Пример из архитектуры французских готических соборов: несколько поколений зодчих пытались совместить регулярную последовательность сводчатых нефных пролетов с большим весом фасадных башен. Башни должны были частично опираться на опоры нефа, в идеале не отличающиеся по толщине от остальных. Решение постепенно совершенствовалось за счет утолщения несущих стен под периметром башен, усиления контрфорсов и отказа от избыточной стройности в пропорциях опор нефа [6].
Один из наиболее ранних примеров подобного компромиссного решения — западный фасад собора в Мант-ла-Жоли. Архитектор хотел добиться равномерного ритма одинаковых опор в сочетании с ровным распределением света. Ему требовалась формальная ценность, достичь которой должны были помочь технические решения. В итоге во внутреннем объеме помещения нет разрывов, и масса фасада впечатляет мощью. Обе цели достигнуты, сколь бы несовместимыми они ни казались поначалу. Этот шаг вперед в готической архитектуре соборов предполагал наличие кластера подчиненных признаков (колонны, контрфорсы, окна), которые могли меняться в соответствии с решением фасада, которое, в свою очередь, подчинялось другой системе изменений, отвечавшей композиции башен.
Исходя из этого, «соборы» следует считать не истинным форм-классом, а церковной категорией и административным понятием в каноническом праве. Среди называемых так зданий некоторые, построенные в Северной Европе в период между 1140 и 1350 годами и тесно связанные между собой, входят в последовательность форм, которая также включает в себя некоторые аббатства и приходские церкви. Подходящее имя для этой формальной последовательности — не «соборы», а, скорее, «сегментированные строения с нервюрными сводами» (соборы с цилиндрическими сводами в нее не входят).
Сейчас мы могли бы точнее всего определить формальную последовательность, назвав ее исторической сетью постепенно изменяющихся повторений одного и того же признака. Можно сказать, что у нее есть каркас, в поперечном сечении она образует сеть, ячеистую структуру или кластер подчиненных признаков, а в продольном сечении имеет волокнистую структуру временны́х стадий, очевидно подобных друг другу, но на всем протяжении меняющихся внутри ячеек.
Сразу возникают два вопроса: во-первых, не бесконечно ли число формальных последовательностей? Нет, так как каждая из них соответствует осознанной проблеме, требующей серьезного внимания со стороны множества людей для ее успешного решения. Не может быть связанных решений без соответствующей им проблемы. И не может быть проблемы без ее осознания. Контуры человеческой деятельности в целом, следовательно, конгруэнтны контурам всей совокупности формальных последовательностей. Каждый класс форм состоит из реальной проблемы и реальных решений. С течением времени большинство этих решений могут оказаться утрачены, однако это лишь кажущееся затруднение, ведь наши определения последовательности могут при необходимости основываться на единственном сохранившемся решении или примере. Подобные определения, конечно, являются временными и неполными. Тем не менее каждый объект свидетельствует о существовании проблемы, решением которой он служит, даже будучи всего-навсего поздней копией в длинном ряду грубых изделий, далеко отстоящих от ясности и четкости оригинала.
