Наташа Александер была и старше, и поразительнее, чем представлял себе Эл. Ее волосы – того сорта седины, который говорил, что некогда она была рыжей или блондинкой – едва закрывая уши, обрамляли властное, красивое лицо. Ее черная униформа – без знаков различия, за исключением обычного значка Пси-Корпуса – облегала худое, изящное тело.

– М-р Бестер. Вы хорошо себя чувствуете, я надеюсь.

– Не стану лгать, м-с Александер – мне определенно бывало лучше.

– Если это вас утешит, уверена, настанет день, когда вы будете чувствовать себя хуже, – сказала она с кривой усмешкой.

– Боюсь, это меня не утешит, – признался он. Эл попытался сесть, не вышло, и он ограничился тем, что приподнялся в кровати на несколько дюймов. – Но еще меньше утешает, что мне не говорят, когда выпустят отсюда. Полагаю, и вам ничего не сказали?

– Только то, что лечение ваших физических травм займет несколько недель. Но вас, похоже, продержат дольше, я думаю.

– Не понимаю.

– Вы были плохи, когда мы нашли вас. Невменяемы, фактически.

– Мне так и говорят.

– И, я так понимаю, вы не расположены были рассказывать докторам, что именно произошло во время вашей встречи с Уолтерсом.

– М-с Александер, это потому что я не помню, – солгал он.

Она слегка кивнула.

– Как рука?

Он поднял сведенные пальцы.

– Не болит, но я не могу… – он поглядел на бездействующие фаланги, затем пожал плечами. Что он покалечен, было очевидно.

– Известно ли вам, – спросила Александер, продолжая беседу, – что они не могут найти физической причины вашего паралича?

– Это не так уж необычно, правда? – спросил Эл. – Поражение нервов может быть трудноразличимым, говорили мне. Даже необнаружимым.

Александер вздохнула.

– М-р Бестер, вы, без сомнения, один из лучших молодых офицеров в Корпусе. Ваше досье подтверждает это, и я видела вас в деле. Ваши действия были образцовыми, и я выношу вам благодарность в приказе. Но Уолтерс вам что-то сделал, а вы не говорите, что. Это… не в вашу пользу.

– Мэм, я же сказал…

– Да, м-р Бестер, я знаю, что вы сказали докторам, и я знаю, что вы сказали мне. К несчастью.

Представьте наше положение – отлично тренированный сильнейший П12, подвергшись в некотором роде ментальной атаке одного из самых отъявленных мятежников всех времен, отделывается некими легкими повреждениями и вообще ничего не может об этом вспомнить. М-р Бестер, мы хотим помочь вам, но вы должны помочь нам.

– Вы думаете, я лгу?

– Необязательно. Частичная амнезия обычна после тяжкого ментального удара. Я бы предпочла, чтобы вы разрешили небольшое диагностическое сканирование. Мы могли бы суметь реконструировать, что произошло в действительности.

Эл пытался изображать на лице равнодушие.

– Это приказ?

Она глядела на него минуту, затем вздохнула.

"Нет. Должен бы быть. Но старый директор был в вас весьма заинтересован, а я… его чту". Она отвела взгляд, на мгновение. "Я знаю, вы натерпелись за то, что были его любимчиком – вы можете, кстати, однажды извлечь из этого выгоду. Даже хотя я не уверена, что это выгодно – я думаю, вам следует пройти сканирование. Но решать вам. Я, вероятно, единственная, кто вам позволит об этом рассуждать".

"Мэм… можете ли вы мне сказать, почему директор Васит был во мне заинтересован?"

"Он никогда мне не рассказывал. Я никогда не знала".

– Нет, я не приказываю, – сказала она вслух. – Но вам следует это обдумать.

– Я так и сделаю.

Она коротко кивнула и собралась уходить. Затем она обернулась и пристально глядела на него с минуту.

– Мэм?

– Ничего. Просто вы мне кое-кого напомнили.

– Возможно, вы знали моих родителей.

Ее реакция на это была своеобразна, что-то вроде ментальной икоты, которую она быстро скрыла.

– Вы уверены, – спросила она очень тихо, – что не помните ничего, что сказал или сделал Уолтерс?

– Ничего.

– Это, вероятно, к лучшему. Всего хорошего, м-р Бестер. И удачи вам.

