Директор рассматривал его. С каждой стороны стоял облаченный в черное пси-коп. Военные вышли обратно, без сомнения, чтобы остаться на страже. Они уже обыскали его, конечно.

– Добрый вечер, директор, – сказал Бестер. – Или доброе утро?

Директор с минуту не говорил ничего. Затем он обнажил зубы – все еще прекрасные, ровные, белые. Это могла быть усмешка или рычание.

– М-р Бестер, что вы здесь делаете?

– Сэр, со всем должным уважением, что вы здесь делаете? В вашем-то возрасте – вы не в том состоянии, чтобы путешествовать.

Глаза Джонстона немного расширились.

– Я задал вам вопрос.

Бестер задумчиво поднял брови.

– На этот вопрос есть несколько ответов, директор. Это зависит от того, что вы имеете в виду, не так ли? Имеете ли вы в виду смысл философский – почему я здесь? Почему каждый из нас здесь? Здесь ли мы вообще, на самом деле? Я не знаю ответа на это. Имеете ли вы в виду, почему я здесь перед вами в данный момент? Это, должно быть, потому, что ваши люди забрали меня из моей комнаты, обыскали до нитки и вытащили перед вами. Если вы спрашиваете, что я делаю в этом районе, то у вас наверняка есть доступ к донесениям, оставленным мною о моих передвижениях за последний месяц или около того. Я начинаю догадываться, директор, что вы не имели в виду ничего из этого.

– М-р Бестер… – тон содержал и усталость, и злобу.

– Нет, я начинаю догадываться, что вы имеете в виду: "М-р Бестер, что вы делаете здесь, когда вы должны быть мертвы?"

Джонстон все время хмурился, иногда как будто намереваясь перебить. Но теперь он сомкнул потрескавшиеся губы. Он смотрел на Бестера минуту, затем качнул головою.

– Вы очень глупый человек, если догадались об этом и все же прибыли сюда. Но, полагаю, вы не знали, что я прибуду сюда тоже, так? Хорошо же. Я надеялся хитрее устроить все это, но вы можете так же успешно исчезнуть на Ганимеде, как и где-то еще. У нас есть для этого средства.

– Хорошая мысль, сэр, – сказал ему Бестер.

– Вы, кажется, думаете, что я не сделаю этого.

– О, это не так, – сказал Бестер поспешно. – Но мне интересно – позаботитесь ли вы объяснить, почему?

– Почему? Нет, я не позабочусь объяснить. Вы не подходите современному Корпусу, вот и все. Вы помеха.

– Понятно. Директор, мы по-настоящему никогда не беседовали, вы и я. Я думаю, нам следует, просто для галочки.

– Я устал, Бестер. У меня нет больше времени, чтобы расточать его на вас. Я собираюсь сломить вас и всю вашу команду. Как только мы получим все, что вам известно, мы подыщем что-нибудь подходящее, что сделать с вами. У вас много врагов. Никто не станет интересоваться вами – или скорбеть о вас, если на то пошло, – он сделал знак двум копам.

– Гугин, – сказал Бестер тихо. – Мунин, – в тот же миг он спустил тетиву ключевых образов.

Копы остановились на полпути – фактически, сделали шаг назад.

– Что? – нахмурился директор.

– Гугин и Мунин. Мысль и Память. Два ворона, сидевшие на плечах древнескандинавского бога Одина.

Директор заметил, что его телохранители не двигаются. Он перевел взгляд с одного на другого.

– Эй! – сказал он.

– Забавный бог, Один. Одним из его атрибутов было безумие. Своих самых любимых воинов он делал берсерками, заставлял их кусать щиты. Они были действительно непобедимы в бою. Разве что, конечно, Один хотел иметь их в своей собственной армии – видите ли, он знал, что однажды у богов будет великая битва, битва насмерть, и тогда ему понадобятся лучшие воины на его стороне. Так вот, если он смотрел вниз и видел действительно великого воина, он… подстраивал… чтобы они оступились в бою, или чтобы солнце блеснуло им в глаза в самый неподходящий момент. Бог безумия и предательства. Совсем не хороший парень.

– Штайн? Дорсет?

– Они вас не слышат. Или, скорее, они слышат вас, но не ответят. Они ответят мне, и только мне. Можно я присяду? Благодарю вас, – Бестер опустился в кресло.

– Охрана!

