Находка, сделанная в 1952 г. в Микенах, видимо, подтверждает такое предположение. Здесь в одном из погребений второго круга шахтовых гробниц была обнаружена гемма с четвертым портретным известным нам изображением в эгейской глиптике. Небольшая аметистовая печать-лентоид (0,9 см в диаметре) сохранила изображение головы бородатого мужчины. То же сочетание смелой стилизации, придающей особую мажорную динамичность изображению, и несомненного стремления передать индивидуальность характерно и для этого портрета, найденного на материке, но исполненного в традициях критского искусства.. Широко открытый глаз, подчеркнутые скулы, чуть тронутые улыбкой губы, загнутая вперед борода и задорный локон надо лбом — все вместе создает полный движения и энергии образ микенского династа. Печать была найдена вместе с электровой погребальной маской. Возможно, оба памятника представляют портрет одного и того же лица, исполненный в разных техниках. Помимо различия техники (более условная), маска отличается большей примитивностью и стилистически связана с микенским искусством.[1]

Все четыре рассмотренных портрета близки по времени и относятся к XVII—XVI вв. до н.э. Сама малочисленность этих четырех портретных гемм среди тысяч крито-микенских резных камней говорит об их особом [25] назначении. Вероятно, это были инсигнии власти лиц, составлявших верхушку общества, что подтверждается местом их находок — в развалинах царских дворцов и в родовом погребении микенского династа.

В эгейском искусстве эти памятники так и остались изолированными, являясь первыми отдельными опытами портретных изображений. Изображения человека на критских геммах отнюдь не редки, но, как правило, типичное и общее в человеке совершенно заслоняет его неповторимую индивидуальность. Лишь спустя много столетий в период кризиса культуры греческих полисов вновь возникает интерес к портрету.

В эгейской глиптике поражает преобладание анималистических гемм, нередко с элементами пейзажа. И так же, как в критской живописи, — не ставя перед собой проблем структуры композиции, ритма, резчики синтезируют все аспекты природы интуитивно и подчеркнуто эмоционально, создавая картины динамичной и нерасчлененной природы. Это искусство не ставит человека в качестве своей центральной темы, как это будет в классической Элладе, но пытается рассматривать непосредственно всю живую природу: море — от дельфинов и осьминогов до полипов и раковин, горы — от львов до ланей, луга — от деревьев до крокусов, мелькающих в траве.

Критские мастера хорошо знали животный мир, и неизвестно, где зорче глаз резчика, то ли когда он изображает домашних, привычных, животных, то ли диких.

Одна из популярных тем — ритуальные тавромахии и заклание быков. На призме, хранящейся в Оксфорде, противопоставлены могучий бык, которого отвлекла кормушка, и хрупкая фигурка юного акробата, в этот момент исполняющего опасное сальто-мортале, держась за его рога. А вот два акробата, балансирующие на руках среди цветущего луга. По всем правилам перспективы изображена охота на эгагра[2] и здесь же — декоративно изображена фигурка скачущего среди деревьев горного козла.[3]

