Бестер снял шлем и, не торопясь, остальной скафандр. Затем он подошел к пленнику.
– Здравствуйте, м-р Джексон, – он аккуратно сел на маленький стул и потер рука об руку. – Я хочу вам кое-что объяснить. Ну же, посмотрите на меня. Не бойтесь.
Джексон неохотно повел взглядом и сфокусировал его на Бестере. Он был молод, всего двадцать пять. У него были серые глаза и ясные черты. Он немного походил на Бретта, когда тот был в его возрасте, мальчик с плаката Пси-Корпуса.
– Я не хочу делать это, – сказал Бестер, – правда, не хочу. Мы оба телепаты, ты и я. Оба мы из Корпуса, и Корпус нам мать и отец. Ты мне как мое собственное дитя, в более глубоком смысле слова, чем простецы могут постичь.
– Корпус – мать, Корпус – отец, – прошептал Джексон.
– Вот видишь? Мы одинаковы. Честно, будь ты простецом, у нас не было бы этой дискуссии. Я бы уже начал делать с тобой неприятные вещи. Но ты один из моих, Тимоти – можно мне звать тебя Тимоти? Ты из моих, и я не хочу причинять тебе боль. Даже хотя ты служишь другой стороне, я все же считаю тебя своим.
Я не хочу причинять тебе боль, но если ты вынудишь меня, я это сделаю. Что-то происходит на Сирийском плато. Что-то происходит в правительстве Земли. Они связаны. Понимаешь, Тимоти? Что-то происходит с моими телепатами, моим народом, моими братьями и сестрами и – детьми, и я не думаю, что это что-то хорошее.
– Сэр, я не могу предать Корпус…
Бестер пощелкал языком.
– Тимоти, ты так молод. Я знаю, ты думаешь сейчас, что ясно смотришь на вещи, знаешь, кому принадлежит твоя верность. Я родился в Корпусе, воспитан Корпусом с рождения. Я никогда не уклонялся от служения Корпусу, даже когда требовались большие жертвы, – он поднял свою скрюченную руку. – Не смей говорить мне, что такое предать Корпус. Некто снабжает нашими людьми кого-то – или что-то. Вот где предатели Корпуса, и ты работаешь на них.
– Сэр, директор…
– Простец, Тимоти. Он ставленник Сената, простецов-толстосумов. – Он наклонил голову. – У меня мало времени. За мной пристально следят, и я ускользну. Тимоти, я готов принести сегодня еще одну жертву. Мне будет ужасно больно причинять тебе вред. Я понесу это как рану в моем сердце. Но это будет одна рана из многих, и, ради моего народа, я сделаю это. Потому я и рискнул, прилетел расспросить тебя сам – потому что я не могу и не буду просить кого-либо еще принять эту тяжесть за меня. Я прошу тебя – в последний раз – помочь мне.
– Сэр… – его голос дрогнул. – Сэр, я боюсь их.
– Конечно.
– Они… они нашли кое-что на Марсе. Корабль.
– Я знаю о корабле, Тимоти. Я знаю, один человек коснулся его и умер – я знаю, телепат коснулся его и сошел с ума. Я знаю, что когда корабль откопали, другой точно такой же прилетел и забрал его. Но чей это был корабль, Тимоти? Какой расы? И что они делали с моим народом?
– Сэр, я не знаю. Вы должны верить этому.
– Я не могу позволить себе верить. Ты это понимаешь.
– Они все связаны с IPX и правительством, как вы сказали. Я видел офицеров Вооруженных Сил Земли, и советника вице-президента Кларка…
– Чужие, – тихо напомнил ему Бестер.
– "Межпланетные Экспедиции" проследили их корабль до Предела, до планеты, называемой Альфа Омега 3. Они планируют послать команду археологов для исследования. Это все, что я знаю.
Бестер печально кивнул.
– Я верю тебе, сынок, – и ударил его жестким сканом.
Джексон не солгал, но сканирование выявило больше деталей. Лица людей из IPX, некоторых он узнал. Советник, связанный с Кларком. Больше деталей, которые помогут прояснить интригу, но и только.
Нет, все по-настоящему полезное исходило из уст мальчика, увы.