Во-вторых, в каком объеме мы планируем рассматривать рукотворные объекты: все или только некоторые? Каков минимальный предел? Нас интересуют прежде всего произведения искусства, а не орудия, и прежде всего большие длительности, а не малые, дающие скудную информацию о нашем предмете. Инструменты и орудия обычно имеют очень большие длительности, в некоторых случаях настолько большие, что проследить в них значительные изменения довольно сложно, как трудно это сделать, например, по мелким сдвигам, фиксирующим движение цивилизаций в изменении формы горшков для приготовления пищи, обнаруживаемых в древних мусорных отвалах. Практическое правило таково, что более простые орудия фиксируют очень большие длительности, а более сложные — короткие эпизоды особых проблем и изобретений. МОДА
Минимальный предел располагается, возможно, у границ моды. Моды в одежде относятся к числу кратчайших из тех длительностей, которые мы рассматриваем. Они повинуются особым требованиям, к которым нечувствительны эволюционные процессы большей протяженности. Отдельно взятая мода — это проекция единственного образа внешнего бытия, устойчивая к изменениям в течение короткого периода жизни, эфемерная, преходящая, восприимчивая только к копированию, но не к фундаментальным вариациям. Она приобретает невероятный престиж, идя наперекор предыдущей моде и ступая на порог нелепости. Моды не входят в связанные цепочки решений, они образуют одна за другой классы, состоящие из одного-единственного члена. Мода — это длительность без существенных изменений: наваждение, краткий проблеск, погружающийся в забвение вместе со сменой сезона. Она родственна классу, но отличается от последовательности тем, что не обладает сколько-нибудь заметным временны́м измерением. ПЕРВИЧНЫЕ ОБЪЕКТЫ И РЕПЛИКИ
Если орудия, с одной стороны, и мода, с другой, определяют предварительные внешние границы изучаемой нами области, то теперь нам нужно установить ее внутренние подразделения. Здесь есть первичные объекты и реплики, а также взгляды зрителей и художника на ситуацию произведения искусства во времени.
Комплекс первичных объектов и реплик охватывает основополагающие изобретения и всю следующую за ними систему реплик, репродукций, копий, упрощений, переносов и производных. Масс-реплика сродни тому, что происходит в разговорной речи, когда фраза, произнесенная на сцене или в фильме, после миллиона повторов становится частью языка поколения, а затем —затертым штампом.
Будет полезно рассмотреть природу первичного объекта, от которого ведет свое происхождение масс-реплика. Первичные объекты подобны простым числам в математике: твердого правила, управляющего их возникновением, мы не знаем, хотя, возможно, когда-нибудь такое правило и обнаружат. В настоящее время оба этих феномена не укладываются ни в какую закономерность. Простые числа не имеют других делителей, кроме самих себя и единицы; первичные объекты тоже сопротивляются разложению, будучи оригинальными сущностями. Их первичный характер не объясняется через то, что им предшествует, и порядок их следования в истории загадочен.
Анналы искусства, как и летописи подвигов, фиксируют лишь некоторые из множества великих моментов. Изучая их класс, мы сталкиваемся в основном с мертвыми звездами, даже свет которых уже не доходит до нас. Мы знаем об их существовании лишь косвенно, по их преобразованиям и по огромному количеству побочного материала, оставшегося на их траекториях. Мы никогда не узнаем имена художников Бонампака или Аджанты: настенные росписи этих руин, как и фрески в захоронениях этрусков, — это, вероятно, лишь бледные отблески утраченного искусства, некогда украшавшего куда большее число домов живших там владык. В этом смысле история искусства напоминает сломанную и прошедшую множество починок цепь из струн и нитей, соединяющих алмазные звенья — случайно уцелевшие физические свидетельства невидимой последовательности первичных объектов. МУТАНТЫ
Хотя в этом очерке мы стараемся избегать биологических метафор, кажется оправданным использовать одну из них в виде исключения применительно к первичным объектам, так как это позволяет уточнить трудное различение. Первичный объект отличается от обычного объекта так же, как индивидуальный носитель мутантного гена отличается от стандартного образца того же вида. Мутантный ген может быть бесконечно мал, но различия в поведении, которые он вызывает, могут быть очень велики.
Кроме того, идея первичного объекта требует фундаментальной корректировки наших представлений о целостности и единстве произведения искусства. Мутантная фракция вызывает изменения в потомстве вещи, а вещь в целом имеет совершенно иное поле действия. Это различие относится к тому же порядку, что и различие между актами порождения и нравственного примера. Возможность изменения появляется вместе с первичным объектом —носителем мутации, тогда как просто прекрасный или безобразный объект побуждает лишь к его ритуальному повторению или к отказу от такового.
