Прошла вечерняя прогулка, затем поверхностный медицинский осмотр. Делалось это для того, чтобы убедиться, что в строю нет тех, кто у кого проблемы со здоровьем.

Наряды теперь распределял не я, и слава богу. Муторное это, неблагодарное занятие – считать, кто и сколько уже отходил, кому нужно накинуть дополнительно. Умывшись и почистив зубы, я отправился к своему спальному месту. Мне сразу показалось, что синее одеяло, которым была застелена кровать, лежит как-то неестественно, даже примято. Откинув край, я стал свидетелем того, что весь пододеяльник был перемазан гуталином.

– Ну что за детский сад? – пробормотал я, оглядевшись по сторонам. Почти сразу столкнулся взглядом с Зайцевым.

Тот выдавил кривую усмешку, отправился в умывалку.

Ладно, мы негордые. Сорвал пододеяльник, смял его. Отправился за придурком, уже понимая, что гуталин был использован ими как предлог, чтобы взбесить меня. Взбесить не удалось, но внимание к себе они привлекли, безусловно. Неожиданно на моем пути возникло препятствие. Дверь каптерки распахнулась и оттуда выбрался Васильев – вид у него был странный, как будто что-то задумал.

– Оп, Савельев! – он ткнул в меня пальцем. – Так! Рыльно-мыльные процедуры закончил?

– Так точно, – вздохнул я, понимая, что стороннее обстоятельство обойти не получится.

– Вот и хорошо. Заходи, – он кивнул на дверь в каптерку.

– Зачем?

– Не понял. Савельев?! Это приказ! – возмутился сержант, тут же нахмурившись. – Сейчас наряд выхватишь. Ну?

Я кивнул, вошел внутрь, Васильев прикрыл за мной дверь.

Внутри каптерки уже сидели Петров и Бойко, оба в одних штанах, без верха. Оба вспотевшие. На полу лежал спортивный инвентарь. Ну, все ясно.

Частенько замечал, что после отбоя наши сержанты занимаются спортом. Очевидно, что к дембелю хотят массу нарастить, жир согнать ну и чтоб мышца появилась – нормальное желание каждого солдата, готовящегося к дембелю. Надо же потом покрасоваться накачанными мышцами?!

Для этого они заранее натаскали в каптерку гантели, гири. И по вечерам, через день устраивали прокачку, соревнуясь друг с другом. Иногда приходили сержанты с других точек, у которых личного состава не было.

– Так, Савельев! Ты вроде не дрыщ, давай так… – начал воодушевившийся Бойко. – Отожмешься больше, чем я, получишь банку сгущенки!

– Ну-у, ты не распыляйся особо, Серега! – фыркнул Петров, оценив приз.

– Нормально все! – тот, не приемля возражений, качнул головой. – Банка сгущенки – самое то! Я у Макара в столовой аж шесть банок отжал. Все равно столько сами не сожрем. Да и достала она уже. Лучше бы тушенку дал.

– Угу… А он где жрать будет? – Петров махнул в сторону двери рукой. – Под одеялом?

– А если я проиграю? – уточнил я, прервав дискуссию.

– Ха-ха… Э-э! Ну ладно… Наряд вне очереди во внешний патруль!

– Идет! – усмехнулся я.

Перспектива, конечно, так себе. Бродить по периметру в течение суток мне несильно хотелось, зато была куча времени подумать.

– Ну, тогда первый и начинай! – потер руки Бойко, затем достал из-под стола банку, бахнул ее на стол. – Вот суперприз! Давай, упор лежа принять!

Я принял стойку, начал под счет. Делали без контроля, расстояние от груди до пола не фиксировали. Мы же не на олимпиаде, в конце концов.

Первые тридцать раз прошли легко и быстро – Васильев считал, как положено, без обмана. Еще двадцать пять я сделал уже с должным усилием, но по правилам и в счет. Следующие двадцать пошли уже через силу и напор, таким образом, добив общее число повторений до семидесяти пяти. Иногда сержант филонил, пропуская отдельные повторения. Я не реагировал.

– Ну, Савельев! Выдохся? Нет? Что, неужели так сгущенки захотелось? – подначивал Петров, глядя то на меня, то на младшего сержанта Бойко. Последний стоял рядом со столом, вид у него был озадаченным.

В общем-то, на алюминиевую банку со сгущенным молоком внутри мне было фиолетово, тут дело принципа. Продолжал выполнять, уже порядком устав и вспотев. Появилась одышка, а мышцы, хотя и подготовленные, тоже начали ощутимо ныть. С каждым повторением все сильнее.

