Специальные серьезные исследования по древней глиптике появляются лишь в XVIII в. В два предыдущие столетия интерес к античным геммам находил выражение то в сборниках гравюр, то в изданиях резных камней среди прочих памятников древности. Первой работой, составившей эпоху, был труд известного коллекционера Ф. Штоша «Античные резные камни», появившийся в [19] 1724 г. Из множества древних гемм автор выбрал лишь 70 таких, которые несли на себе подпись резчика. Выдающийся знаток древней глиптики, через руки которого прошли тысячи миниатюрных изделий древних мастеров, Штош положил начало критическому отношению к материалу, в который начиная с XVI в. влилось множество подделок и имитаций, созданных резчиками итальянского Ренессанса и особенно в более позднее время, в XVIII в.

Французский коллекционер Ж.-П. Мариетт в середине XVIII в. выпускает «Трактат о резных камнях», ставший своеобразной энциклопедией по вопросам глиптики. С появлением в 1760 г. капитального каталога «Геммы покойного барона Штоша», составленного И.И. Винкельманом, в руки исследователей был дан метод точной классификации и исчерпывающей интерпретации. Собрание Штоша позже было приобретено Фридрихом II. Публикация Винкельмана, его первый крупный труд, вызвала поток изданий, построенных по его схеме, и сделала возможным появление в конце XVIII в. поистине грандиозного предприятия. Это был каталог всех европейских кабинетов гемм (в числе около 16 тыс.), составленный Р. Распе и Д. Тасси в Лондоне. Можно утверждать, что именно знакомство с геммами позволило Винкельману, не имевшему в руках иных греческих подлинников, в его «Истории искусств древности» дать верную картину развития и смены стилей античного искусства.

В России интерес к собирательству древних гемм начинается в петровскую эпоху. В петербургской Кунсткамере, одном из первых в мире публичных музеев, было собрано больше 100 произведений античной глиптики. В правление Екатерины II было собрано более 10 тыс. резных камней. Их научная обработка шла, правда, в стенах ее приватного музея «Эрмитажа». Самые ценные для истории глиптики приобретения начинают поступать в Эрмитаж с учреждением имп. Археологической комиссии и началом раскопок в Крыму, на Кубани, Подонье и Приднепровье. Античные геммы стали объектом исследований петербургских академиков Г. Келера и Л. Стефани.

Эпоху в истории глиптики составил появившийся в 1900 г. труд мюнхенского ученого А. Фуртвенглера «Античные геммы». Этот непревзойденный труд, в котором искусство малых форм подверглось всестороннему изучению, не потерял своего значения и до сих пор. [20]

Огромный материал впервые занял подобающее ему место в истории искусства классического мира.

Здесь можно отметить, что в эти же годы интерес, проявленный к геммам, привел другого крупного исследователя к открытию важнейших центров эгейской цивилизации на Крите. А. Эванс, один из первооткрывателей эгейской культуры «доисторической Греции», был страстным коллекционером гемм. Среди его научных интересов была дешифровка загадочных письмен. И вот в 1889 г. в его руки попала странная печать с иероглифическими знаками: голова собаки с высунутым языком, голова барана, птицы были вырезаны подряд, как в египетских надписях. Эвансу стало известно, что гемма куплена в Афинах, и он отправился в Грецию, чтобы выяснить ее происхождение. Коллекционеру удалось приобрести несколько таких печатей и узнать, что они происходят с о-ва Крит. В 1893 г. Эванс делает ученое сообщение о 60 иероглифах древнейшего критского рисуночного письма. А в следующем году отправляется на Крит. Здесь ему ничего не стоило составить одну из интереснейших коллекций, местные крестьянки носили найденные ими древние геммы в качестве амулетов. Если они были из молочно-белого халцедона, то должны были обеспечивать молоком кормящую мать, а вырезанные на агате с красными прожилками служили кровоостанавливающим талисманом. Первые носили на груди, вторые — на шее. В том же 1894 г. Эванс покупает участок земли в 4 км от Кандии. Начатые им раскопки обнаружили знаменитый впоследствии Кносский дворец. Коллекция критских печатей А. Эванса, давшая толчок к открытию важнейшего эгейского центра, ныне хранится в Оксфорде.