Он оглядел двух других людей в комнате. Одному, высокому мужчине, состоящему из прямых углов, он сказал:
– Я хочу, чтобы его восстановили. Аккуратно. Он все-таки потерял две недели отпуска – имплантируйте приятные воспоминания о путешествии по Тетонскому кряжу или еще где-нибудь. Восстановите его личность как можно ближе к оригиналу, но оставьте мне ключ для входа, ясно? Однажды он может нам понадобиться.
– Я понял, м-р Бестер.
– Знаю, что поняли, м-р Тсай. Я проверю его через несколько недель, – он положил Тсаю руку на плечо. – Кое-что из того, что нам приходится делать, тяжело, но это лучше альтернативы. Молодец, Тсай.
Как и вы, мисс Донн – хорошая работа.
Донн подтянула свою весомую, мускулистую фигуру и живо кивнула.
– Спасибо, сэр.
– Моя… встреча… назначена?
Слабая тень улыбки, казалось, скользнула по тонким губам Донн.
– М-р Бестер, думаю, вы получите удовольствие.
– Хорошо. Уверен, так и будет. Мисс Донн, вот еще что. Хорошо бы несколько усовершенствовать нашу разведку в IPX. И мне нужно знать все об этой миссии к Пределу. Нам нужен кто-нибудь на том корабле.
– Я присмотрю за этим, – пообещала Донн. – Я направляюсь обратно в Женеву, как только мы закончим здесь.
– Знаю – и мы закончили здесь. Что ж. Приятно видеть вас обоих снова. Надеюсь, при следующей встрече мы сможем заняться чем-нибудь более приятным – поужинать, может быть.
Бестер вернулся на свой корабль. Отстыковавшись от астероида, он дал один короткий импульс и ждал, медленно дрейфуя, почти час, прежде чем включить маршевые двигатели и направить нос "Фурии" к некоему транспорту, ожидавшему его возвращения.
* * *
– Хорошо слетали?
Бестер отвлекся от высвобождения из скафандра. Он увидел серьезного молодого человека с коротко стрижеными светлыми волосами.
– Здравствуй, Байрон. Да, в самом деле очень хорошо.
– Какие-нибудь признаки транспорта?
– Вообще никаких. Может быть, что в этот раз мы получили плохую подсказку. Я думаю, не придется ли нам вернуться на Цереру и начать сначала. Я не уверен, что тамошний капитан был полностью правдив с нами.
– Простецы всегда такие, не так ли?
– Они не могут ничего с этим поделать, – сказал Бестер. – В их натуре страшиться нас. Чем ты занимался, пока меня не было?
– Читал одну из книг, что вы советовали. Одно из сочинений этой Рэнд.
– Ах, да. Обратила она тебя в объективизм?
– Не совсем, но я понимаю, о чем вы. Трудно отрицать, что некоторые люди значат больше, чем другие, в широком масштабе.
Бестер окончательно выбрался из скафандра.
– Ее нужно воспринимать в контексте. Открытие факта эволюции Дарвином создало новую парадигму мышления о старых проблемах. Было модно и удобно верить, что те, кто имеет власть и успех, таковы, потому что обладают врожденным преимуществом, – он сменил тему. – Я голоден. Может, поедим?
– Восхитительно, – ответил Байрон.
Несколько минут спустя, за едва узнаваемой лазанией из микроволновки – во всяком случае, Бестер надеялся, что это лазания – Байрон заговорил.
– Думаете, там об этом? Социальный дарвинизм?
– Выживание самых приспособленных? На самом деле, это было неверное понимание механизма эволюции. В ретроспективе все это совершенно глупо – простецы пререкаются из-за того, кто больше развит. С нашей точки зрения, это как будто пара шимпанзе спорит, которая из них ходит более прямо. Социальный дарвинизм был псевдонаучным обоснованием непротивления капитализму, классовому господству, расизму. Это была идеология, а не научное понимание.
Но есть и такая вещь, как эволюция, конечно. Почти миллион лет homo sapiens оставался фактически неизменным биологически – культура, по существу, остановила естественный отбор. Общество защищает слабых и глупых, помогает им размножаться. Что бы ни думали о себе социальные дарвинисты двадцатого века, они были, по сути, конечным продуктом миллиона лет неестественного и ненаправленного отбора – точно так же, как фабричные рабочие и сидящие на пособиях пройдохи, они секли сами себя.
– За миллион лет единственным биологическим усовершенствованием человеческой расы стали мы, Байрон, – он улыбнулся. – Видишь ли, я не социальный дарвинист – просто дарвинист, обычный и простой.
