Нелогично действуют. Они словно разбрасываются и не могут определить, где главные силы противника. И не слишком активно почему-то обрабатывают тот самый огромный материк, который так долго делили, и всё-таки не разделили грэды с мирренами. А ведь он, как не крути, самый богатый. Только вот людей на нём многовато. В то числе и тех, кто с оружием в руках. Это что ли чужаков держит? Или что-то иное?
Пустое небо над ней. Безоблачное. Такое высокое. Светит яркое весеннее солнце. Софи знает, что умирает. Знает, что раны смертельны. Что из того, что лежит она на своей земле? Всё бессмысленно. Скоро земля станет чужой. Вот только она этого уже не увидит. Хоть что-то хорошее! Софи всегда оставалась самой собой. И даже в последние минуты своей жизни ещё не утратила чёрного чувства юмора.
Сегодня был последний полёт ведьмочки. Той, чья забавная фигурка была на правом боку тяжелого истребителя. И той, которая вдохнула жизнь в эту дюралевую машину смерти. И подняла её ввысь. Чтобы сеять смерть. Обоих ведьмочек считали заговорёнными. Но это оказалось вовсе не так. Ни та, ни другая уже никогда не поднимется в небо. И больше никогда уже не звучать этому странному позывному. Софи знала смысл, остальные не понимали, но, услышав позывной, всегда знали, что летит она. 'Я Катти Сарк' .
При ней меч. Золотая Змея. Не она первая из Еггтов, кто умрёт рядом с Золотой Змеёй. Всё-таки Змея, наверное, живая. И будет жить вечно! Пережила многих, переживёт и её. Проклят не только Глаз Змеи, прокляты все мечи работы Чёрной Дины. Но с проклятьем они приносят владельцу и славу!
Только кому она теперь нужна, слава эта?
Она сбила многих. Очень многих, и даже за эти страшные дни… Сколько дней минуло, с того момента, как разверзнулись небеса? Кажется, пять, а сегодня шестой. Её последний. И даже за эти дни она сбила четверых. И пятого сегодня утром, в предпоследнем вылете. И ещё двоих — днём, в последнем. Она не поняла, как её подшибли. Подшибли именно её. Не самолёт. Ещё по-прежнему ревут два двигателя под крыльями. И рассекают воздух стреловидные крылья. И на подвеске оставались две ракеты. И все снаряды для четырёх пушек были здесь. Только никогда уже не выплеснут огонь эти четыре ствола, угрюмо глядящие на свет из хищного рыла истребителя.
Только Софи уже поняла — это конец. Она ещё могла бы какое-то время управлять самолётом, но точно знает — до аэродрома не дотянуть. А даже если и дотянет, то всё равно не сможет посадить самолёт. А без неё истребитель не сядет. Реактивные вообще плохо планируют. Точнее вообще не планируют. Они падают, если мёртв пилот. А этот самолёт не прощает малейших ошибок в пилотировании. Он очень мощный, этот последний грэдский истребитель. И почти на равных мог поспорить с атмосферными кораблями чужаков. Но недоведенный этот самолёт. Времени не хватило. Недоведенный и очень норовистый. Не прощает малейших ошибок в пилотировании. И летают на нём лучшие из лучших. Такие, как Софи Саргон. А чужих много, и драться они умеют. Они успели подзабыть как вести бои в атмосфере. Но они очень быстро учатся. А Софи ас, и это значит — очень мало таких, как она. Но очень много в небесах чужих кораблей…
Оба ревущих сердца машины ещё живы. А её вот-вот остановится. Она знает. Не спасла бронеспинка и купол фонаря. Чем это её? А какая разница… Машина жива, об этом говорят приборы. Пока всё в норме. У машины. Но слабеет изящная рука в кожаной перчатке. И с трудом держит рукоять. Немало в этих руках сил, несмотря на всё изящество хозяйки. Сильна Софи. Но уходят силы. И слабеет рука. И красноватый туман уже застилал глаза. И почему-то очень холодно. И знает она, что это смерть.
А она не хочет исчезнуть в огненном всплеске. Ибо умрёшь первой. А потом уже врежется в землю потерявший управление самолёт. Но не нужен погребальный костёр. Она хочет умереть на земле.
