Дождавшись, пока священнослужители закончат свое дело и вер-нутся назад, к помосту, Пресвитер заговорил вновь:

— Что было, то было, и пусть никто не вспоминает о том. С этого мига вы — новообращенные. Отречение позволило Богу заглянуть в ваши души, услышать ваше покаяние и принять вас в лоно своей церкви. В милости своей, бог налагает на вас благо-честивую епитимью. Пройдя все ее степени, вы станете нашими брать-ями и сестрами, и никто более не сможет разделить нас, ни в этой жизни, ни в загробном мире.

А теперь, — продолжал он. — Служители бога укажут вам места, избранные для вашего поселения, и те храмы, к священникам которых вам следует обратиться и которые будут следить за выполнением ва-ми епитимьи. Священники объяснят вам, какими правами вы наделены с нынешнего дня, какие обязанности на вас налагаются и какие ог-раничения остаются до тех пор, пока епитимья не будет выполнена. Да пребудет с вами бог.

Пресвитер медленно, опираясь на посох, сошел с помоста и, ок-руженный верховным духовенством, двинулся в сторону городских во-рот.

— Не слишком ли ты добр к ним, святейший? — бросив назад, на не решавшихся подняться с колен колдунов, спросил глава братства проповедников — высокий мрачный мужчина средних лет с колючими темно-серыми глазами и острым, похожим на клюв хищной птицы, но-сом.

— Они заслужили милосердие, Влад. Я несказанно рад, что они пришли и мне не придется начинать ужасную войну, в которой по-гибли бы тысячи ни в чем не повинных детей божьих.

— Ты полагаешь, что здесь все? — криво усмехнулся проповедник.

— О, я не столь наивен. Конечно, кто-то испугался, не веря в нашу милость. Но им ли быть угрозой для нас? Словно трусливые звери, они попрячутся в норы и затихнут, боясь каждого шороха и свиста. Может быть, наша милость позволит им прийти позже, моля о покаянии… Что же, мы примем и их, конечно, наложив куда более строгую епитимью, но дело того стоит, ибо каждый день, подобный нынешнему, будет неотвратимо приближать нас к нашей побе-де.

— Почему ты так уверен в этом, святейший? — спросил еще один старший служитель — настоятель Радского монастыря.

— Потому что я читал архив первосвященника. Это был воистину мудрый человек, способный многое предвидеть. Он с надеждой глядел в будущее, предполагая, что рано или поздно придет день по-каяния колдунов, день, который возвестит о нашей победе.

— Но если он видел победу не в войне, а в покаянии, почему не воспользовался его силой тогда, тысячелетие назад, почему, вместо этого, принял капитуляцию, вручая в наследство своим потомкам не-разрешенную проблему, неослабевающую угрозу?! - монах был удивлен и, в отличие от проповедника, не скрывал своего удивления.

— Для того чтобы покаяние возымело силу, освободило колдунов от власти черных богов и могущества, которым последние наделили их, было необходимо, чтобы это проклятое племя само, без чьей-ли-бо подсказки, осознало свои прегрешения, само бы дошло до мысли о покаянии и добровольно, вложив в слова всю свою душу, произнесло отречение. Нужно было, чтобы они сами повернули свой дар против себя, убивая его, выжигая из своей души, своего сердца.

— Ты хочешь сказать, — осторожно начал молчавший до сих пор секретарь конклава, — что они не просто отказались от дара, а действительно потеряли колдовские способности?

— Да, старина, да! — лицо пресвитера просияло. — Полностью и безвозвратно! Теперь они — простые смертные, которые не представляют для нас никакой угрозы. И это — наиглавнейшая причина, почему я согласился на покаяние.

— Мы рисковали, — качнул головой Влад.

— Не больше, чем всегда.

— Если бы им пришло в голову в последний миг отказаться от покаяния и напасть на нас… Их слишком много собралось у врат города, а наши войска разбросаны по всей стране.

— "Если бы…" Какой смысл говорить о том, чего не произошло? И давайте не будем омрачать несбывшимися страхами светлый миг победы.

— Конечно, замечательно, что колдуны лишились своей власти, — прищурившись, Влад оценивающе наклонил голову. — Но, возможно, она могла бы нам еще пригодиться…

— О чем ты, брат! — в ужасе вскричал настоятель. — Ведь это была сила, дарованная черными богами! Как можно даже думать о та-ком!… Прости нас, боже!

— Да ладно, Век, — поморщился предводитель проповедников. — Раз уж бог позволил своим детям тысячу лет назад во спасение и осво-бождение прибегнуть к помощи Потерянных душ, то неужели бы он разгневался на нас, если бы мы повернули силу колдунов против их же соплеменников? А ведь так мы куда быстрее и легче, не подвер-гая опасности своих воинов, покончили бы с теми из оставшихся врагов, которые решатся подняться на войну с нами…

— Первосвященники предупреждали нас, чтобы мы не поддавались искушению, — тихо молвил пресвитер. — Что сделано, то сделано.

— Кончено, — кивнул секретарь. — Не лишив их дара, нам приш-лось бы жить в постоянном страхе перед тем, что они нарушат клятву и вновь повернут мощь колдовства против нас… ведь какой верности можно ждать от тех, кто, ради спасения, отказался от всего: своего народа, своих богов, какими бы они ни были?… И, все же, есть кое-что, что мы упускаем из виду, вместо того, чтобы воспользовать-ся. Помнится, я слышал, что колдуны никогда не лгут. Может быть, пока изменения не коснулись их душ, порасспросить их хоро-шенько?

— О чем? Мы и так все знаем и об их даре, и об их обыча-ях, — пожал плечами Век. — Колдуны никогда не делали из этого секрета, рассказывая обо всем, о чем их спрашивали.

— О себе — да, — улыбка коснулась губ Сола. — Но разве они упо-мянули хоть одного вероотступника, помогавшего им? Нет. Думаю, они считали, что не вправе говорить о том, что не касается их самих. Теперь же они просто обязаны рассказать нам всю правду о предателях нашей общей веры, не так ли?

— Да, — вынужден был признать монах. — Мне давно хотелось разоб-раться с теми малодушными тварями, которые предают собственную церковь ради чужаков. Было бы превосходно, если бы нам удалось вырвать эту занозу… Как ты думаешь, они расскажут?

— А кто их остановит? Предводители, которые вот-вот отправят-ся к праотцам, неимоверно счастливые, что жертву-ют собой во имя спасения своего народа? В общем-то, нам нет до них никакого дела, когда теперь единственная власть в мире — мы. И новообращенные обязаны подчиняться нам так же беспрекословно, как раньше выполняли волю своих вождей…