— Да, — тяжело вздохнула богиня врачевания. Теперь она и сама видела, что это так. А затем на смену всем отпылавшим в ней чувствам, пришла твердая, уверенная решимость: — .Я сделаю все, чтобы им помочь, все, чтобы их старания не пропали даром, чтобы они не просто победили Лаля, но и вернулись в свой мир живыми!

Мати было так весело, как никогда прежде. Она чувствовала себя действительно счастливой, без всяких совершенно ненужных, но таких прилипчивых сомнений и опасений. Жизнь казалась легкой и беззаботной, все желания исполнялись, едва рождаясь.

Она играла с младшими в прядки, когда ей подумалось, как было бы здорово превратиться в какого-нибудь незаметного зверька. И в тот же мог она стала маленький рыжий котенок, который юркнул в траву, чтобы, удобно устроившись на солнышке, согреваясь его теплом и наслаждаясь покоем, преспокойно наблюдать, как остальные ищут ее. И те, наивные, ходили кругами вокруг да около, но не видели, не узнавая.

Когда же один из близнецов, забыв об игре, со словами, "кис-кис-кис, иди сюда", — потянулся к котенку, тот прямо у него в руках превратился в змею, которая, напугав паренька до полусмерти, выпала из задрожавших рук и, наконец, превратилась в весело смеявшуюся, держась за живот, девочку.

— Проиграли! Проиграли!

Младшие настороженно молчали. У них подобное превращение не получалось, сколько они ни пытались. И им было завидно и обидно.

— Ну, не расстраивайтесь, — вновь, как уже не раз, появившись в тот самый момент, когда из глаз детишек были готовы политься слезы, поспешил успокоить их Лаль.

— Но мы тоже хотим! — всхлипнули ли те. — Сделай так, чтобы мы тоже могли стать какой-нибудь зверюшкой, ну пожалуйста!

Лаль бросил осуждающий взгляд на Мати, качнул головой, а затем, повернувшись к малышам, вытащил из длинных рукавов целое море самых восхитительных сладостей — леденцов, тянучек, плюшек и пирожков, в общем, всего, что только может пожелать детская душа, проголодавшаяся за время долгой игры на свежем воздухе.

И слезы высохли, так и не пролившись, на губах загорелись улыбки, сперва осторожные, недоверчивые, затем радостные, счастливо-блаженные:

— М-м, как вкусно!

Осторожно приблизившись, Мати тоже потянулась за угощением, но Лаль несильно шлепнул ее по пальцам, останавливая:

— Это не для тебя!

— Да, не для тебя! — поспешили поддержать ее младшие.

— Но я тоже проголодалась! — теперь она была готова заплакать от обиды. — Э-х, — топнув ногой, она повернулась ко всем спиной. — Ну и не надо! Я сама все сделаю! — девочка потерла ладошки друг о дружку, согревая их, набирая силы, закрыла глаза, старательно представляя себе то, что бы ей хотелось съесть… Кусок пирога, большой, с взбитыми сливками и варением…

На ее лицо уже легло блаженное выражение предвкушения. Вот, сейчас она откусит кусочек… Но стоило ей открыть глаза, как радость сменилась удивлением и, затем, новой обидой, когда она увидела, что держит в ладонях грязный комок мокрой, рыхлой земли.

— Фу! — увидев, что в земле что-то копошится — толи черви, толи личинки жуков, ее всю передернуло от омерзения. Она поспешно стряхнула все с рук, закрутила головой, ища ближайшее озерцо или, на худой конец, лужу, в которой можно было бы вымыть руки, наконец, отделавшись от ощущения чего-то липкого, противного, жутко мерзкого.

А в спину ей ударил, как брошенный камень, смех.

— Так тебе и надо!

Губы от обиды задрожали, глаза наполнились слезами. Мати хотелось убежать прочь, скрыться ото всех, чтобы не видеть никого, не думать, не вспоминать…

Она бросилась, сломя голову, прочь, не замечая ничего вокруг. Если бы деревья не расступались перед ней, втягивая под землю длинные причудливо переплетавшиеся кони, если бы ямы сами собой не закрывались, она бы непременно налетела на что-то, упала, ушиблась…

Она давилась от слез. Ведь это был ее сон, ее! А они его испортили! И ведь знала же она, что так и будет, не случайно не хотела брать младших с собой. Нет же, Лаль переубедил, а теперь еще встает на их сторону, вместо того, чтобы поддержать ее, посмеяться с ней вместе!

