––

Сюрприз состоял в Ермилове, точнее, в простоте человека. Выслушав, тот попросил показать список мастеровых. Долго изучал листок, затем, сняв очки, протянул Гладышеву.

– Бумажку эту можешь выкинуть в печку.

– Как это – выкинуть? – Глянув на пенсионера, произнес Гладышев.

– Очень просто. Вещь никчемная, а значит, в деле твоем бесполезная.

Понимая, что задавать вопросы – пустая трата времени, Антон решил подыграть старику, тем более что тот, упиваясь значимостью произнесенных им слов, жаждал увидеть в глазах гостя растерянность.

– Я столько времени потратил, чтобы добраться…

– И правильно сделал, что потратил, – не дал договорить Ермилов. – Те, кто значатся в списке, к арбалету отношения не могут иметь в принципе. Это я тебе говорю, Егор Ермилов, знающий толк в средневековом оружии так же, как Калашников в своем автомате. Почему? Объясняю. Смолянин два года не держал инструмента в руках. Не потому, что он плохой мастер или потерял остроту зрения – парализовало мужика на всю правую половину. Клоков – болтун и пустобрех, изготовил пару арбалетов, гонору выше крыши. Да и не по его мозгам машинку такую сотворить. Здесь не просто подход требовался, порыв души и знание дела. Ни того, ни другого у Клокова нет.

– А Дербенев?

– Серега-то? Тот мог. Тот слесарь от бога. Только алиби у Дербенева такое, что покрепче арбалета будет – три года общего режима, два из которых отбыл в местах не столь отдаленных.

– За что?

– За любовь. Жену с любовником поймал в собственной кровати. Вместо того чтобы отпустить, пустил голыми по двору гулять. И все бы ничего, только Сереге показалось мало. Приковал голубков наручниками к качелям, сам сел рядом с ружьем и давай орать: «Гляньте, люди, изменников изловил!». Приехала милиция, несчастных освободили, Дербенева в каталажку. Поначалу все думали, срок будет условный, но, как выяснилось позже, у любовника папаша в больших начальниках числился, Старик позора сына простить не смог. Сереге три года дали. Когда все закончилось, судья так и сказала: «Тронул бы кого другого, мог бы рассчитывать на условное, а так, извини, мне мое место тоже, знаешь ли, не за спасибо досталось.

Взяв в руки список, Гладышев пробежался по нему глазами.

– Выходит, из восьмерых вы один остались.

– Выходит, что так, – перехватив взгляд гостя, улыбнулся Ермилов. – Только сразу скажу – арбалет я этот не делал, мало того, никто никогда с заказом таким ко мне не обращался.

– Но если не вы, тогда кто?

– Не знаю.

На протяжении всего разговора Егор Ефимович ни на секунду не выпускал из рук рисунок с изображением мини-арбалета. Он, то рассматривал, то прикладывал фотографию стрелы и при этом постоянно цокал языком. Вот и сейчас, сказав, что никто с подобным заказом не обращался, взял рисунок и давай изучать.

– Что-то не так? – Спросил Гладышев.

– Сомнения меня гложут, – цокнув, ответил Ермилов. – Причем такие, что в пору мозгам начать кипеть.

– Что за сомнения?

– По поводу арбалета. Налицо рука мастера, я бы даже сказал – художника.

– Художника?

– Да. Приклад каждого изготовленного им арбалета украшался копией известной картины. Прикол у мастера был такой – разрисовывать приклады. Представь, в руках у тебя созданное по канонам прошлых веков оружие, а на прикладе «Джоконда» улыбается. Впечатляет?

– Впечатляет, – вынужден был согласиться Антон, хотя представить себе «Мону Лизу» на прикладе арбалета так и не смог. – И как же звали этого мастера?

– Басманов Иван Федорович. По прозвищу Басман.

– Почему звали?

– Потому, что умер Басман полгода назад. Вышел в сад, сел в кресло…. Там и остался сидеть с улыбкой на устах.

– Да… – Многозначительно произнес Гладышев. – Люди для того и рождаются, чтобы, исполнив возложенный богом долг, умереть.

– Как ты сказал? Исполнив долг?

Лицо Ермилова покрылось бледными пятнами.

– А разве не так?