Она не помнила, как нажала кнопку катапультирования. И как в последний раз спускалась на землю. Может, была без сознания. А, может, и нет. Она ещё помнила своё последнее желание — коснуться ногами земли. Почему хотела этого? Об этом не знала. Хотя бы это удалось осуществить. Софи даже стояла несколько секунд. Ибо надо было расстегнуть ремни парашюта. День ветряный и наполненный ветром парашют вполне может потащить её по земле. Она расстегнула ремни. И даже какое-то время простояла. Она словно опьянела от запахов весны. И где-то уже поют птицы. Им нет дела до трагедии людей. Для них наступает пора любви. И всё этим сказано. И так будет из года в год, по какому-то вечному закону. А у людей — по- другому. И слишком для многих последней будет эта весна. Такая яркая и красивая!
Начав падать, Софи всё-таки смогла повалится на спину. Что бы видеть в последние свои минуты не молодую травку да букашек с жучками. А небо. То небо, в котором она ещё совсем недавно была непобедима. И пусть небо будет последним, что она увидит. Так лучше. Почему-то так кажется умирающей Софи Саргон. Сейчас она лежит на каком-то лугу. Медленно покидает её жизнь. Она это знает. Наверное, её скоро найдут. Свои. Только ей этого уже не увидеть. Всё бессмысленно. Она не последний лётчиком, не последний солдатом своей страны. Только вот долго ли осталось жить стране? Подольше, чем ей. Только ненадолго. А что потом?
Какую жизнь увидят Дина, Линк и Марина? Никогда она не делала между этими тремя разницы.
Или уже не увидят никакой? Мне про это уже не узнать никогда. Она была слишком известной. И ярко жила. И почему-то чувствовала, что эта весна будет последней весной. Хотя в этом-то не оригинальна. У многих были подобные мысли.
Ни о чём вечном Софи не думает. И о своей судьбе не сожалеет. Да и о детях мало беспокоится. Какая разница, что с ними будет, если рухнет всё? А если случится чудо и не рухнет, то будет, кому о них позаботится. Пусто на душе у Софи. И одновременно как-то светло. Ибо не сжигают её больше человеческие страсти. И даже куда-то уже ушёл огонь последнего боя. Всё! Последние минуты Софи Саргон — гениального художника, не последнего аса, ' Ледяной принцессы' , дочери императора, на четверть кэртерки, матери двоих детей и просто человека. Человека, для которого потеряло всякое значение слово 'Потом' . Кончалась её жизнь. Завершалась история той страны, ради которой она погибла, исчезала цивилизация. А значит, от Софи ни останется даже памяти. Вообще ничего от неё больше уже не останется. Что же. Sic transit gloria mundi. Теперь уже действительно всё прошло. Плохо, хорошо ли. Неважно! В этом мире больше уже не будет Софи Саргон. Да и мира скоро не будет. Грустно от этого почему-то. Не настолько он ведь плох. А временами бывал и прекрасен. Не все, конечно, могут видеть его красоту. Но она-то это всегда умела. Если о чём и жалела, то только о том, что больше не суждено увидеть рассвета над озером. Рассвета, подобного изображённому на одном из её немногочисленных пейзажей. Только ничего этого уже не будет. Она бы его не увидела, даже если бы вернулась сегодня на аэродром. Не сегодня, так завтра. Конец предрешён. Им не отбиться. Но они будут сражаться. С бессмысленным мужеством обречённых. И сама она так сражалась. Ибо не могла по другому. Никогда и ни от чего она не пряталась. Она честно приняла свой последний бой. И успела заметить, те двое не выпрыгнули. Не успели. Взорвались их машины. И эта мстительная радость пусть немного, но ещё греет остывающее сердце. Они сильны. Очень сильны. Но они тоже смертны. Как смертна я. Что бы не говорили, а не наследуется бессмертие. Впрочем, бессмертным-то будет и хуже всех. Ничего уже не будет, а они ещё будут жить. Скорее, даже не жить, а существовать на положении животных в зоопарке. А даже если и почётных военнопленных, им-то от этого всё равно не легче. И моих детей ждёт подобная судьба. Если выживут. Мне их судьбы уже не изменить. А как часто гибнут невинные, ты слишком хорошо знаешь. Ты-то, по крайней мере, могла сражаться. А многие не могли.
Но это-то был последний бой. Последний парад! Мы хоть умерли с честью. Хотя и бессмысленно. Не мы первые, не мы последние. Вот только жаль, что после нас никто не придёт. И не продолжит то, что мы не успели закончить. И о нас некому будет помнить. Жаль…
