Саргон провёл М. С. в одно из помещений, где оборудован морг и куда приволокли штук двадцать мертвецов и разложили их по столам.
— Ну и что — спросила М. С.
— Не разглядела? Ну так я тебе объясню. Это всё бандиты из лагеря. И их убили не наши…
— Мало ли вокруг столицы дерьма всевозможного шляется? К нам-то далеко не все лезть осмеливаются, а друг дружку резать — всегда пожалуйста. У нас минимум с десятком группировок нейтралитет. Вот кто-то из этих…
— Посмотри сама и убедись, что это не 'кто-то из этих' .
Император не поленился подойти к столу и откинуть клеенку. Да, посмотреть действительно, есть на что.
Горло у лежащего на столе мужчины перегрызено. Живот вспорот, но не штыками или ножом, а когтями, и насколько М. С. может судить, части внутренностей не хватает. Печени, кажется. Ну, да, хищники обожают жрать ливер. Кисть правой руки откушена. С левого плеча выдран изрядный кусок мяса. Ну и ко всему прочему, три глубоких борозды от когтей через всё лицо. Интересно, а как с ягодичными мышцами дело обстоит? А то сверху не видно.
— Может, объяснишь, кто такое мог сделать? — ласково осведомился император.
— Остальные такие же?
Смех-смехом, а ситуация-то из экстраординарных. Ну да у нас в последнее время других и не бывает.
— Если не считать того, что у всех откушены разные места, то такие же.
— А секторные что здесь у тебя торчат?
— А то, что в юго-западном направлении в нескольких местах подобных красавцев нашли.
— Кэрт что сказал? И почему его здесь нет?
— Сказал, что он не биолог, а тут работали явно не люди. И похоже, отправился пьянствовать…
Император Кэрта недолюбливает. И за глаза кобелём М. С. называет. Имея в виду все смыслы слова. Про это все знают. Кэрт о нём тоже не слишком высокого какого мнения. Да ещё и слухи о его импотенции и педофилии распускает. Про это тоже всем известно.
Общего в этих слухах только то, что реальных оснований под ними ноль. С переходом в область отрицательных чисел. Ну, два участника политической борьбы, в гражданскую войну переходящую, друг про дружку ещё и не такое придумают. Благо, у обоих проблем с фантазией не наблюдается.
— Устрою я ему как-нибудь… Местность прочёсывали?
— Разумеется. Сейчас за одним профессором в 30-е убежище послали.
— А он-то нам зачем?
— Кто-то вспомнил, что это крупнейший специалист по хищным животным. Пусть поглядит, может скажет, что это за бродячие пёсики обедали.
— Скорее, завтракали, раз уж на то пошло. Что-то мне кажется, это не пёсики были. А если и пёсики, то не из подчинённого ли твоему ведомству центру экспериментальной биологии километрах в 300 от столицы, в Перенских лесах который. Что-то я не имела информации о том, чем там занимались. Что скажешь? — она хитро прищурилась
Никогда на память не жаловалась, и ничего не забывает. А вот и очередной камушек в императорский огород прилетел. И из разряда тяжёленьких. Булыжничек, так сказать. Хочешь, не хочешь, а отвечать придётся.
— Там велись работы над бактериологическим оружием.
Ну-ну, так она и поверила, сразу видно.
— Ой ли? Этим оружием много где занимались, и не под таким секретом.
— Опасные заболевания. Строгий карантин.
— Ладно, поверю. Пока… Но смотри, император, всплывёт, что эти — она кивнула в сторону столов и выразительно промолчала — бактерии оттуда. Пожалеешь, что пережил войну. К умникам твоим тоже относится.
— Центр всё равно остался за мёртвой зоной…
— Про которую никто из нас не имеет достоверной информации, что за фрукт, и с чем его едят. — продолжила М. С. — Так что…
Диапазон того, что в довоенное время входило в её 'так что' был весьма широк, и включал в себя очень многое, от награждения высшим орденом до смертного приговора трибунала.
Саргон счёл за лучшее промолчать.
Между тем прибыл профессор. Подготовил заключение очень быстро. Никто из известных науке зверей не мог нанести таких ран, к тому же эти звери наверняка передвигались на двух ногах, и возможно, пользовались холодным оружием, по крайней мере, на некоторых телах были свежие следы от ножей. Зубной аппарат неизвестных хищников близок к кошачьим. Час от часу не легче, ибо последнюю рысь в окрестностях столицы застрелили лет пятьдесят назад. Да и стаями рыси не охотятся.
