Изменения могут быть обусловлены множеством способов, какими явления соединяются друг с другом и отделяются друг от друга. Актуальность описывает их распределение в моменте, а история изучает их позиции и отношения в последовательности. Различные позиции, занимаемые явлениями в мире людей, наводят на мысль о категории сил, которые мы не можем назвать никак иначе, нежели потребностями. В поле этих сил, размеченном полюсами влечения и пресыщенности, удовольствия и отвращения, действуют, наряду с другими, процессы выбраковки и сохранения.
Решение о выбраковке чего-либо не назовешь легким. Как всякий фундаментальный тип действия, оно заявляет о себе и в повседневном опыте. Это ценностный переворот. Необходимая в прошлом вещь выбрасывается и превращается в мусор или лом. То, что было ценным, отныне бесполезно; то, что было желанным, — оскорбляет; то, что считалось прекрасным, кажется уродством. За тем, когда и что нужно забраковать, стоит множество соображений. УСТАРЕВАНИЕ И РИТУАЛ
Принято считать, что устаревание — сугубо экономический феномен, обусловленный технологическим развитием и ценообразованием. Затраты на сохранение старого предметного оснащения превышают затраты на его замену новым и более эффективным. Однако неполнота этого взгляда становится очевидной, если присмотреться к решению что-либо сохранить.
Один из важных случаев сохранения предметов прошлого обнаруживается в обильном наполнении гробниц у некоторых народов — египтян, этрусков, китайцев или перуанцев. Главной причиной появления в их культурах значительных погребальных кладов была, разумеется, твердая вера в существование загробной жизни. Но также мы вправе предположить, что число ремесленников в этих обществах превосходило потребности их владык и в результате изготовление драгоценных вещей намного опережало их выбраковку по мере износа и поломки.
Продуманное оснащение гробниц могло преследовать в таком случае сразу несколько целей: благодаря ему останки прошлого сохранялись с должным пиететом, не создавая угрозы заражения от контакта с ними, а старомодные предметы выводились из повседневного употребления, что давало толчок производству новых вещей для потребностей живущих. Погребальные клады достигали, казалось бы, несовместимых результатов: они избавляли от старых вещей и одновременно сохраняли их, как это происходит сегодня на складах длительного хранения или в хранилищах музеев и антикваров. Находящиеся там гигантские накопления ждут возвращения в оборот, которое обещают их возрастающая редкость и будущие изменения вкусов.
Здесь кроется вероятная причина того, почему еще каких-нибудь сто лет назад темп технологических изменений был таким медленным. Когда изготовление вещей требовало больших усилий, как в доиндустриальную эпоху, починить их было легче, чем выбросить. Соответственно, возможностей для изменений было меньше, чем в промышленной экономике, где массовое производство позволяет потребителям регулярно избавляться от старых предметов. Поскольку любое изменение, предложенное изобретением, требовало принесения в жертву слишком большого количества уже имеющихся вещей, оно могло реализоваться лишь тогда, когда противостоящие ему конвенции, привычки и инструменты выпадали из регулярного использования незамеченными. Другими словами, необходимость сохранения вещей влияла на скорость изменений человеческих изделий сильнее, чем желание новизны.
В концепции систематического изменения каждое действие входит в ряд подобных ему действий. Гипотетически все эти действия связаны между собой как модель и копия. Копии варьируются, вводя мелкие различия. В каждом ряду все составляющие его действия отличаются друг от друга. Распознаванию рядов часто мешают всевозможные внешние помехи, а также морфологическая неопределенность в расстановке действий по шкале ранних — поздних. Еще одна неопределенность связана с разложением любого действия на компоненты ряда, одни из которых относятся к старому поведению, а другие — к новому. Но если наша гипотеза верна, то мы должны добавить к любому внешнему объяснению любой части поведения его хотя бы частичное описание с точки зрения ряда.
