Они вступили в Мертвые земли на рассвете.
Прошлое осталось позади, и возврата к нему более не было…
Всегда невыносимо тяжело уходить, навсегда покидая свое прежнее жилище. Почему же на этот раз сердце не скорбело, не стонало от невыносимой боли? Почему слезы, стоявшие в глазах, не были горьки, почему, вместо того, чтобы жечь душу в слепой ярос-ти, они в этот раз, были исполнены великой радостью, освещая все своим счастьем и происходившее воспринималось как нечто аб-солютно естественное, словно все просто сбрасывали старые, изно-сившиеся одежды, чтобы заменить их на новые?
Застыв с запрокинутой головой перед врезавшимся в легкие, перистые облака замком короля, вновь и вновь, как в первый раз, любуясь его ни с чем не сравнимой, завораживавшей красотой, Дубрава глотала слезы, катившиеся у нее по щекам. Не решаясь выс-казать всех своих чувств, всей безграничной любви и признатель-ности Старшему, она, открыв свою душу великим богам, благодарила их за силу и мудрость, которыми они наделили Черногора.
Еще совсем недавно, только узнав судьбу, которую уготовили для жителей колдовской деревни высшие, она ужасно испугалась. Ей казалось, что впереди ждет шаг в никуда и придется пройти через пустоту, чтобы за ее спиной обрести новое пристанище.
Наделенные даром лучше, чем кто бы то ни было знали, что та-кое пустота, как тяжело заставить себя переступить через нее, не уснуть в ее объятьях, поддавшись сладкому голосу уговоров и обе-щаний. Она пугала больше, чем смерть. Какую бы страшную казнь ни придумали божьи люди, она всегда оставалась лишь вратами священ-ного звездного храма, за которыми ждала сама вечность. И только пустота — обманчивый враг, ложный друг, — могла отнять все, — ра-зум, сердце, дух, — обрекая душу на нескончаемое Ничто.
Нося в своем сердце этот ни с чем не сравнимый страх, сты-дясь его, словно малые дети и пряча от чужих глаз, жители дерев-ни, как бы им того ни хотелось, не решались заговорить о нем с Чер-ногором. Хотя бы потому, что многие видели во всем происходившем с ними испытание, через которое можно пройти только в одиночку, своего рода плату за то будущее, которое боги согласились дать им на земле. Колдуны понимали неотвратимость этого шага, сознавая: нельзя вечно стоять на шатком мостике над бушующей рекой, веря, что пламя, охватившее берег, который едва успели покинуть, поща-дит его. Единственное, что успокаивало их тогда, это вера — вера в богов и их милосердие, вера в Старшего, в то, что он, зная, ку-да ведет доверившихся ему, поможет устоять, не сорваться в про-пасть.
Никто не просил Старшего о помощи, о сочувствии перед лицом той боли, которую предстояло пережить… Но разве можно что-то утаить от сильнейшего из колдунов?
Черногор, как совершенно ясно понимала теперь Дубрава, не хотел, чтобы будущее начиналось со страха, который бы затмил все то, что было прежде, заставил забыть минувшее навсегда, лишая бу-дущее корней. Поэтому, используя для этого все знания о волшебс-тве, все силы тысячелетий, он изменил ткань пространства, сложив ее так, чтобы приблизить колдовскую деревню к Мертвым землям, со-единить их дверью, чем-то похожей на Врата храма, но, в отличие от последних, открытой не краткий миг утренней зари, а постоянно с рассвета до заката и с заката до рассвета, позволяя всем одновременно жить в двух мирах: находясь в прошлом, заглядывать в буду-щее, восхищаясь красотой и покоем его земель, привыкая к ним, обустраивая, наполняя множеством столь дорогих сердцу мелочей, обживая…
В течение целой недели жители деревни покидали свои дома, зная, что они в любой момент могут вернуться. Они строили новые жилища, видя перед глазами прежние, не копируя их бездумно лишь затем, чтобы сохранить память, но перенося саму душу.
Женщина улыбнулась, вспомнив: когда на закате последнего дня недели Старший сказал, что настало время уходить, все с удив-лением обнаружили: этот еще совсем недавно столь пугавший шаг стал на удивление легок.
— Что с тобой, Дубрава? — за всеми этими мыслями, приятными светлыми воспоминаниями она и не заметила, как к ней подошел Чер-ногор.
— Все в порядке, — смахнув с лица слезы, колдунья смущенно улыбнулась. — Я чувствую себя такой счастливой и… Старший, я очень признательна тебе за все, за то, что, устремляясь вперед, я могу без боли и обиды вспоминать минувшее, за то, что у меня есть что рассказать ей, — она указала на спавшую у нее на руках девочку, — когда малышка подрастет.
Он кивнул:
— Иногда чтобы сохранить веру и силы для долгого пути нужно всего лишь знать, что дорога ведет не в пустоту.
— Я, наверно, кажусь страшной эгоисткой, думая лишь о себе, о своих… Я знаю, Влас рассказывал мне, что это время было нужно не только чтобы мы привыкли к новому дому, но еще и чтобы собрать как много больше колдунов и сочувствую-щих нам лишенных дара, которые были готовы встать на наш путь надежды…
— Не стесняйся своих чувств, когда они так понятны, особенно сейчас, в год перемен. Ты женщина и должна заботиться о ребенке, доме, огне в очаге, чтобы мужчинам, уставшим от забот о мире и человечестве, было куда вернуться. Так распорядились боги, созда-вая людей такими, какие мы есть.
— Старший… — начала она, но замолчала, не сразу решив-шись спросить о том единственном, что продолжало тревожить. — Ска-жи, а новый дом, он дан нам надолго? Или однажды нам придется по-кинуть и его?
— В мире нет ничего постоянного, за исключением вечной доро-ги. Со всем рано или поздно приходится расставаться… Этот дом… — на миг он умолк, оглядывая лежавший перед ним край. — Он на-дежен и защитит от всех ураганов, охвативших мир. Но это — только колыбель. Придет пора и вы, ища свою судьбу и дорогу, покинете ее, вновь отправляясь в путь, — он увидел печаль в глазах колдуньи. — Не сожалей об этом, ибо сей дом останется навсегда в памяти, рядом с множеством других жилищ, и когда-нибудь, уходя в бесконечные края, вам будет о чем помнить… И еще. Дубрава, я обещаю: на этот раз вы будете свободны в своем выборе — уйти или остаться — подчиняясь велению сердца, а не слепой необходимости.