— Осмелюсь предположить, — спокойно продолжил лекарь, — один из свитков «Писания Источника»?

— Это, молодой человек, вас нисколько не касается. Я принял вас только из уважения к вашему почтенному деду. То же касается и ваших заслуг, мастер Дзянсин.

— А если я скажу, что, возможно, видел похитителя свитка?

Настоятель ничем не выдал своего волнения. Лицо его оставалось спокойным, разве что глаз чуть-чуть дергался.

— Дело в том, что свитки эти вам преподнес король? Вы опасаетесь его гнева? — поинтересовался Цзюрен.

— Нам бояться нечего, почтенный Дзянсин, — степенно и важно ответил настоятель.

Лекарь Ильян усмехнулся криво, да и Цзюрен не смог сдержать улыбки. Повелитель славился своим крутым нравом и не раз посылал самого Цзюрена «усмирять непокорных», повинных лишь в косом взгляде и неосторожно оброненном слове. Требовалось немало усилий и дипломатических талантов, чтобы не обрушить на себя гнев повелителя и не причинить вреда невинным.

— Я встретил человека, — спокойно продолжил Ильян, вертя в руках чашку. — Он ехал на северо-запад, куда-то в сторону пустыни. И… он явно держал в руках один из похищенных свитков. Я могу вернуть его вам, если узнаю, о чем там говорилось.

Настоятель остался неподвижен.

— И никто, почтенный Ифан, кроме нас, ничего знать не будет.

Настоятель повернул голову и посмотрел на юную Иль’Лин. Девушка попыталась спрятаться за спину своего наставника.

— Вам, почтенный Цзюрен, и вам, господин Ильян, я верю, но юные девушки болтливы.

— Моя ученица будет молчать, — отрезал лекарь. — Расскажите, что было написано в том свитке.

Настоятель колебался еще несколько мгновений, прежде чем подозвал замершего у дверей служку.

— Приведи мастера-библиотекаря и подай еще чаю.

Река осталась позади. Пейзаж менялся неспешно: сперва исчезли зеленые рощи, затем разнотравие сменилось жестким сероватым ковылем. На пятый день впереди показалась невысокая каменная гряда. Шен Шен взобрался на нее вскоре после полудня.

За грядой начиналась пустыня — до самого горизонта волны желтого и оранжевого песка. Спустившись к подножию гряды, Шен Шен пополнил запасы воды.

Вступать в пустыню не хотелось. Казалось, стоит перебраться на противоположную сторону гряды, и что-то изменится навсегда. Но, напомнил себе Шен, медлить нельзя. Времени у него не так много, а то, что есть, стремительно утекает сквозь пальцы.

Напившись воды так, словно это можно было сделать впрок, Шен Шен перебрался через гряду и сделал несколько шагов по песку. Идти оказалось непривычно. С немалым неудовольствием Шен понял, что путь его из-за непривычки к подобному будет долгим.

Последний раз обернувшись, Шен Шен выбрал направление на северо-запад и пошел вперед, стараясь взять уверенный, но не слишком бодрый темп. Солнце припекало. Спустя час с небольшим он сделал привал в тени огромного валуна. Сел, скрестив ноги и глядя задумчиво в избранном направлении. Там, на северо-западе, была точно такая же пустыня, как и везде. И инструкции в свитке — если, конечно, принять на веру, что перевод правильный, — были слишком уж скудными и путаными. Северо-западное направление, руина, четыре столба, процветание. Знать бы еще, с чего начать. А еще лучше — раздобыть карту.

Шен Шен вытащил из-за пазухи свиток. Шелк с письменами был наклеен на плотную узорчатую парчу, из которой торчали теперь весьма некрасиво колючие золотые нити. Свиток был как свиток, такие сотнями хранятся в храмах, на них записывают сутры, исторические хроники и любовные поэмы, на них рисуют красавиц. Этот выделялся разве что древностью да причудливостью знаков. И парча как парча, такую ткут на юге и продают втридорога, чтобы богатеи вроде Джуё могли лишний раз щегольнуть размером своей мошны. Разве что… узор необычный. Волей-неволей Шен научился разбираться в тканях. По платью можно сказать, водятся у человека деньги или нет; насколько он умен, набожен или суеверен. И Шен перевидал немало парчи, пока выступал на празднествах с трюками и фокусами. И перещупал тоже.

