Но как плохо. Очень плохо. До безобразия отвратительно. И немного стыдно за вчерашний вечер. Если б знать, что натворил во вчерашнем, прошлом. Но стыдно. Так приличные люди, себя не ведут. А как ведут приличные? Чинно, благородно, ответственно. Не жрут до свинячьего визга, руки не распускают, к посторонним людям не подчаливают, с грязными намеками. Никогда не пристают банным листом и чужих частей тела не трогают. Никого не трогают. Не достают. Не нудят. Не пи… Пи-пи-пи — СОС. Спасите нашу душу. Кстати, где начальство?

Приподняв с трудом тяжелую голову и приоткрыв слезящиеся глаза, попытался понять где я и кто я? Мы не кастрюле, не рождаемся. Мы — восстаем из пепла, птицей Феникс. К пернатым относится и тяжело, так как перьев нет, из одежды — заношенная тряпочка, прикрывающая живот. Ладно Вася, кончай придуриватся. Ты прекрасно помнишь, кто ты есть. Я есть, Светки нет. И Кузи нет. А я где? Выпьем чашечку кофе и придумаем.

Две чашки в кровать, пару сигарет в рот, взбодрились и приободрились… Огуречного рассола…

— Очнулся козел? — Знакомый голос. Ура, мы в одном вместе. Зрачки навели резкость. Действительно, дорогой начальник. Не в настроении.

— Пить. — Тяжело прохрипел сухим горлом, пытаясь лечь обратно, но бесцеремонно схватили за шкварник и посадили прямо. Сейчас начнется…

— Вчера не напился? Мало? — Началось. Теперь попилят и постругают, как бесчувственное бревно. Заслужил? Не помню.

— Прошу прощения, но пить все равно хочется.

— Перехочется. Нажрался, последней свиньей, только что не визжал.

— А остальное?

— Хуже! Теперь узнала твое истинное лицо. Отвратительная рожа, а не лицо. Господи, как стыдно за нас, а после как распустил руки, хоть святых выноси. Тебе капельку стыдно?

— Стыдно, но за что именно пока не припоминаю. — Голова кружилась, во рту устроили отхожее место табун скакунов. — Свет, мой зеркальце, дай водички.

— На. — В дрожащие руки вставили кружку, в уши вставили очередной упрек. — Ты понимаешь, что опозорил не только себя, но и мое славное племя дев-охотниц? Правильно говорила Марь Ивановна — держи Васю в ежовых рукавицах, не спускай глаз, хуже будет.

— Не расстраивайся, сейчас будет лучше. — Залпом выпил воду и немного пришел в себя. Минералочки бы, или рассолу капустного. На душе полегчало. — Спасибо, Света, спасла от жажды. А где мы?

— Где, где в… — Справилась с нервами и успокоившись уточнила. — В тюрьме, местной. И меня за компанию загребли. В лучшем случае штраф и позор на округу, в худшем — пятнадцать суток общественных работ и суд. Над тобой.

— Кого-то убил? — Голова и память не желали возвращаться во вчерашний день. Оно и к лучшему. Меньше знаешь — крепче дремлет совесть. Внимательно оглядел тело. Части организма на месте, следов крови, синяков и шишек не обнаружено, но лицо горело. Осторожно потрогал. Горит и саднит. — Что с лицом?

— Неужели не помнишь? — Возмущение начальника не утихало. — Расцарапали харю, бесстыдник и бабник.

— За что?

— А кто лез под чужие юбки и хватался за бока, лифчики и груди? Кто пил на брудершафт со всеми подряд и тянул слюнявые губы целоваться? Скакал на столе, тряс прошу прощения, бессовестными причиндалами?! Когда попытались вежливо призвать к порядку, стал выяснять отношения со стражей. — Начальница попыталась передразнить мой глубокий баритон. — Не имеете права, не имеете права, я свободный гражданин и требую присутствия адвоката?!

— Нашли?

— Адвоката? В три часа ночи? Думаешь, что говоришь? Да ты Вася вообще никогда и ничем не думаешь. Ты самый расподледний козел и свинья!

— Света, ты уже сравнивала с рогатыми и пятачковыми. Повторяешься. Разве человек виноват, что предложили неизвестное лекарство, от которого случайно потерял голову? Ты местная, должна была знать, что употребляем. Сама виновата.

— Я должна знать?! Откуда? А элементарная осторожность? Кто заставлял пить дальше? Выпил кружечку, закусил. Проверил состояние, — пей дальше. Так нет же. Еще, еще, прорва ненасытная. Получишь по полной программе. У них с вашим братом разговор короткий. Чик и нет проблем.

— В каком смысле? — Ужаснулся, представив, как делают — чик по рудименту, и удаляют проблему без наркоза. Жуткое дело.

— В прямом. Веревку на шею и на перекладину. Повесят. У них с пьяницами разговор короткий. По закону.

— Что за закон, невинных людей развешивать на перекладинах, как мокрое белье? — В душе похолодело. Допрыгался, но сдаваться без объяснений? Никогда! Громко пискнул на всю камеру. — Несправедливо. Где гуманизм с человеческим лицом?

— При чем гуманизм? Селянки селекцию проводят. Отсеивают ненужный балласт. Избавляются от лишних ртов.

— Не понял, при чем селекция и я? Мы не местные, законов не знаем.

— Незнание законов не избавляет от ответственности. — Наставительно произнесла Светка суровым голосом и тяжело вздохнула. — Самой недавно рассказали. Накануне прилета птичек с младенцами, они устраивают праздник, где отсеивают всех пьяниц, дебоширов и хулиганов. Быстро и эффективно. Мы — огородницы, грядки копаем, капусту выращиваем, а селянки, одним махом проблемы решают. Контролируемая рождаемость.

— Бред. — Потряс больной головой, пытаясь прийти в себя. Там капуста, здесь аисты, вымысел вывернулся наизнанку. Осталось найти пестики, тычинки, пытаться размножаться пачкованьем и делением пополам как амебы…

— Ты зубы не заговаривай, из-за тебя попали, тебе и выпутываться. Как Марь Ивановне в глаза погляжу? Экспедиция под угрозой.

— Про Кузю не слышно?

— Здесь услышишь. — Тоскливо произнесла Светка, оглядывая темницу. Присоединился к осмотру. Сидит девица в темнице, коса на улице. Две половозрелые морковки из детской загадки, младшего школьного возраста. Все может изменится в мире, но тюрьма останется неизменной, как космос. Менять нечего. Четыре стены с маленьким окошком, потолок да пол.

— Первый раз в тюрьме? — Поинтересовался у Светки, грустно кивнула. Гордо улыбнулся, есть повод для небольшого хвастовства. — Я второй. Рецидивист. Теперь буду старший по камере. Пахан. А ты верная шестерка.

— Чего? — Не поняла начальница, но на всякий случай нахмурилась. Испугала. Ха-ха. Пододвинулся к стенке и удобно развалился.