Он посмотрел ей вслед. На самом деле, он точно знал, что проделал Уолтерс. Гадкий старик дотянулся до глубинных воспоминаний Эла – до родителей, которых тот едва помнил – и взбаламутил их. Умело, жестоко, метко. Он, вероятно, даже знал их, до того как стал предателем Корпуса.

В безнадежном усилии спасти свою собственную жизнь Уолтерс смешал те воспоминания о Метью и Фионе Декстер со своими собственными, пытаясь сбить его с толку.

Это сработало. Теперь Эл сомневался в своем сознании. От этого его мутило.

Если позволить им сканировать его, это помогло бы… но нет. Уолтерс был искусен. Кто-нибудь, проверяя его, может и впрямь подумать, что это правда – что он действительно сын Декстеров. Если кто-нибудь в Корпусе заподозрит это, хотя бы на секунду, его карьере конец.

Конечно, это проверяется, правильно? В базе данных должны быть генетические записи, которые убедительно докажут, что он не состоит в родстве с Декстерами.

Но если он проверит себя сам, это может быть замечено, а, как указала Александер, были люди, к нему не равнодушные. И что, если Уолтерс – или кто-то еще, кто-то изнутри – подделал данные? Он не мог исключить такую возможность.

Все это было как бомба с часовым механизмом, готовая взорваться ему в лицо. Он должен был быть осторожен, чтобы не подорваться на ней, пока у него нет способов ее разрядить.

Примерно через неделю ему разрешили встать с постели, но продолжали темнить о том, когда он сможет покинуть госпиталь. Александер была права – его хотели держать под наблюдением. Его прогнали через бесчисленные ментальные и пси-тесты и обследования, и, казалось, удовлетворились результатами. Кое-какие тесты также провели с его рукой и кистью, но, кажется, ни к какому заключению не пришли.

Вскоре он уже сходил с ума. Он никогда в жизни не проводил больше недели в абсолютном бездействии, и ему это не нравилось. К тому же, постоянное скрытое сомнение в его способностях нервировало его – они, конечно, никогда ничего не найдут, но чем дольше он остается в госпитале, тем более подозрительным это будет выглядеть в его досье.

Он должен был суметь сделать что-нибудь, что-нибудь чтобы убедить их, что он не только здоров, но и дееспособен.

На третий день он обнаружил, что тут же, в госпитале, содержат под строгой охраной трех мятежников. От нечего делать он навестил их, запросил их дела, изучил, что мог.

Он выяснил, что двое из них были никем, но третьим оказался Энтони Селто, один из лейтенантов Уолтерса.

Селто был плох; у него случилось две остановки сердца. Его пока не допрашивали, потому что у него не было достаточно сил. Возможно, уже и не будет.

Эл незамедлительно запросил для себя формальное разрешение на сканирование умирающего. За ним пришли на другой день.

– Мне это не нравится, – сказал ему д-р Мандл, – но у нас нет выбора. Нет другого П12, который смог бы прибыть достаточно быстро, а вы – доброволец. Надеюсь, вы понимаете, на что идете.

– Скажите мне, что делать, – Эл вспомнил краткое знакомство со смертью, когда за Уолтерсом открылась и захлопнулась дверь. Это заставило его гадать, Помнит ли вселенная людей? Есть ли что-нибудь по ту сторону?

Вероятно, нет, но стоило разведать.

– Просто вступите с ним в контакт. Поговорите с ним. Жестокое сканирование столкнет его за грань, и вы можете ничего не добиться. Будьте его другом, подыграйте какой бы то ни было иллюзии, созданной его сознанием, чтобы помочь ему умереть. В некоей точке вы увидите преддверие – оно может выглядеть как дверь или устье пещеры. Вы узнает его, когда увидите. Тут вы прервете связь. Не следуйте с ним за преддверие.

– Почему?

– Потому что мы можем потерять и вас тоже. Такое прежде случалось.

– Ого.

Эл снял перчатки и протянул руку, чтобы коснуться лица Селто.

Он оказался на равнине, покрытой черными облаками, под небом, кишевшим воронами. Тусклое солнце висело в небе. Он сидел на черном коне; Селто – рядом, на другом. Селто был коротышкой свирепой внешности, одетым как гусар Наполеона.