– Ман нейм есть Хасан, – важно представился владелец судна, капитан и штурман в одном лице, как и другие дяди. – Сидан, плиз, – пригласил он и подал руку каждой «леди». Девчонки вступили на деревянный настил катера, дядя завел мотор. Старенький движокнедовольно фыркнул два-три раза, потом успокоился, заработал довольно ритмично, и судно помчалось от берега в открытое море. Светка вытащила свой блокнот и стала рисовать капитана. Рисовала и улыбалась, глядя на колоритную фигуру бывалого моремана.

Этот дядя, в отличие от первых двух молчунов, весь путь беспрерывно вел переговоры по мобильнику, который не отнимал от уха. Правил он штурвалом исключительно одной рукой, причем, левой. Очередной раз, закончив очередной разговор, он отвел трубку в сторону и видимо, на привычнойдля него смеси языков при общении с иностранцами, сказал: «Майн систер говорит ю хорошо синг, петь кан. Ду ит. Каман, айн-цвай, давай, трагуди, кантаре, шансон, петь. Катьюша – груша. Андустенд ми?

Девчонки, как ни странно, поняли этот закрученный языковый коктейль. Попса взяла гитару и запела последний московский хит, Чепуха совсем неплохо подпевала, Светка тоже тихонечко пищала. Дядя выслушал, пропустив два звонка, а потом сказал: «Окей, бат плиз Катьюша – груша». Девчонки послушно затянули уже без гитары «расцветали яблони и груши…». Дядя заулыбался, принял рольбэк-вокалиста и забулькал, подпевая, покручивая бедрами и животом. Получился вполне фольклорный ансамбль. Но тут раздались с секундными интервалами три коротких звонка, потом еще три с сигналом как у пожарной машины. Очевидно, это означало звуковое предупреждение о какой-то опасности, потому как реакция дяди была мгновенной. Он перестал петь и двигать животом, ухватился за руль обеими руками, с силой крутанул его и направил катер к бухте. Влетев на полной скорости к причалу, он выключил мотор, взялся за весла и, осторожно лавируя между другими лодками и катерами, тихо втянул свое судно к берегу, скрывшись забольшой трехмачтовой яхтой. Обернувшись к пассажиркам, вращая вытаращенными черными глазищами как окулярами бинокля, прохрипел: «Доннер ветэр, черт бери, полицай. Денжа, опасно, вит, вит. Полицай, андустенд?» Еще бы не понять. Полиция на всех языках полиция. Девчонки метнулись в указанном направлении, забились под деревянную лавку на корме, а дядя поставил спереди ящики и ведра.