– Нет, они вас тоже не слышат. Другая причина, тот же результат – они мертвы. Видите ли, я планировал это очень долго. Эта маленькая попытка взорвать меня вчера по-настоящему обеспокоили меня – не потому, что вы пытались убить меня, это вы делали достаточно долго – но потому, что я подумал, что вы одолели меня. Годы и годы планирования летят к черту. Но нет, к счастью, оказалось, что это просто несчастный случай.

– О чем вы толкуете?

– Директор, я планировал эту минуту с пятнадцатилетнего возраста. О, я не знал тогда этого – я обвинял в смерти Бея его самого, подполье. Что ж, Бей был слаб, в каком-то смысле – он симпатизировал мятежником. Эта же симпатия позволяла ему ловить их, и, может быть, немного вышла из-под контроля. Но он не был предателем. И была еще Монтойя, и Бретт – ну, я не собираюсь все это ворошить. Я понял, что вы опасны для Корпуса в тот первый день, когда я встретил вас, когда мне было шесть. Я даже тогда понял, что вы нас ненавидите.

– Я директор Пси-Корпуса, ах вы идиот!

– И неплохой. Медленно, шаг за шагом, продающий нас простецам. И еще кое-кому, да? Вам не интересно, как я узнал, что вы будете здесь, когда почти никто больше во Вселенной не знал?

– Думаю, вы все равно собираетесь рассказать мне.

– Когда чужой корабль на Марсе проснулся и улетел, здесь это тоже возымело некий эффект. Я не уверен, какой, согласен, но шквал сообщений, упоминающих Ганимед, был совпадением, которое невозможно пропустить. Так что я прижал ухо к земле, и вот мы здесь. Я знал, что они пришлют вас сюда.

– А кого это вы разумеете под ними, м-р Бестер?

– Мне, конечно, неизвестны все детали. Я знаю некоторых игроков. Вице-президент Кларк, например, и высшее руководство IPX. Определенные сенаторы и промышленники. И те – я думаю – кто бы ни построил те корабли. Я свободно допускаю, что не имею понятия, кто они. Мне, в самом деле, наплевать – вы предали Корпус. Вдобавок вы могли предать все человечество, и это для меня второстепенная забота. Понимаете вы, что я говорю?

Директор выпрямился – действие, казавшееся болезненным и почти не-эвклидовым по своей геометрии.

– Вы планируете просканировать меня? Ради этого все затевалось?

– Сканировать вас? Может быть. Первое и главное, я планирую вас покарать.

– Конечно. Но за что? Вот чего я все еще не понимаю. Бестер, я старик. Я уже в любом случае проживу недолго. Вы же не думаете, что мое убийство что-либо изменит? Десять человек готовятся на мою должность, и вам никто из них не понравится больше, чем нравлюсь я. Слишком велика инерция, чтобы на йоту удержать ее смертью единственного человека. Убейте меня, если хотите, но "они" все же пройдут по вам как по насекомому.

Бестер улыбнулся.

– Бог даровал мне силу изменить то, что я могу изменить, смирение принимать то, что я изменить не могу, и мудрость отличать одно от другого.

– Что за поразительно тошнотворная пошлость.

– Неужели? Это висело приколотое в доме одного пособника мятежников, где я нашел прячущегося Беглеца. Они были не очень смиренны насчет того, что я с ними сделал.

– Итак?

– Вы и я очень похожи в одном. Оба мы знаем правду о нашей ситуации. О, мы произносим речи для публики. "Пси-Корпус – твой друг". Но, вы и я, мы знаем правду. Раньше или позже – и, вероятно, раньше, в большом, главном масштабе – она дойдет до вашего или до моего народа. Человечество просто не потерпит в своей среде homo superior. Простецы и телепаты станут лицом к лицу, но лишь одним удастся выстоять

Он наклонился вперед.

– Я здесь, чтобы сказать вам, Директор, что это будем мы. Точно так, как к концу этого дня я, а не вы, выйду из этой комнаты. Да-да, я знаю, что это ничего не изменит. Я знаю, что вы скоро умрете, буду ли я действовать или нет. Но что важно для меня, видите ли… директор… для меня важно, что я убью вас, когда вы знаете, что убиваю вас я. Понимаете? Всю мою жизнь я прожил для Корпуса. Я все делал для Корпуса. А это – это для меня одного. Я работал над этим долго. Вот Гугин и Мунин, например. Я изучил критерии, по которым вы выбираете себе личных тэпов и начал готовить вероятных кандидатов двадцать лет назад. Больше всего меня беспокоило, директор, что вы дадите дуба прежде, чем я буду готов.