Приехал в Москву и здесь за десять с хвостиком лет состоялся. То есть сделал если не состояние, то вполне реальные деньги. Вдвойне молодец, правда?

Встретил красивую добрую девушку, профессорскую внучку, умницу и отличницу. Влюбился, женился. Через год на свет появился сын. Сынулик. Чадо ненаглядное… Умный мальчик. Глазастый. Только вот беда: на широкоплечего, с бычьей шеей, бритого налысо папу он не очень-то был похож. А если совсем честно, то ни капельки этот худой, изящный мальчишка не напоминал родного батю.

На подаренный ему футбольный мяч взирал скептически. Боксерские перчатки с завидной регулярностью терял. Секции спортивные пропускал по любым причинам и без причин. А вместо «Черный бумер, черный бумер…» так и норовил послушать пошлую латинскую музыку или – еще хуже – классику.

Как-то раз после ужина он робко признался папе, что не хочет заниматься ни боксом, ни самбо, ни карате, ни тхэквондо, ни русским рукопашным стилем, ни дзюдо… Ни даже вольной борьбой… Он мечтает о другом – танцевать…

Выскакивая из-за стола, папа опрокинул стул, наорал на сына, что его родной ребенок в обтягивающих штанах по сцене прыгать не будет! А кто не понял, тому в глаз! Ясно? После этого родитель вышел не только из себя, но и из кухни. Дверью хлопнул. И как тигр рычал на домашних несколько дней.

Мама сына защищала. Но это не помогало. Папа на ребенка злился. За ухо водил в бассейн, силой таскал в зал тренажерный…

Чадо бледнело и чахло.

До тех пор, пока мама и папа однажды, сидя рядом, глубокой ночью не посмотрели фильм «Билли Эллиот».

Во время сеанса папа молчал, молчал, только подозрительно пыхтел. А когда замелькали финальные титры, вдруг смахнул со щеки скупую слезинку и спросил у жены:

– Наш-то тоже, небось, страдает – так хочется ему ногами дрыгать?

– Да! – завопила от радости мама и бросилась мужу на шею. – Да!

И папа сам поехал с сыном в магазин покупать бальные туфли…

И папа сам отвел парня в танцкласс к хорошим тренерам.

На одного счастливого мальчишку в мире стало больше. А по факту и родители сблизились. Так что в семье прибавилось взаимопонимания, доверия и любви.

ЗЫ: младшая дочь пошла в папу. Занимается боевыми искусствами. Побеждает на соревнованиях. Учит китайский язык.

Ксанка V: Доча теперь папино утешение.

Наталия: Вот хватило же ума, мудрости у простого мужика понять сына, хотя это для него как другая вселенная.

Один мой небедный друг, счастливо избежавший неминуемой смерти, к тому же побывавший в плену, раненый, награжденный, после выхода на пенсию, скажем так, разбогател. Не олигарх. Но и не охранник в супермаркете. В родном его селе (сто с хвостиком кэмэ от столицы) познакомился мой друг с батюшкой – решил помочь ему восстановить храм. Пока друг платил за материалы, рабочих, сблизился со священником и его семьей. Стал наезжать к ним на выходные.

Батюшке Алексию и матушке Елизавете в то время было около тридцати лет, и они были бездетны. И не могли решиться на усыновление. Побаивались. Насмотрелись жутких примеров у знакомых, как дети приемные пускались во все тяжкие. Как пропивали дома усыновителей, судились с ними и т. д.

Наконец все же поехали в детдом. Прошли через положенную бумажную круговерть. И примерно за год обзавелись двумя детьми. Взяли брата и сестру, пяти и семи лет.

А дальше…

Дальше все покатилось по самому худшему сценарию. Матушка, по словам моего друга, домашняя и добрая, к детям относилась как к родным. Занималась с ними (они же были очень педагогически запущенными), учила читать, считать, мыть руки, ухаживать за собой. Малыши ничего не знали, не умели, не хотели. Матушка не сдавалась, избавляла речь детей от ругательств, искореняла вредные привычки, окружала заботой и вниманием.

