— Они все еще беседуют?

— О чем только Тихомир думает?! - взвился тот. — Я же предупредил его!…

— Что, Черногор так плох? — в ее глазах зажглась тревога.

— Если малейшее движение причиняет боль… Эх, — поморщившись, он махнул рукой. — Мне трудно об этом думать, не то что говорить… Ты приготовила отвар?

— Да, — она качнула головой в сторону стоявшего рядом кубка. — Как ты считаешь, мне не следует им мешать, или пойти прямо сейчас?

— Не знаю, — пожав плечами, тот на миг задумался. — С одной стороны, Старшему было бы лучше побыстрее выпить отвар. Но с другой стороны… Мерцана, я так думаю, сейчас они говорят о настолько серьезных и трудных вещах, что будет лучше не прерывать их разговор.

— Раз так, — она устроилась поудобнее, прижалась к плечу му-жа. — Нам с тобой тоже стоит многое обсудить…

— Не сейчас! — его щека нервно дернулась. — Я не хочу говорить об этом! Да и почему ты думаешь, что Старший рассказывает мне все? Кто я, его преемник, что ли? Пойми же, наконец: в тот раз я просто был единственным, кто оказался с ним рядом… Только поэтому он открыл мне правду, поручил за-боту о деревне!

— Прости, — прошептала она, лишь сильнее прижимаясь к не-му. — Прости, — она тихо, незаметно делилась с ним своим теплом, ус-покаивая, возвращая силу и уверенность. — Но нам ведь и кроме этого есть о чем поговорить. Последнее время ты так редко бывал до-ма. Я понимаю, ты был занят, но теперь-то у нас ведь есть время для нескольких слов друг для друга?

— Ох, родная, на меня навалилось столько забот, что я… Я сов-сем закрутился! Но ничего, ничего, скоро все придет на круги своя. Так что ты хотела мне сказать?

— Кроме того, что люблю? — она задорно, как девчонка, улыбнулась.

Рассмеявшись, он обнял жену:

— Это я знаю и так, — Ясень вздохнул легко и свободно: тяжесть ноши более не давила на плечи, сердце не сжимали в ледяных объять-ях сомнения и страхи. — Ох, моя дорогая колдунья, что бы я без тебя делал!…И, все-таки, что случилось?

— Ничего, — она потянулась, как едва проснувшаяся кошка. — Я просто хотела напомнить, что ты не один на свете, что у тебя есть семья, которая готова поддержать в трудную минуту. Не забывай об этом и никогда больше не пренебрегай самым большим даром на све-те: возможностью быть понятым.

— Мне удивительно легко и спокойно с тобой.

— Так и должно быть, — она удовлетворенно кивнула.

— Обещаю, что в будущем никогда не стану отказываться от твоей помощи.

— Угу… Давай просто посидим вот так, рядышком, помечтаем об этом будущем…

— Ты веришь, что оно будет светлым?

— Конечно. Без этой веры нет смысла жить…

Над галереей расправила свои тонкие, невидимые крылья тиши-на, которые скрыли все вокруг от глаз времени.

А затем скрипнула, открываясь, дверь залы и показался Тихо-мир. Его лицо было сосредоточенным, движения торопливо резки.

Погруженный в какие-то свои мысли, он, будто не замечая Ясеня с Мерцаной, хотел пройти мимо. Когда же те окликнули его, старик лишь бросил на ходу:

— Простите, но сейчас у меня нет времени на разговоры, — и ушел.

Муж с женой переглянулись, Ясень пожал плечами, показывая, что он сам ничего не понимает. В общем-то, поведение учителя испытаний было объяснимо: до обряда оставалось совсем мало времени, ему нужно было очень многое сделать, а тут еще раз-говор со Старшим занял почти все утро. Да и вид старика не вызы-вал беспокойства: в его глазах не было ни страха, ни боли потери, лишь озабоченность тем, что предстояло совершить, и решимость вы-полнить все задуманное наилучшим образом.

— Идем, — едва тот ушел, Мерцана поднялась, потянула мужа за со-бой.

Колдунье не пришлось убеждать его: Ясень и сам хотел поско-рее вновь увидеть Старшего, убедиться, что с ним все в порядке.

Черногор лежал, обложившись толстыми томами древних рукопи-сей. Чуть в стороне, на полу возвышался огромный свод колдовских законов.

Увидев вошедших, он чуть заметно улыбнулся, слабым кивком головы велел им подойти.

— Мы все очень рады твоему возвращению, — на миг склонив голо-ву, приветствуя Старшего, сказала Мерцана.

— Однако считаете, что я мог бы и поторопиться, — проговорил тот, глядя на женщину своими огромными, лучистыми глазами.

— Ты шутишь… — покраснев, женщина опустила глаза.

— В меру возможностей… Нельзя все время быть серьезным, когда хочешь отдох-нуть… Хотя, у меня это не очень получается. Судя по всему, когда боги раздавали чувство юмора, я был чем-то занят… Ясень, не стой столбом у дверей, проходи, садись.

Колдун облегченно вздохнул, осторожно сел на краешек стула в стороне, возле стола и, огляделся.

За то время, что он отсутствовал, зала успела сильно изме-ниться: окна были распахнуты и яркий свет заливал все вокруг, сме-шиваясь со свежим дыханием ветра; толстые старинные книги в черных каменных окладах покрывали весь стол. Большинство из них относи-лось к времени еще до Падения.

— Как в читальне, — пробормотал он.

— Дух замка, получив список того, что мне нужно, долго вор-чал, что было бы проще перенести меня в архив, чем тащить сюда все его содержимое… Давай свое снадобье, Мерцана, — он протянул ру-ку, взял у стоявшей в нерешительности колдуньи кубок и быстро поднес к губам.

Черногор выпил отвар, не обращая внимания на его горький вкус, затем исподлобья взглянул на колдунью.

— И что ты только намешала сюда? — возвращая кубок, усмехнулся он.

— Не бойся, не отравлю… — она осеклась, вновь покраснела: шутливый тон Черногора оказался столь заразителен, что она сама не заметила, как перешла на него, забыв, что шутить может Стар-ший, но не простая колдунья в разговоре с ним. — Прости, — смущен-ная, пролепетала она.

— Ничего, — подбадривая женщину, он улыбнулся. — Ты и представить себе не можешь, как мне иногда хочется побыть простым колдуном, не обремененным всей этой властью, которая столь отдаляет меня от других, — на его лицо набежала тень, — пока есть время, пока новые, еще более тяжелые заботы не легли мне на плечи.

— Черногор…

— И почему вам так не терпится узнать, что ждет впереди? Не проще ли жить одним мигом, не задумываясь над тем, что будет завтра? — Черногор тотчас посерьезнел. В его глазах вновь затаилась грусть и, поблескивая, плавилась боль. Он повернул голову, устремив взгляд на осколок голубого неба в распахнутом окне — единственном, что представлялось ему сейчас спокойным и безмятежным.