Он перевернул свиток, расстелил на песке и склонился ниже. Провел кончиками пальцев по замысловатому неритмичному узору.

Это похоже на горы Сыли, а это — Три Старца. Между ними зелень и золото срединных полей, чуть ниже — стилизованные извивы реки Кым темно-фиолетовой нитью.

— Карта!

К сожалению, если это и в самом деле была карта, она пострадала. То место, где должна была располагаться пустыня, вышили узелками, они размахрились и слиплись от крови. Шен царапнул ногтем, сожалея, что ему не пришло в голову раньше изучить этот свиток. Тогда его можно бы было попытаться отстирать. Сейчас же приходилось беречь воду.

Шен Шен продолжил соскребать запекшуюся кровь и вскоре смог найти несколько знаков, вышитых тонкой черной нитью. «Процветание» — рядом с изысканным золотым плетением размером с монету в пять сун. И «руину» значительно ближе к границе «пустыни». Между ними было расстояние в два пальца. И никаких иных ориентиров на «карте» не было, если не считать стилизованные горные вершины. Руина расположена на почти прямой линии от Сыли. Шен отложил свиток, взобрался на валун и огляделся. Величественные горы Сыли можно было разглядеть на северо-востоке, с такого расстояния они казались серо-зеленой туманной громадой. Если идти на север, пока горы не окажутся по правую руку, есть шанс наткнуться на упомянутые в свитке руины.

Во всяком случае, других вариантов нет, и пустыня слишком велика, чтобы в ней бродить наугад.

Шен спрыгнул, скатал свиток, сунул его за пазуху и пошел в выбранном направлении.

— Не лучше ли было оставить госпожу Иль’Лин в обители или отправить домой? — спросил осторожно Цзюрен.

Ильян обернулся через плечо. Лин шла позади, то и дело отвлекаясь. Путь их лежал через разнотравные луга, где произрастало множество полезных растений. Ильян и сам задержался ради редчайших корней морочника и на последнем привале чистил их под непроницаемым взглядом прославленного Дзянсина.

Как-то так получилось, что из обители Сыли они вышли втроем, да так втроем и пошли. На второй день путешествия, когда они едва не столкнулись с толпой больных и озлобленных оборванцев, Ильян решил, что в компании знаменитого воина ему куда спокойнее.

— Лин податься некуда. Мать ее, прислужница в доме, скончалась от жестоких побоев. Отцу — Юэ Сану — она была не нужна. Старик едва не продал ее в бордель. Так что я — ее единственный родственник.

Ильян предпочитал не думать, что родство это продлится недолго. Но голова его закружилась предательски, в глазах потемнело, а боль грубо стиснула сердце. Цзюрен пришел на помощь.

— Сделаем привал.

Ильян медитировал, пока Лин и Дзянсин собирали хворост, разжигали костер и вполголоса спорили, что готовить первым: лекарство или горячее питье. Старая техника уже не помогала, никак не выходило отрешаться от боли и восстановить дыхание, и потому Ильян вскоре открыл глаза и принял с благодарным кивком и чай, и лекарство.

Цзюрен сел рядом.

— Завтра мы доберемся наконец до границы пустыни, и что дальше? У нас нет карты.

— Ее и в монастыре не было, — напомнил Ильян. — И мы можем только надеяться, что библиотекарь все правильно запомнил. «Идти на северо-запад через древний, мертвый, оставленный город и спросить у четырех столбов, как достичь процветания».

— Шарада, — проворчал Цзюрен. Подобно всем воинам, он предпочитал, очевидно, четкие и ясные указания.

— Тот иероглиф, который мне показал этот «Лю Сан»… — Ильян начертил в пыли дюжину черт. — Если он, конечно, не ошибся, не выглядел он образованным человеоком. Но если этот иероглиф начертан правильно, то это в самом деле «Процветание». Мне он попадался только в очень старых книгах по медицине. Второе его значение — «Вечность», и тогда он еще может читаться как «Райя».