– «Не боись, сестры, прорвемся», – успела выдохнуть на волю из-под тесного убежища Чепуха. Онахотела еще что-то прибавить, но замолчала, услышав, как по палубе ходит уже не одна пара дядиных ног, а намного больше. Голос дяди сделался тихим, говорил он с заискивающей робкой интонацией. Его легко заглушал другой, властный и громкий. На Светку совсем некстати вот-вот готов был напасть смех, видимо, от нервного стресса. Пришлось Чепухестянуть со своей шеи тонкий шарфик, сделать кое-как кляп и заткнуть рот подруги уже растянутый в улыбке. Смехота послушно уткнула лицо в коленки, но сидящие по обе стороны от нее подружки, едва сдерживались, успев получить некоторую дозу смеховой вибрации. Плечи Светки подрагивали. Она продолжала бесшумно смеяться даже с кляпом во рту! Наконец, шаги и чужие голоса затихли, но нелегальные пассажиры не решались выйти из своего укрытия. Они терпеливо ждали, пока придет дядя. А тот и не спешил, кажется. Но вот мотор затарахтел, запахло горючим, потом послышался ровный гул исправно работающего двигателя. Стало понятно, что они на свободе. Действительно, дядя отодвинул ящики и ведра, улыбнулся и сказал: «Каман, товарищ, айн-цвай, нет полицай». Довольный своей шуткой, дядя хмыкнул. «Зря он это сделал», – промелькнуло в голове у Чепухи, которая опасалась, как бы этот смешок не спровоцировал смеховой «разряд» подруги. Опасения были не напрасны. От долгого удержания, Светка разразилась таким смехом, что ее подруги икапитан тоже захохотали в полный голос, перекрывая рокот мотора, гул ветра, шум вспенившихся волн. Дяде звонили, но он не прикладывал телефон к уху. Он уже не вел катер даже одной рукой, потому как обеими руками держался за свой большой живот, который прыгал верх-вниз, трясся от могучего смеха своего обладателя. Полина – Попса, которая, в отличие от Чепухи, впервые во всю мощь увидела способности Смехоты, была в восторге. Наслаждаясь свободой, подставляя смеющееся лицо морскому ветру и соленым брызгам, Полина кричала сквозь смех: «Ой, мамочки, я так с детства не смеялась. Ой, как здорово, вот это компания!». А Чепуха схватила пустующий штурвал и крутанула им туда – сюда. Именно этот жест привел в чувство дядю – капитана. Смех его враз прекратился. Он легко, несмотря на тяжелый вес, подлетел к штурвалу, оттолкнул, не очень заботясь о вежливости, молодую леди и вернул руль в нужное направление, сказав что-то грубо и резко на своем родном языке. Смысл высказывания был ясен без перевода. Внимательно и серьезно выслушав турецкие ругательства, Шура подошла к капитану, слегка дотронулась до его руки, лежащей на штурвале, и тихо произнесла: «Кэп, не парься, все чепуха в этом мире. Главное свобода. Андустенд?». К всеобщему удивлению, дядя совершенно правильно откликнулся: «Натюрлих андустенд. Правильно говорить, янг леди. Нау из тайм ту хавать». И неожиданно проспрягал: «Ай нид, ю нид, ши нид, эврибоди нид хав ланч. Андустенд? Брать там. Майн вуман дид ит». Насчет «хавать ланч» девчонки были совсем не против и восприняли грамматические экзерсисы дяди с большой радостью. В указанном капитаном месте они нашли корзинку, где заботливой рукой дядиной жены были положены лепешки, кусок сыра, жареный цыпленок, помидоры, зелень и огурцы. Рядом стоял большой термос с чаем. Чепуха разделила на четыре равные доли всю снедь, потом, подумав, добавила к одной порции понемногу от трех других. Девчонки не стали возражать – дяде надо больше. Он – капитан, мужчина, работает весь день.

Поев, они забрались под узкие скамеечки, размещенные по бортам катера, спрятались, как им посоветовал капитан, от морской полиции, которая могла появиться в любую минуту. Наступил вечер, ночь, они заснули, а проснулись, когда уже рассветало, и катер тихо подплывал, правильнее сказать, как принято у моряков, подходил к берегам острова Кипр, к его северной части, той, которая с некоторых пор считается турецкой территорией.

Закрепив швартовы, капитан сошел на берег, за ним три русские девчонки – путешественницы. На берегу дядю ждал его очередной родственник. Они обнялись и даже расцеловали друг друга в щеки. Потом отошли в сторону, немного и быстро поговорили, обменялись двумя увесистыми пакетами, после чего, заметно повеселевший турецкий дядявернулся к девчонкам, буркнул поспешно «гудбай, янг леди», махнул на прощанье рукой и привычно легко вспрыгнул в свой катер. Девчонки потоптались на месте, ожидая, пока турок с Кипра поможет им перейти на греческую территорию. Но он только показал направление и объяснил на вполне приличном английском языке, что они не заблудятся, так как другой дороги на греческую землю Кипра просто нет. Сказав это, он изобразил дружескую улыбку и, не оглядываясь, пошел к хибаре, стоящей на самом берегу.

Девчонки двинулись в указанном направлении и через полчаса были уже в другой стране, в другом государстве. Это они поняли сразу, потому что из открывшихся кафе и баров, из приемников проезжающих машин и еще откуда-то, возможно просто с голубого неба, доносились грустные и прекрасные греческие мелодии и песни.

– Я обязательно запомню несколько фраз на греческом, хотя бы, «привет», «спасибо», «пожалуйста» – самые нужные, – тут же объявила Светка.

– А мне хотелось бы разучить пару здешних хитов. Надо только узнать, кто тут самый крутой и модный исполнитель.

– Узнаем, только хорошо бы сначала поесть, – протянула Светка, – и найти крышу над головой.

– Да чепуха все это, думать – придумывать заранее, – встряла Чепуха, готовая, как всегда высказать свое особое мнение. Я уверена – все получится, нам повезет, а поесть у нас пока денег хватит. Давайте, вон в том садике сядем, пересчитаем наши манюшки, пойдем в ближайшую таверну, а там видно будет.