— Мати… — бог сновидений потряс ее за плечо.

— Уходи! Я не хочу тебя видеть! Ты плохой! — бросила девочка, не отнимая ладоней от лица.

— Мати, перестань плакать, — тот не собирался отступать.

Собственно, ей не очень-то и хотелось оставаться одной. Тогда ей стало бы только хуже… Вот только слезы… Казалось, что приход бога сновидения превратил их в два бесконечных водопада, поток которых она никак не могла остановить.

Но нет, она знала, что для этого нужно. В общем-то — малость, одно краткое слово, наделенное удивительной силой в чужих устах, врачующее уже самим своим звучанием душу, возвращая в нее покой. «Прости» — вот все, что она хотела услышать. И она бы простила, конечно, с легкостью, забыв обо всех обидах. Но… Девочка, несмотря на всю свою бесшабашность, понимала, что не может ждать извинений от повелителя сновидений. Ведь он все-таки бог.

— Прости, — прервал ее мысли голос Лаля. Мати даже растерялась. Хлопая длинными ресницами, чуть приоткрыв рот, безуспешно пытаясь сказать хоть слово, она во все глаза смотрела на бога сновидений. Тот же, читая ее мысли и мечты, продолжал: — Не сердись на меня, но я вынужден был так поступить. Пойми: я — хозяин этих земель. Я хочу, чтобы всем моим гостям было хорошо. Ты обидела малышей и мне пришлось их успокаивать тем способом, который показался мне самым быстрым и легким.

— Но ты обидел меня!

— Прости. Хочешь, время повернется вспять, вернется к началу событий, которые пробудили боль в твоем сердце, потекли слезами из глаз?

— Зачем? Чтобы увидеть еще раз? — уж чего-чего, а повторения она хотела меньше всего. Лучше было бы, наоборот, уйти подальше вперед, в будущее, туда, где все бы уже забылось, оставшись далеко позади. — Я понимаю, что была не права, когда смеялась над младшими, — обхватив руками прижатые к груди колени и уткнувшись в них лбом, проговорила Мати. — Им ведь, наверно, было так же обидно, как и мне сейчас.

— Да. Хорошо, что ты понимаешь это. Нельзя желать другим того, чего не хочешь для себя.

— Угу… Лаль, а почему люди не почитают тебя? Ну… Я хотела спросить… Ты такой добрый, заботливый. Придуманные тобой сны светлые и веселые. Люди должны поклоняться тебе. Но когда я спросила отца, он даже имени твоего не мог вспомнить, говорил, что ты — творец кошмаров и вообще, не бог, а дух. Почему? Ведь это несправедливо!

— Не думай об этом, Мати. Забудь.

— Неужели тебе ничуть не обидно? — она подняла голову, спеша взглянуть на своего собеседника и прочесть на его лице, глазах то, что не было облечено словами.

Бог сновидений сидел рядом с ней на зеленоватом, покрытым густым мхом камне, перебирая в руке переливавшиеся тусклыми, наделенными зеркальным мерцающим блеском камешки. Его глаза были опущены, губы плотно сжаты.

— Если бы я сказал, что мне не обидно, ты бы не поверила мне, так ведь? — наконец, спросил он.

Та кивнула, чувствуя, как ее собственная обида тускнеет, блекнет и теряется рядом с его печалью.

— Не грусти, — она не сводила с него доброго, лучистого взгляда, спеша поддержать того, в ком видела своего самого лучшего друга. — Хочешь, я буду почитать тебя?

— Ты? — в глазах Лаля печаль сменилась удивлением… Или это было не удивление — только полог, за которым скрывалось торжество, будто бог сновидений ждал от своей гостьи именно этих слов.

— Да. Как бога сновидений.

— Мати… А я мог бы стать твоим богом?

— Моим богом? — не совсем понимая его, переспросила девочка.

— Я хотел бы стать твоим покровителем.

— Ну… — это было так неожиданно, что в первый миг она даже растерялась.

— Мое покровительство не будет тебе в тягость. Служение богу сна просто — нужно только спать и видеть сны.

— И все?

— Да. Ну, может, еще, если сама этого захочешь, помогать мне придумывать сновидения и посылать их смертным. Поверь, это очень даже забавно.