Во Владивостоке имелось четыре превосходных заведения с хорошей кухней и неплохой культурной программой. «Тихий океан» представлял собой гостиницу с рестораном, тропическим садом и хором. «Европейская» радовала страстным цыганским пением, а в «Гамартели» до утра играл румынский ансамбль со скрипками. Самым престижным считался «Шато-де-Флер». Кроме превосходной кухни, там имелось кабаре с канканом и шансонетками, а официанты укомплектовывались вежливыми китайцами. Один из них, некто Ван Сю, щеголял в белоснежном фраке, умел поддержать разговор на любую тему, владел десятком языков и считался местной достопримечательностью.

Храброва он заинтересовал тем, что через него ежедневно проходил невероятный объём всевозможной информации. В перспективе китаец мог бы стать ценным активом Особого отдела. Так что к Ван Сю следовало присмотреться повнимательней.

А еще «Шато-де-Флер» посещало множество утонченных и красивейших дам. С Юстысей Олех Храбров разошелся, так как прекрасно понимал, что прекрасная полька не станет ждать его несколько месяцев. Куда проще было сразу отрубить концы и разойтись, как в море корабли. Так он и поступил, и теперь, как опытный охотник, высматривал во Владивостоке беззащитных курочек, готовых скрасить суровые будни простого каперанга Российского флота.

Несколько подходящих кандидатур нашлось, часть из них вполне благосклонно отнеслась к тем знакам внимания, что Храбров успел сделать, но все откладывалось до момента возвращения из похода. Пока же отвлекаться было нельзя, целиком сосредоточившись на служебных делах.

На пятнадцать часов 25 апреля он объявил выход Владивостокского отряда крейсеров, а сам в последний вечер написал письма жене и детям. Особо геройствовать Храбров не собирался, но в море могло случиться всякое, так что весточка родным точно не выглядела лишней.

С женой он особо не откровенничал, лишь вложил в письмо денег, а вот с детьми, особенно Ромкой, общался серьезно, интересуясь успехами сына и давая ему различные советы.

Закончив, он принял душ, умылся и постарался уснуть. «Наследник» тихо покачивался на волнах, убаюкивая своего капитана, но сон к Храброву не шел. В голове крутилось множество планов, что он успел сделать, а что только предстоит, и как вообще можно еще значительней повлиять на ход войны.

Со дня на день во Владик должны были прибыть подводные лодки «Дельфин» и «Сом», на которые у него имелись определенные резоны. В планах важное место занимал Особый отдел и множество других проектов, включая возможный обстрел с моря парочки японских портов, но главнейшую роль играло будущее сражение с эскадрой адмирала Камимуры. В настоящий момент было совершенно непонятно, где, когда и при каких условиях оно состоится, но то, что подобное неизбежно, Храбров не сомневался. Собственно, именно за этим Макаров его сюда и отправил.

Пока же для генерального сражения время еще не настало, отряд просто не был к нему готов. Следовало собрать крейсера в единый кулак, донести до капитанов свою энергию и мотивацию, проверив их в небольшом деле. Рейценштейн и Иссен их сильно разбаловали, научив служить в спокойном и неторопливом режиме без лишних нервов и спешки. Подобное следовало менять как можно быстрее, желательно, в деле.

Именно таким небольшим делом служил подготовленный поход. Плохо то, что их не сможет поддержать «Громобой», как Храбров рассчитывал изначально. Но операция планировалась быстрой, скорость здесь имела определяющее значение. «Громобой», не говоря про более медленные «Россию» и «Рюрика» могли помешать всему отряду, дав японцам себя догнать.

Храбров решил начать руководство отрядом с быстрого кинжального удара. Неожиданного и успешного, который поднимет морякам дух и заложит первый камень в фундамент будущего успеха. Позволяя себе помечтать, он представлял стремительные морские операции, когда противник начинал паниковать, не имея возможности предугадать, когда и откуда на горизонте появятся быстрые силуэты гордых российских крейсеров. Именно об этом он и размышлял до самого утра, пока сон наконец-то не сморил его.