– Так. Только как определить, где долг, а где обязанность? Тебя, к примеру, что заставило пойти работать в милицию?

– Я сам.

– Сам ты не мог, потому, как в 18 лет человек не в состоянии самостоятельно принимать столь серьезные решения. Родители создали в твоем понимании образ, который пришелся тебе по душе.

– Можно сказать и так. Я милиционер в третьем поколении. Только причем здесь долг и Басманов?

– Притом, что арбалет этот только Басман и мог изготовить. Его это рука, а значит, и мысль тоже его. Я бы сказал, воплощение мечты в дерево.

Арбалет ведь не просто оружие, это нечто особенное – живущая между прошлым и настоящим реальность, где прошлое заложено на генетическом уровне. Взять тебя, к примеру. Проживаешь первую или вторую жизнь, соответственно, память мозговых клеток ниже второго уровня.

У Басмана та превышала пять, а то и шесть уровней, чем и объясняется тяга к прошлому. Изготовленные рукой Ивана арбалеты являлись точными копиями тех, что использовались в сражениях с 11 по 16 века. Прежде чем взяться за работу, Басман часами просиживал в читальных залах, выискивая информацию не столько об арбалете, сколько о человеке, которому тот принадлежал.

Гладышев, пребывая в состоянии недопонимания, не мог сообразить, зачем Басманову понадобилось устраивать испытания самому себе, когда арбалет – всего лишь оружие.

Ермилов будто прочитал его мысли.

– Хочешь знать, зачем?

– Хочу, – вынужден был признаться Антон.

– Затем, что для Басмана каждый изготовленный арбалет был состоянием души. При проектировании больше всего внимания он уделял силе натяжения тетивы, что, в первую очередь, влияло на убойную силу стрелы. Отсюда и форма арбалета, и изгиб излучин. Про приклад я не говорю. При прижатии того к плечу создавалось ощущение, что арбалет есть продолжение руки. Кстати, по фотографии стрелы можно набросать эскиз арбалета.

– Как это?

– Очень просто. Каждая стрела изготавливается под конкретный арбалет.

– Хотите сказать, что через стрелу можно доказать причастность Басманова к убийству Мытника?

– Косвенную. Басманов не мог быть причастен к убийству по одной простой причине: на момент изготовления арбалета не было в живых. Он мог только придумать, в крайнем случае, изготовить чертежи.

– Используя состояние души?

– Душа здесь ни причем. Расчет, желание создать нечто новое. Для чего Басману это надо было, непонятно. В тоже время отрицать, что мини-арбалет – изобретение его рук, я не могу.

– Басманов придумал, кто-то другой изготовил.

– Выходит, что так.

– Но кто? Кто мог изготовить, если чертежи никогда никому не передавались? И вообще… Вы сами сказали, что с каждым арбалетом Басманов проживал жизнь?

– Верно, Иван был не из тех людей, которые доверяются первому встречному.

– Но ведь доверился же.

– В том-то и дело.

Ермилов терялся в догадках. Необходимо было помочь. Но как?

Подумав, Гладышев не нашел ничего лучше, как увести разговор в иное русло.

– Скажите, а какой он был, этот ваш Басманов? Имеется в виду внутреннее состояние.

Вопрос оказался настолько неожиданным, что Егор Ефимович секунд пять не мог произнести ни единого слова. Преодолев эмоции, вникать в смысл услышанного начал, когда в глазах появился свет.

– Иван слыл человеком простым, в то же время невероятно сложным. Простым, потому что было легко общаться. Сложным – по причине, что никогда не открывался до конца. Представь отдыхающую на пикнике компанию, где Басманов – главное действующее лицо. Прибавь к уже имеющемуся образу образ человека, который не терпел гостей. Получается что-то вроде нелюдима.

– И что, никто не пытался поговорить с ним об этом?

– О чем?

– О внутреннем содержании.

– Нет. Чужая жизнь есть чужая жизнь. Лезть в нее – значит выглядеть невежей. Случись такое, Басман не только не стал, бы разговаривать, но и не подал бы руки.

– Допустим, – приняв ответ, Антон решил идти дальше. – Басманов оригинал в поступках, в образе жизни, но ведь рядом должны были быть люди, не имеющие столь жесткого характера: жена, дети.