М. С. сразу вспомнилась та неизвестная группировка в маскхалатах, шедшая прочь от столицы. Хм. Но на двух ногах рыси тоже не ходят. Правда, на фоне переключившихся на каннибализм представителей рода homo sapiens, уже и двуногие рыси не будут чем-то таким уж сверхвыдающимся.
Короче, жизнь с каждым днём становилась всё веселее.
Поздно вечером снова заехала к Кэрдин. Та ещё не спала, да и вовсе не собиралась. Привычка Бестии не спать ночами не столь известна, как покойного Кроттета.
— Знаешь, сегодня впервые за многие годы был день, когда я ничего, совершенно ничего не делала.
— Знаю. Прожила несколько подобных лет. Тоже рука к пистолету тянулась. Да, что врать, не выдержала. Агонизировать не хотела.
— Бездна. Тоже глянула в неё?
— Не бездна. Пустота, где ничего нет. Мы не можем уйти, наши жизни нам не принадлежат.
— Думаешь о людях. А задумывалась ли когда-нибудь о самой сущности человека. И чем он так резко отличен от животных?
— Не замечала раньше у тебя склонности к философии.
— Ты сама философ в какой-то степени.
— Не про наш народ острили: философов у нас нет, но философствовать все любят.
— Не смешно, Марина.
— Я знаю.
— Смысл власти… Не в извращенном ли инстинкте самосохранения? Иметь возможность за чужой счет находится в абсолютной безопасности? Знаешь, как идут павианы? В центре группы — самый мощный самец- вожак. Вокруг — самки и детеныши. Другие самцы, рангом пониже, обеспечивают их охрану. Еще далее идет так сказать боевое охранение из самцов совсем уж низкого ранга. Почти как в уставе: передовое охранение, два боковых, и тыловое. И появись какой-нибудь лев, они погибнут первыми. А он, самый сильный, скорее всего уцелеет. До него ведь сложнее всего добраться. Ему этот стадо нужно только для обеспечения его безопасности, и удовлетворения инстинктов. А ведь самец этот самый сильный, злобный, и коварный. И одновременно, трусливый самый. Так что удовлетворять инстинкты ему проще всего. Все.
Разница с человеческим обществом — только в усложнении инстинктов. А так тоже. Самый трусливый спрятан лучше всех.
Столько видела проявлений низости и мерзости… На что-то людей толкали деньги… А на что-то… Зверь в нас просто спит. И экстремальные ситуации- лучший способ увидеть его проснувшимся. И у меня просто много накопилось таких воспоминаний. Видела людоедов, видела, как ели мертвечину, как убивали за бутылку водки… Садистские расправы над пленными… Но подобное происходило и в мирное время. И творилось не психически больными людьми. Стремилась уменьшить в мире количество зла. Только не стала ли я подобна тем, кого уничтожала? Далеко ли мы ушли от дикарей с их табу? По ним просто не имею статистики, но думаю, столь же часто они нарушают свои табу, как и мы законы. Дикарь хоть держит страх перед божеством. Нас же… Дикарь может боятся духа волка, кабана там или водопада. Видит его идолов. Приносить жертвы. Знает, что он существует, хотя и не видел его. И страх будет удерживать от свершения мерзости. Не то же и у нас? Страх перед УК, ГК и прочим. Страх перед моим наганом, в конце-концов. Мало кто видел меня, но все знают что я есть. И внушаю ужас. И этот ужас многим не позволяет убивать, грабить, насиловать, а может, и человечину лопать.
Так зачем же нужны мы, внушающие ужас? Неужели только страх перед нами не позволяет зверю вырваться наружу? Или мы просто слишком далеко загнали своего зверя? Но ведь он вырывается иногда.
— Если принять версию о создании человека по образу и подобию, то придется признать, что этот бог был крайне злым и жестоким. И создавал не разумное существо, а боевое животное. Ну может, кем-то вроде ученого был: смешать все эти белки, жиры, да аминокислоты, да поглядеть, что получится. И получился зверь с совершенным набором инстинктов великолепно приспособленный для выживания в любых условиях. Но был ещё второй, что взял, да добавил кое-что зверю. Что бы тот не только себе подобных жрал, но и на небеса мог взглянуть. Звериного-то всем досталось поровну, а вот другого — нет. Кому-то больше, кому-то меньше, а кому и вообще крупица.
