Расположенное между Доном и Непрядвой Куликово поле было в древности пересечено оврагами, покрыто кустарником, рощами, а по берегам протекавших здесь рек Смолки, Курцы, Нижнего, Среднего и Верхнего Дубика — густыми лесными зарослями[165]. До второй половины XVI в. это место, находившееся «с приходу крымских людей», было безлюдным, а отдельные непрядвинские дубравы тянулись примерно на 7 км[166]. В настоящее время рассматриваемая местность несколько изменилась. Дубравы вырублены, речки частью пересохли, распашка сгладила неровности, образовались, возможно, новые овраги[167]. Ныне, по словам старожила, здесь голая степь, а тогда, в 1380 г., она была окаймлена лесами и площадь, где дрались, была меньше, чем кажется теперь[168].

В результате топографического изучения местности была примерно обозначена территория (в зоне Богородицкое — Рожествено — Ивановка — Даниловка, размером 8×10 км), на которой и следовало искать место сражения. По заключению Д. Масловского, «местность, наиболее удобная для действия конницы, будет около сходящихся верховьев речек Смолки и Нижнего Дубика на протяжении 4 верст»[169]. Это в общем убедительное определение не исключает дальнейших уточнений. С такой целью удалось составить план Куликова поля, учитывающий ряд вековых изменений местности (рис. 3). На него нанесены речки, какими они были в начале XIX в., т. е. до того как начали пересыхать, а также вырубленные ныне дубравы[170]. Точности ради отметим, что долины частью пересохших речек сохранились и указывают места растительности, особенно густой в этих влажных низинах. В итоге доступное для битвы пространство представляется приблизительно равным в ширину не более 2.5–3 км при длине (между удобными для наблюдения за ходом боя возвышенностями) около 4 км[171].

Предполагаемое поле битвы, стесненное с востока и запада лесистыми речными долинами, представляло своеобразный, замкнутый с трех сторон и открытый только с юго-востока тупик. Как в 1881 г. писал Д. Масловский, «маневрирование кавалерии вправо и влево от помянутой центральной местности в настоящее время затруднительно и в некоторых случаях совершенно невозможно». И далее: «Операции на обширном Куликовом поле в положении рати 1380 г. имеет все невыгоды действия в мешке»[172]. Но именно это обстоятельство обернулось преимуществом русской рати. В таком месте татарская конница лишалась обычных наступательных достоинств, ей нельзя было развернуть свои силы, в том числе лучников, для охвата и окружения, и она была вынуждена, утратив часть маневренности, принимать фронтальный бой. А в таком бою русские, как правило, были увереннее и упорнее своих восточных противников. Исход Куликовской битвы это лишь подтвердил.

Во время боевого построения рати был произведен ее окончательный подсчет. Численность войск, согласно источникам, 150–400 тыс. человек: «Бе видети русьскаа сила неизреченна многа… такоже и татарьскаа сила многа зело»[173]. При всей грандиозности общерусской мобилизации 1380 г. приведенные цифры многократно преувеличены. Историки склоняются определить силы каждой из враждующих сторон в 100–150 тыс. человек[174]. Однако и эти исчисления нуждаются в корректировке.

Достоверные сведения о количественном составе русской армии сохранились от конца XV–XVI в. По данным заслуживающих доверия источников, ее обычная численность в первые сто лет существования единого Русского государства составляла 96–120 тыс. человек[175]. В экстренных случаях московское правительство могло выставить и 150–180 тыс. человек[176]. Столь внушительное для своего времени войско нередко предназначалось для действий на одном или нескольких протяженных фронтах войны. Порядки XVI в. с их законодательно регламентированной системой набора живой силы вряд ли возможно полностью перенести на более раннее время. Мобилизация в XIV в. по сравнению с XVI в. происходила на меньшей территории. Разным был и потенциал людских ресурсов[177]. В эпоху Дмитрия Донского не устоялась еще характерная с последней трети XV в. система поместного комплектования войска, хотя все признаки ее сложения были уже налицо. Механически приравнять армии Дмитрия Донского и Ивана III невозможно. Поэтому уже одно определение войска 1380 г., по численности будто бы не меньшего, чем вся государственная армия Московского царства конца XV–XVI в., заставляет осторожно отнестись к цифрам, приведенным в источниках Куликовского цикла и повторенным в научной литературе.

Вопрос о численности древнерусского войска на разных исторических этапах не разработан. Однозначного ответа здесь ожидать не приходится. Допустимые решения, однако, возможны, если строятся с учетом разнородных факторов. Поясню это следующими замечаниями. При определении участников сражения следует учитывать, что число и состав отрядов и полков были связаны с их управляемостью на поле сражения одним или несколькими командирами. Бойцы этих подразделений должны были не терять из виду знамя своего отряда и главное знамя армии, следить за действиями соседей, слышать команды — словом, сообща выполнять задание. Полк насчитывал несколько отрядов, которые, действуя совместно, сближались с противником и вступали в бой в определенном порядке. Вследствие этого величина войска не должна была переступать того предела, за которым оно превращается в неуправляемую толпу только мешающих друг другу людей. Излишняя численность сконцентрированных в одном месте сил могла принести больше вреда, чем пользы: воины задних рядов не могли бы протиснуться к месту схватки и давили бы своих соседей, еще не вступив в противоборство.

Далее, численность тактических единиц средневековых армий была непостоянной и менялась в зависимости от обстоятельств. Коснемся в связи с этим величины самых крупных воинских подразделений — полков. Сведения об их численности относятся к XVI в. Так, полки, участвовавшие в 1563 г. в походе на Полоцк, насчитывали примерно от 2000 до 6700 вооруженных людей[178]. Во время крупных операций, таких как походы на Казань в 1524 и 1552 гг., в каждом из полков (их было до шести) числилось от 5–7 тыс. до 20 тыс. человек[179]. Возможно, что эти сведения под влиянием летописной традиции несколько завышены, что в данном случае, однако, не исключает большую, чем обычно, численность полков, связанную с особенностями осадной войны. В полевых сражениях и в обстановке, не требовавшей чрезвычайного напряжения, состав полка и в XVI в., и столетие спустя колебался в пределах нескольких тысяч человек[180]. Примерно аналогичная численность корпусов-кулов (до 3 тыс. человек) была, кстати сказать, присуща и армии Тимура. С учетом всех приведенных сведений, а также необычайно широкой мобилизации 1380 г. полки (равно и отряды) Куликовского сражения можно представить как численно превышающие обычные подразделения такого рода.