Эгейская цивилизация Греции эпохи бронзы отличается высоким совершенством изделий глиптики. Европа сравнительно поздно познакомилась с эгейскими геммами. В капитальном труде Распе–Тасси 1791 г. среди 16 тысяч резных камней разного времени приведена лишь одна эгейская печать из собрания Таунли. Десятки гемм этого периода в качестве «островных печатей» публикует в 1843 г. немецкий археолог Л. Росс, составивший свою коллекцию в основном на о-ве Мелос. Геммы его собрания позже поступили в Эрмитаж. Лишь в труде А. Фуртвенглера в 1900 г. были отделены архаические «островные геммы» от гораздо более ранних эгейских. И, наконец, труды А. Эванса, которого «иероглифические» геммы Крита привели к открытию Кносского дворца, 40 веков пролежавшего под землей, положили основание строго научной классификации памятников эгейской глиптики.

Эваысу удалось открыть в Кносском дворце-лабиринте мастерскую резчика гемм с незаконченными и полностью завершенными работами, с оттисками на глине гемм разной степени завершенности. Позже французские археологи в другом критском дворце в Маллиа нашли остатки еще одной подобной мастерской II тысячелетия до н.э., и это убеждает нас в том, что искусство глиптики и его мастера в эгейском мире процветают в дворцах, в непосредственной близости от властителя.

Пожалуй, самые поразительные находки были сделаны Эвансом в так называемом «Архиве» Кносского дворца. Здесь в тайнике, находившемся под лестницей, ученый открыл целую коллекцию (150) так интересовавших его табличек с иероглифическими письменами. Это были оттиски печатей на глине. Два из них заслуживают особого внимания, помимо иероглифов они сохранили портретные изображения. Развитие искусства портрета в античной глиптике идет параллельно с эволюцией этого [23] рода искусства в нумизматике, живописи, скульптуре. Но на заре античной цивилизации геммы, кажется, опережают другие памятники в этом отношении. Характерно, что со времени открытий Эванса прошло больше 50 лет, но к этим двум портретам едва прибавилось еще столько же, в то время как прочие эгейские геммы достигают в коллекциях мира тысяч экземпляров.

На одном из оттисков все поле занимает голова мужчины, названного Эвансом «царем Кносса». Его прическа завершается подобием зубчатой диадемы, напоминающей головной убор «царя-жреца» на известном полихромном рельефе из Кносского дворца. В лице с орлиным профилем и слегка улыбающимися губами, несмотря на заметную стилизацию изображения, угадывается желание художника передать своеобразие неповторимого, индивидуального человека, а отнюдь не тип или штамп «человека вообще».

Это наблюдение подтверждает второй оттиск из кносского «Архива» с изображением головы мальчика, в котором Эванс видел «юного наследника». Эти два, при всей их стилистической близости, непохожих изображения лица человека, несомненно, портреты. Моделью для них служили разные не только по возрасту, но и по характеру люди. В изображении «царя» подчеркнуты ликование и сила, радостное сознание собственного могущества; портрет же мальчика оставляет впечатление незащищенности и слабости, присущих его возрасту. Похоже, что художник даже утрирует черты, подчеркивая широко раскрытый глаз, улыбающиеся губы, короткую, более полную шею мужчины и напротив — пухлые, словно несомкнутые от удивления губы, круглую, как бы лишенную волос голову мальчугана на тонкой шее. Пиктографическую эмблему, сопровождающую портрет царя, Эванс сопоставляет с иероглифами на сердоликовой призме, хранящейся ныне в Оксфорде, и пытается расшифровать ее как «титул царя».

Несмотря на огромный ежегодный прирост находок на островах Эгеиды и на материке Балканского п-ова, эти два оттиска оставались единственными в своем роде вплоть до 30-х годов XX в., когда в развалинах так называемого «Малого дворца» в Кноссе Эвансом было найдено третье портретное изображение. На этот раз удалось найти не оттиск на глине, а стеатитовую печать с портретом пожилого бородатого мужчины, названного Эвансом [24] «жрецом-дервишем». В этом портрете индивидуальные особенности модели кажутся особенно утрированными. Под рукой резчика очертания лица стилизуются, принимают динамичный характер. Полуприкрытые веки старца как будто хранят хитрую усмешку, раскрытые губы придают лицу такое выражение, словно он, кажется, одновременно и улыбается и поет, нос своеобразной формы задорно вздернут вверх, бородка будто приклеена к лицу. При всем том сохраняется впечатление неповторимого, индивидуального образа пожилого хитрого и скептического критского «вельможи» или «царя». Голову его венчает сложная высокая прическа с падающими на шею локонами. Все три персонажа из Кносского дворца получили под резцом критского мастера лаконичные, но меткие характеристики. То, что здесь речь идет о портретах представителей социальных верхов достаточно дифференцированного критского общества, видно из самой локализации находок. Об этом же свидетельствует и их ограниченное число.