— Дело не в этом, — качнул головой колдун.

— Да, да, конечно, — ее речь стала быстрой, взволнованной. — Жена трактирщика, его сын были слишком слабы для любого пути, тем бо-лее этого… Но сейчас… Сейчас мы можем привести их в свой мир. Они согласятся, я знаю!! Прошу тебя! Я понимаю, что должна была позаботиться о них раньше, я виновата, что забыла о них. Но… Что об этом теперь говорить, ведь прошлое не изменишь… Пойми, теперь, когда я, моя дочь… когда мы в безопасности, я не могу не думать о судьбе той, кому подарила свой талисман, тем самым назвав сестрой!

— Мы в ответе за их судьбу, — согласился колдун. — Однако, несмот-ря ни на что, нельзя приводить их сюда сейчас.

— Но почему?! - взмолилась женщина. Она не могла понять, что его останавливало, когда дело казалось таким простым, само собой ра-зумеющимся.

— Их жизненный путь отражен в узоре будущего, составленном бо-гами. Не следует его нарушать… Не бойся, Дубрава, им ничего не угрожает. С ними все будет в порядке и довольно скоро ты вновь увидишь свою названную сестру.

— Старший…

— Остановись, Дубрава, — прервал ее Черногор. — Я и так рассказал тебе слишком много. Довольно. Тебе придется просто поверить: все будет так. Очень скоро ты сама убедишься в этом.

— Ты говоришь так, будто собираешься уходить…

Сведя брови и сжав губы в тонкие белые нити, он какое-то вре-мя молча смотрел на колдунью, словно стараясь навеки запечатлеть ее образ в своей памяти.

— Это правда, — наконец, промолвил он. Удивительно, но его го-лос оставался абсолютно спокоен.

— Но зачем тебе уходить?!

— Мне не понятны твои слова, — в его глазах появился укор, но женщине на миг показалось, что за ним скрывается что-то совсем другое, сочувствие? сожаление? грусть? она так и не смогла понять, что же? — Ты ведь знаешь: я не могу долго оставаться на одном мес-те. Жизнь Старшего — вечная дорога от первого храма до последне-го.

— Но почему ты уходишь на этот раз? Неужели кто-то нуждается в тебе больше, чем мы?

— Нужно остановить Потерянные души, не дать им уничтожить мир.

— А потом ты вернешься…? - побледнев, Дубрава умолкла, чувс-твуя, что начинает задыхаться от страшной боли, накрывшей ее сво-ей беспощадной волной, когда заметила, что колдун, не произнося ни слова в ответ, качнул головой.

Перед глазами у нее все закружилось, ноги обмякли, отказав-шись слушаться. Она непременно упала б, если б Старший не подхватил ее в последний миг, не усадил на один из камней-валу-нов, лежавших рядом.

— Почему ты?! - сквозь слезы с трудом прошептала она, не спус-кая с Черногора умоляющего взгляда серых глаз, просивших лишь об одном: чтобы все это оказалось неправдой, не явью, а лишь еще од-ним страшным сном. — Почему не другой…? - она покрепче прижала к груди ребенка, словно тот мог оградить ее от всех бед мира.

— Спроси у богов. Это их выбор… — его голос хранил покой, присущий лишь человеку, знающему свое будущее и смирившемуся с ним. И, все же, в нем оставалось место пониманию и глубокому, искреннему сочувствию. — Я знаю, что невыносимо тяжело продлевать время прощания, но сейчас мне еще рано уходить.

— Великие боги, Старший! О чем ты говоришь! Да все мы готовы молить богов, чтобы ты оставался с нами как можно дольше, особен-но зная, что расставание неизбежно! И пусть даже нам придется платить за каждый день годом собственной жизни!

— Поверь, Дубрава, если бы я мог остаться…

— Конечно, — вздохнув, она потерянно сникла, ее глаза погасли. Но затем в них вновь вспыхнула искра надежды. — Но ведь… Ведь ты вернешься, если боги позволят…?

— Обещаю тебе, — он понял, что ей просто необходима надежда, сколь призрачной бы она ни была.

Тут, окончательно проснувшись и поддавшись чувству, охватив-шему ее мать, девочка заплакала, и колдунья поспешила домой, чтобы там успокоить дочку, перепеленать ее, накормить и постараться ус-покоиться самой.

Но, великие боги, разве могла она не думать об этом, а, ду-мая, понимая, не испытывать горечи и ни с чем не сравнимой боли?

И тогда, осознав всю бесполезность этих попыток, она остави-ла дочь на попечение домового, а сама забилась в самый дальний угол черного чулана, надеясь, что полумрак и паутина обволокут ее своим покоем.

Там и нашел ее Влас.

— Вот ты где! — донесся его голос до слуха колдуньи, которая менее всего на свете хотела в этот миг говорить с кем бы то ни было, боясь, что ей не удастся скрыть своей боли, против собс-твенной воли делясь ею с другими. Она лишь на мгновение повернула лицо в сторону гостя, но этого оказалось достаточно, чтобы Влас заметил слезы на ее щеках, скорбь в глазах. Колдун бросился к ней, опустился рядом на покрытый рогожей пол: — Ты плачешь? Бесс-мертные боги, но почему?! Неужели этот мир, дарованный нам судь-бой, не прекрасен, неужели нам есть о чем сожалеть, в чем упре-кать богов, когда здесь мы можем быть спокойны и счастливы?!

Она не произнесла ни слова в ответ, лишь как-то потерянно взглянула на него, тяжело вздохнув, и уткнулась лицом ему в грудь.

— Ну же, ну, не надо, не плачь… — он не знал, как ему быть, как успокоить женщину. — Все в порядке, все будет хорошо. Не нужно примешивать к чистой родниковой воде Первого дня нового мира горький привкус слез! Не сиди здесь, пойдем, побродим по саду, сходим в лес или поднимемся в горы. Красота этого края заставит тебя забыть о печали, что бы ни явилось ее причиной. Идем, — он по-мог ей подняться и, словно безвольную куклу вывел из дома. Женщи-на не сопротивлялась. Ей было все равно, что делать, куда идти, только бы подальше от мыслей, терзавших ее душу.

Лишь когда колдун предложил ей подняться в замок, она, слов-но воспрянув от сна, встрепенулась, с испугом взглянула на ничего не понимавшего Власа и поспешно вскрикнула:

— Нет, нет, пойдем лучше туда, — она кивнула в противоположную сторону, словно именно замок, призванный внушать покой и защи-щать, был источником ее боли.

Колдун не возражал, позволив женщине самой выбирать дорогу. Он не спешил с расспросами, надеясь, что, немного успокоив-шись, та сама расскажет ему обо всем.

Они долго брели по древней земле.

Холод и белизна мертвой зимы давно сменились полноцветием светлого, вечноюного лета, воздух был полон ароматом неповторимых цветов, прекраснее которых не было в целом свете. Тропинка вела их через сад, каждое дерево в котором словно было наделено душой и способностью нести радость и покой.