Установить хронологический порядок недостаточно, ведь абсолютная хронология лишь выстраивает моменты времени в их собственной астрономической последовательности. Вечная проблема историка заключается в том, чтобы найти начала и концы нитей исторического процесса. Традиционно он отсекал нить везде, где того требовали меры исторического нарратива, и никогда критериями этих отсечек не становились различия между дистанциями в рамках отдельной длительности. Открытие таких длительностей затруднено, потому что сейчас можно измерить лишь абсолютную хронологию: все прошлые события дальше от наших чувств, чем звезды самых отдаленных галактик, чей свет по крайней мере доходит до телескопов. А только что прошедший момент исчез навсегда, оставшись разве что в вещах, созданных, пока он длился.
В субъективном порядке акт изобретения соответствует началу длительностей, а акт выбраковки — их концу. Выбраковка отличается от других видов разрыва (см. с. 147–148), так же как свободное решение отличается от навязанного или медленно вынашиваемое решение — от неподготовленного действия в чрезвычайной ситуации. Акт выбраковки обозначает финальный момент постепенного формирования некоторого образа мысли. Решение отказаться от чего-либо складывается из знания и неудовлетворенности: пользователь вещи знает о ее ограничениях и о ее неполноте. Вещь удовлетворяет только прошлые потребности и не отвечает новым. Пользователь замечает это несоответствие вещи потребностям и тем самым осознает ее возможные улучшения.
Выбраковка полезных вещей отличается от выбраковки вещей, доставляющих удовольствие, большей окончательностью. Отказ от старых орудий зачастую бывает настолько полным, что от многих эпох не остается практически никаких предметов — только немногочисленные изображения и церемониальные версии металлических орудий, пущенных на переплавку, когда потребовались новые формы. Основная причина такой безжалостной утилизации орудий прошлого заключена в том, что орудие, как правило, имеет лишь одну ценность — функциональную.
Объект, созданный для эмоционального опыта (таков один из способов идентификации произведения искусства), отличается от орудия этим смысловым расширением, выходящим за пределы пользы. Поскольку символическая рамка существования меняется куда медленнее, чем его утилитарные требования, орудия эпохи менее долговечны, чем ее художественные произведения. Гораздо легче воссоздать символический характер средневековой жизни при помощи небольшого музея рукописей, предметов из слоновой кости, тканей и ювелирных изделий, чем описать технику феодальных времен. О ней мы можем говорить лишь на основании предположений и реконструкций, тогда как от средневекового искусства до нас дошли и сами вещи, сохраненные как символы, которые по-прежнему действенны в актуальном опыте, в отличие от вышедших из употребления орудий труда.
Сохранение старых вещей было важнейшим ритуалом во всех человеческих обществах. Обретенное им ныне выражение в публичных музеях по всему миру восходит к незапамятным корням, хотя сами музеи — молодые учреждения, которым предшествовали королевские коллекции и сокровищницы соборов. А если смотреть шире, то и культ предков у первобытных племен преследовал схожую цель сохранения части силы и знания умерших. ЭСТЕТИЧЕСКАЯ УСТАЛОСТЬ
Итак, существенное различие в том, что простые утилитарные вещи исчезают полнее, чем вещи, обладающие смысловой нагрузкой и доставляющие удовольствие: последние, судя по всему, следуют более мягкому правилу выбраковки. Это правило сродни состоянию умственной усталости, означающему скорее пресыщенность знанием, чем мышечное или нервное истощение. «Déjà vu» и «trop vu» [5*] — вот эквивалентные выражения из французской критики, для которых сегодня не существует подходящего английского слова, разве что — «скука». Природа и условия этого состояния впервые привлекли к себе внимание в 1887 году, когда Адольф Гёллер написал об усталости (Ermüdung) и ее влиянии на заметные изменения архитектурного стиля во времена господства эклектического вкуса [2]. Они были заметны не потому, что архитектурные изменения тогда происходили быстрее, чем сегодня, а потому, что существовало всего лишь несколько исторических стилей на выбор, и людям того времени казалось, что они стремительно истощают эти запасы прошлого.