– Девяносто! Девяносто два! – Васильев уже просек, что я выдыхаюсь, а потому и считал уже с большим азартом. – Сто одиннадцать.

Зато Бойко все больше мрачнел – видать, счет был выше его возможностей.

На девяносто девяти я выдохся. Руки предательски подвернулись, и я рухнул плашмя на пол. Мышцы, словно задеревенели.

– Вот и все, – Васильев довольно хлопнул по столу. – Девяносто девять раз. Еще бы раз и сотка, ну да, силенок не хватило. Серега, мне кажется, он тебя сделает! Давай, твоя очередь.

Тот потер ладони друг о друга, вдохнул-выдохнул. Принял упор лежа и принялся за дело. Поначалу у него шло не очень – торопился и, видимо, считал, что не осилит, зато потом выровнялся. Дошел до восьмидесяти, приостановился, чтобы перевести дыхание. Силы почти исчерпал, но действовал лишь на морально-волевых и осознании того, что не может проиграть простому срочнику. То, что я был непростым срочником, во внимание не берем, потому что об этом знал только я.

Младший сержант упрямо выжимал повторения дальше, но все-таки не выдержал и рухнул животом на деревянный пол. Судорожно выдохнул, что-то процедил.

– Ну-у, Серега! Девяносто семь! Ты чего, еще пару раз выжать не мог! – разочарованно произнес Петров. – Тебя же Савельев сделал! Бабка ты чахлая!

– Отстань, ты и девяносто не вытянешь, – с досадой процедил Бойко, кое-как поднимаясь с пола и разминая затекшие руки. Посмотрев на меня, он с нескрываемым уважением произнес: – Молодец, твоя взяла, но сгущенку не дам. А то Кабанов увидит, вопросы будут. Он уже даже по сержантским тумбочкам роется.

– Как раз сам собирался отказаться! – пошутил я, бросив взгляд на банку. – А вот в наряд за территорию я все равно сходил бы.

– И на черта тебе это? – хмыкнул Васильев.

– Да что-то в роте душно, – признался я, вспомнив про «друзей».

Сержанты переглянулись.

– Не понял, это как?

– Да никак. Проветриться после госпиталя хочется.

– Темнишь, Савельев! Ну да ладно… Как раз завтра мой наряд, заступаю начальником патруля, – сказал Петров. – Со мной и пойдешь. Все. Дуй отсюда! Так, стоять… Что с пододеяльником?

Только сейчас они заметили, что в руке у меня был смятый и перемазанный гуталином пододеяльник.

– Ты что им, сапоги вытирал?

– Да нет, шутка неудачная, – пробормотал я.

– Возьми другой, завтра застираешь. Сегодня не успеешь, – внезапно смягчился Бойко.

Я произвел замену, затем двинулся к выходу. Толкнул дверь, шагнул на центральный проход и нос к носу столкнулся с Трусовым. Скорее всего, эта мышь казарменная стояла под дверью и подслушивала.

– И почему я не удивлен? – хмыкнул я, затем рассмеялся.

Ответа я от него не ждал, и так все было понятно. Прошел мимо, направился в сторону умывальной комнаты.

По пути взглянул на часы – до отбоя оставалось еще несколько минут.

Зашел, быстро смыл пот. Вытерся полотенцем. Из туалета послышались голоса. Кто там был, я и так знал.

Вышел. Как раз дневальный дал команду строиться на проходе.

Все двадцать пять человек выстроились в одну шеренгу. Из каптерки вывалился Васильев. Он уже привел себя в порядок – как ни крути, а за внешним видом временно исполняющий обязанности старшины следил и на построениях выглядел так, как требовал устав.

– Становись! Равняйсь! Смирно! – скомандовал сержант, окинув нас хмурым взглядом. – Равнение налево!

Приставив руку к голове, он двинулся в сторону канцелярии, но Кабанов выбрался оттуда и сам.

– Товарищ старший лейтенант, взвод к отбою построен. Личный состав проверен, в наличии!

– Вольно! – лениво отозвался тот, проходя мимо строя. – Жалобы просьбы или пожелания есть?

– Никак нет! – хором отчеканили двадцать пять глоток.

– Ну и хорошо, – он остановился, смерил всех нас недовольным взглядом. – Отбой!

Все бегом бросились к своим кроватям. Погасили свет, оставив только дежурное освещение.