Залив Броутона* — современный Восточно-Корейский залив.

Залив Америка* — так до 1972 г. называлась бухта Находки.

Глава 18

Как и запланировал Храбров, Владивостокский отряд крейсеров покинул гавань в пятнадцать часов. В отличие от Порт-Артура, где каждый выход эскадры в море сопровождался бравыми звуками марша и чуть ли не крестным ходом, здесь все было куда проще. Собравшаяся на Адмиральском причале публика, очищенный от гражданских судов фарватер Золотого Рога, да холостые выстрелы со стороны Тигровой береговой батареи, вот и все проводы. Ни молебнов тебе, ни музыки…

Колчак молча провожал взглядом Успенский собор, Гнилой Угол, речку Объяснений и здание железнодорожного вокзала, прикрытое зеленеющими деревьями. Очередной выход в море обещал новые возможности, хотя и на берегу дел было много. Храбров своих офицеров всячески привечал, не позволял затирать их в отношении наград, но и спрашивал соответственно, заставляя выкладываться по максимуму. Так что Колчаку и Дитцу кроме своих прямых корабельных обязанностей теперь приходилось и во Владивостоке заниматься вопросами Особого отдела, а успехами в данном направлении похвастаться они не могли. Пока не могли, как твердо верил Колчак, так как у них просто не хватало времени, в городе они пробыли всего пять суток и вот, пожалуйста, новый поход. Не всем нравилась подобная «торопливость», особенно это касалось заслуженных пожилых каперангов, но молодые офицеры прекрасно понимали, что в условиях войны иначе действовать нельзя.

Уссурийский залив был относительно спокойным, дул твердый зюйд-вест. С неба моросил мелкий противный дождь. «Наследник» шел во главе эскадры на четырнадцати узлах. В кильватере за ним держался «Богатырь», затем «Громобой», «Россия», а концевым — «Рюрик». Миноносцы из отряда Подъяпольского рыскали по сторонам. «Лена» и прочие корабли остались дома.

Офицеры негромко переговаривались, изредка оглядывая пустынное море. В проливе Аскольд появилось хоть какое-то разнообразие — безрадостные берега с двух сторон, сопки, чайки да бакланы.

До бухты Америка дошли меньше чем за четыре часа. Сама бухта представляла собой тихое безрадостное место. Раньше тут находилась торговая фактория, но ее уже лет двадцать, как закрыли, а чиновники разъехались. Теперь здесь стоял крошечный военный пост и проживало менее шести сотен жителей, в основном крестьян, рыбаков и охотников. С началом войны японцы сюда заходили, даже вроде постреляли и сожгли военный пост, но в связи с полнейшей незначительностью Находки быстро убрались домой. Весь их рейд оказался совершенно бесполезным, они больше угля пожгли, чем принесли вреда. Пост мигом отстроили, благо само здание было деревянным, а люди продолжили жить, словно ничего и не случилось. Саму же военную службу, которую приравнивали к каторге, здесь нёс десяток уссурийских казаков во главе с урядником. По слухам, от тоски и полной безнадежности они чуть ли не в петлю лезли.

Увидев корабли под Андреевский флагом, местные моментально высыпали на берег. Тем более, у них и весомый повод для радости имелся — по инициативе старшего офицера Харитонова для них во Владивостоке на добровольных началах собрали больше трех тонн груза из провианта, всякой необходимой в хозяйстве мелочевки, одежды и всего прочего.

В восемь вечера, как и предполагалось, «Наследник» и «Богатырь» попрощались с товарищами и выдвинулись на юг, держа курс на залив Броутона и расположенный там же порт Лазарева*. Японцы называли его Гензан и он выступал крупнейшей гаванью на восточном побережье Корейского полуострова для приема пехоты, всевозможного вооружения и амуниции, которые затем непрерывным потоком переправляли в Первую армию генерала Куроки. Там же находились склады с запасами медикаментов, провианта, топлива и всего прочего. До Лазарева насчитывалось порядка трехсот тридцати миль и данное расстояние планировалось пройти за двадцать часов. Экономя уголь, шли на шестнадцати узлах.