На одной эрмитажной гемме предстают два хищника, лев и львица, напавшие на оленя; соответственно выбранному моменту схватки вся композиция закручивается в тугую спираль. На другой — ритуальная сцена принесения в жертву быка, его словно укоряющий взгляд и движение слабеющих ног переданы с необычайной, проникновенной эмоциональностью. И здесь же овеянные мягким юмором изображения коровы, которую доит присевший [26] у ее ног подросток; собака, забавно подняв лапу, чешет за ухом. «Талисманическими геммами» назвал Эванс серию миниатюрных печатей, украшенных изображениями священных сосудов у алтаря, увенчанного рогами быка, осьминогов, распускающихся цветов и т. п. В ленинградской коллекции есть целая серия подобных гемм. Многие изображения непосредственно воспроизводят культовые сцены; так, на оттиске из Кносского дворца перед святилищем, увенчанным бычьими рогами, предстает богиня на возвышении, которую окружают два геральдических льва и молящийся юноша. Нередки на печатях изображения процессий так называемых «демонов», по-видимому, в них представлены ритуальные действия жрецов в масках быка. Возможно, именно такого рода преображения в ритуальных процессиях и танцах способствовали позднее созданию у греков легенд о страшном полубыке Минотавре, обитающем в критском лабиринте. В эгейских геммах можно отметить эволюцию технических приемов резьбы и стиля изображений. Так, стеатитовая призма из Оксфорда с изображением человека, плывущего на примитивном плоту с подвешенными пустыми сосудами (начало II тысячелетия до н.э.), вырезана ножом от руки. Геммы XVII—XV вв. до н.э., времени Нового (Кносского) дворца, исполнены на твердых минералах с помощью вращающегося сверла и абразивов. Порой можно отметить следы цилиндрического сверла-трубочки, сверла с утолщением на конце, оставляющего характерные округлые углубления в местах сочленений. Со временем некогда свободные композиции сменяются все более застылыми и геральдически-симметричными, и уже в микенских геммах (XIV—XIII вв. до н.э.) нередки анатомически немыслимые повороты животных, откровенно зеркальные повторения фигур. Цвет минерала, выбиравшегося для геммы, кажется, у критских мастеров или играл символическую, магическую роль или выбор был вообще безразличен к изображению. Во всяком случае, резьбу на некоторых эгейских геммах из пестрого полосчатого агата можно оценить только на оттиске.

Критские геммы, как показывают изображения на фресках и находки в погребениях, носили на запястье. Этим объясняются типы эгейских печатей — овальной призмы, лентоидов и дисков чичевицеобразной формы, амигдалоидов — миндалевидных гемм. Все перечисленные типы имеют продольное отверстие для крепления вращающейся [27] дужки, сквозь которую продевалась тесьма или цепочка (некоторые печати имеют форму, удобную для подвешивания) . Употребление печати было необычайно распространено, об этом свидетельствуют находки оттисков на глине. В дворце в Фесте было найдено только в одном помещении 7000 подобных оттисков!

В XV в. до н.э. нашествие племени ахейцев прерывает развитие дворцовых комплексов Крита, а в XII в. и сама ахейская цивилизация с ее неприступными крепостями иа материке и суровым воинственным укладом жизни гибнет под нашествием северных племен. В развитии греческого искусства период IX—VIII в. до н.э. характеризуется как «эпоха геометрического стиля».

Глиптика оказывается отброшенной на самую примитивную ступень, забытой оказывается техника резьбы вращающимся сверлом и резцами сложной конфигурации. Геометрические геммы вырезаются от руки на кости, перламутре, сравнительно мягком стеатите. Сами формы печатей геометризуются. Теперь они имеют вид квадратов, прямоугольников, плоских дисков. Неузнаваемо изменяется стиль резьбы. Не ставя перед собой задачи подобно критским художникам охватить весь движущийся изменчивый мир, резчики этого периода разлагают интересующие их объекты на ясные геометризоваиные символы. Такова костяная печать VIII в. до н.э. в собрании Эрмитажа с изображением крылатого коня Пегаса, разложенного на плоскости геммы на основные элементы по всем правилам техники «дивизионизма». Самого общего, родового в предмете вполне достаточно резчику, создающему ясную, логичную, но предельно упрощенную, примитивистскую схему-чертеж, а не трепещущий жизнью образ, как это было у эгейских мастеров. Появляются в глиптике этого периода и мифологические персонажи, которые приобретут впоследствии в греческом искусстве особую популярность: кентавры, Геракл, Диоскуры, Аполлон.

Изображения близнецов Диоскуров на эрмитажной печати этого периода решены, как в детском рисунке или работе художника-дадаиста. Тела их строятся из комбинации треугольников, головы — из шариков, конечности — в виде прямых штрихов. Правда, в особой, мужественной и аскетической красоте этим сознательно стилизованным изображениям все же нельзя отказать.