— Ты жив?

— Скорее нет, чем да. Чайник горячий?

— Недавно кипятил. Как шеф?

— Обещал убить, если через час не сделаем.

— Еще время есть выпить по чашечке кофе!

— Будешь должен двенадцатую ложку…

— Ростовщик проклятый, насыпай.

Ночь прошла без происшествий, озабоченный голодом организм молчал и мы, как два берега у одной реки, не пересеклись. Под утро, осуществил слабую попытку, дотронутся до Светкиной груди — чисто погреться, ребята, никакого злого умысла. Но получил жесткий отпор по рукам и локтем по животу. Не простила прошлой ночи. Обиделся и тоже уснул. Снились глупости, но что именно утром не мог вспомнить. Окоченел и замерз как суслик.

Начальство посинело от холода, но не подвинулась ни на дюйм. Блюдет и во сне реноме? Блюди, блюди. Заболеешь, ложки супу не подам. О господи! Хватит напоминаний о еде! Не поминай тарелку всуе…

Проснулись и встали с лежанки злые и раздраженные. Молча разошлись по кустам. Мальчики налево, девочки как обычно. Почему девочки всегда ходят направо? Вечно правы? Дело правое и победят? Уже победили. Интересный вывод.

Под облюбованным кустом, на земле лежали яйца. Маленькие, серенькие, но много. Семь штук. Четыре яйца мне, как нашедшему клад, три — остальным начальникам. Будем жить ребята! Жареная яичница обеспечена. Наклонился над гнездом, но неизвестно откуда взявшиеся птички, запорхали перед носом отчаянно чирикая. Ваши детки? Прочь отсюда пернатые, мы не виноватые. Гуманизм перебьется на изжоге, когда желудок голоден. Не слышите, бурчит живот? Вон отсюда! Я есть хочу, жить хочу! Облизнувшись на несостоявшуюся яичницу, пуская обильные слюни вернулся к костру, проклиная доброту и жалость. Конечно зря, но птичку жалко…

Светка вернулась без добычи. Хмуро отвела глаза в сторону и нехотя буркнула, соглашаясь со вчерашним разговором…

— Дуру и нищую, изображать отказываюсь. Будем грабить.

— Не лучший вариант, но согласен. Как действовать?

— Идем вперед, как услышим чье-то приближение, устраиваем засаду. Дальше действуем по обстоятельствам.

— А если купеческий обоз?

— Если бы, да кабы, то во рту росли грибы. — Отрезала Светка. Услышав о пище, одновременно сглотнули слюну. Смутились и отвели глаза. Сила воли есть, но сил терпеть — нет. Начальница отвернулась и бросила через плечо. — По обстоятельствам оценим, кто кого…

Дорога пустынная как и вчера вечером. Не желал торговый народ становится разбойничьей добычей. Или не знал. Пошли вперед, внимательно глядя под ноги и обходя лужи. Солнце поднималось выше, утренний холод отступал, и настроение медленно поднималось. Первой не выдержала тишины начальница.

— Что молчишь? Где привычное красноречие не о чем?

— Настроения нет.

— От голода?

— Вообще… — Неопределенно пожал плечами. — Утром увидел себя с новой стороны. Неожиданной. Сейчас мучаюсь, правильно ли поступил.

— Что натворил?

— Яйца пожалел. Птичьи.

— Нашел еду и промолчал?

— Родители яичные, громко и пронзительно чирикали. Две птички. Блин, как последний слюнтяй растрогался. Пожалел яичницу. Перед тобой стыдно. Оставил начальника голодом. Идиотский гуманист — зоофил.

— Действительно идиот. — Согласилась Светка, помолчав, грустно добавила. — Благородство решил проявить? Да, Вася. Удивил. Но другого поступка, не ожидала…

— Почему?

— По физиономии. Поговорить, красиво рассуждать — легко, а проявить твердость, волю. Слаб. Не орел.

— Разве плохо?

— А что хорошего? — Начальница в возмущении прибавила шаг. — В жизни, как в магазинной очереди, локтями работать, толпу расталкивать, к кормушке пробиваться, иначе останешься на обочине жизни.

— Чем моя обочина хуже, толкающейся очереди? Стоим в сторонке, наблюдаем. Не хочу как толпа. Не желаю.

— Голодным — благородным, лучше? Сдохнешь и других погубишь.

— Кого других? Один по жизни.

— А я? А Кузя? Стоишь, пыжишься в сторонке, другие должны картошку из огня таскать? Вася благородный, птичку жалеет? А птичка пожалеет? Птица личные интересы блюдет. За потомство борется. Выживает.

— Но я же птицу не взрослую пожалел, едва вылупившихся птенцов. Яйца жизни не видели, не нюхали, не летали.

— Понятное дело. — Светлана презрительно усмехнулась. — Брезгуем? Совесть, честь и чистые руки бережем? Пусть другие ручки пачкают? А я бы яйца принесла? Сожрал, не поперхнулся. Разве не права?

— Наверно права. Слопал за компанию. — Виновато согласился, признавая Светкину правоту. — Но убивать беззащитного птенца… Рука не поднялась… В следующий раз попытаюсь исправится. Честное слово.

— Сомневаюсь. Думаешь я жестокая, бессердечная охотница? Мне яиц не жалко? Но мы живем в мире, где приходится быть как мир. Если не мы съедим, то нас сожрут. Мир жестоко устроен. Плохо, хорошо, — не знаю, но в нем живу и ты живешь. Ты ничем не лучше. А я тебя. Надо играть по тем правилам, которые существуют, а не по тем которые случайно выдумал.

— Разве спорю? — Свесил буйную голову до колен. — Да, ты права. Я дурак и бесхребетный слюнтяй. Но позволить маленькую слабость и проявить сочувствие, сострадание могу?

— Какие мы хорошие… — Махнула огорченно рукой. — Горбатого могила исправит. Как полагаться? Подведешь в тяжелую минуту… Страдалец.

Заткнулся, чтобы не продолжать бессмысленный разговор. На душе тоска, в животе пусто, в голове — тяжелые, бессмысленные мысли. Обычные, не о чем. Как и вся моя глупая жисть.

Позади закаркали птицы. Начальница насторожилась вглядываясь вдаль, потом прижала палец к губам и бросилась в придорожные кусты, увлекая за собой. Начинается военная операция? Притаились и замерли. Светка прислонившись к моему уху, жарко зашептала. Невыносимо щекотно. Просыпается эрогенная зона?

— Вася, драться умеешь?

— Легко. Могу махать руками в разные стороны и лягаться не хуже Кузи. — Поглядел умоляюще на начальницу. — Попробуем договорится? Дипломатические Переговоры возьму на себя.

— Ясно, не боец. — Холодно смерила взглядом и сурово проинструктировала. — Если народа мало, одна, или две девы, то действую в одиночку, если больше, пропускаем с миром и остаемся голодными.