В итоге пацан уже лет с одиннадцати оказался на учете в полиции – за постоянные кражи и мелкое хулиганство. В пятнадцать сел первый раз. В колонию для малолетних. А девочка тоже пошла по наклонной и сразу после школы сбежала от своих приемных родителей в большой город. Где и стала проституткой…

Но это далеко не финал истории. Года за два до трагического поворота в судьбах наших героев матушка неожиданно для врачей забеременела. Первый раз в сорок лет…

Однако беременность прошла довольно легко. И в семье стало на двух человек больше. Маленькие близнецы, каждый – вылитый батюшка в молодости: рыженькие, солнечные, в веснушках.

Пацанчики росли, радуя маму и папу. Но и старшие, казалось бы совсем потерянные, жуткая боль и огорчение родителей, не были ими брошены.

Батюшка и его жена не вычеркнули детей из сердца. В обе колонии – ведь едва сын вышел из юношеской, тотчас попал во взрослую – ездили и матушка, и отец семейства. Гулящую старшую искали с полицией (со знакомыми офицерами батюшки). Затем отмывали, лечили, приводили в порядок. Уговаривали взяться за ум – начать учиться и работать…

Так прошло еще несколько лет. Иногда матушка чувствовала злость, обиду и отчаяние. Но, набираясь сил для поездки к заключенному или для очередной встречи с хамоватой пьяной дочерью, она молилась, просила у Бога мудрости, поддержки. И продолжала надеяться. Казалось бы, на что?

Однажды просто свалилась. Потеряла сознание от внезапной боли в груди и осела на землю в огороде между грядок. В больнице диагностировали инфаркт.

Три месяца матушку не выписывали, активно лечили, а потом еще и помогали восстановиться в терапии, куда перевели из кардиологии. Худая, бледная, почти зеленая, она вернулась домой. И первый, кого встретила, – бритый, с запавшими щеками мужик, в котором не сразу узнала сына, освободившегося по УДО. Матушка вошла в дом и замерла, все смотрела в глаза старшему. Смотрела. А он молчал. Не встал на колени, не умолял простить. Чего не было – того не было. Но первоклассники, подбежавшие хвастаться школьными достижениями, заявили, что братец – а он жил с ними уже месяц – научил их давать сдачи, при этом правильно складывая кулак, стрелять из рогатки, отбиваться от собак (и это пригодилось), а еще… а еще… а еще…

Они пускали с крыши самолетики, а в реке уже утопили целую флотилию деревянных корабликов. Старший встречал их из школы. Уроки делать не помогал, но иногда читал перед сном вслух что-нибудь интересное. Мелкие держали старшего за руки и взахлеб продолжали рассказывать, как пекли блины. Вот и сегодня с утра сообща готовили к ее приезду. С вареньем.

Матушка отмерла. Поняла, что слушает, кивает. И даже может отвечать.

Все медленно начало налаживаться именно тогда. Малышня переходила из класса в класс. Старший около года помогал отцу при храме. Параллельно выучился на водителя. Теперь водит здоровенный грузовик.

И не поверите, – зачем ему это, казалось бы, – самостоятельно учит итальянский язык. Говорит, что в дороге поет итальянскую эстраду. От Челентано до Аль Бано и Ромины Пауэр. Голос у него не поставленный, но довольно приятный. Не бывает таких водил, скажете вы? А вот и запросто.

А дочь? Она ушла в монастырь. Пока в послушницы. Правил не нарушает. Работает в пекарне. Станет монахиней или вернется в мир, никто не знает. В любом случае она больше не ведет прежний образ жизни, регулярно навещает родителей, братьев.

Кстати, о мелких проказниках. Один уже знает все детали в машине старшего брата. Может проехать по кругу и по прямой, если руль дадут. А второй собирается стать врачом. У него целая коллекция книг собрана. И про Пирогова, и про Вишневского, и, конечно, про доктора Войно-Ясенецкого (он же архиепископ Лука). Младший уверен, что мировая медицина только его и дожидается, чтобы победить самые страшные болезни.

В семье наступил долгожданный выстраданный мир. В доме пахнет блинами, пирогами. И знаете что? Друг мой тоже удивляется. Батюшка с матушкой подумывают усыновить еще одного ребенка.