- Здравствуй, Джим! – крикнула она издалека и махнула ему рукой. – Давно не виделись, – шутя заметила она.

- Пожалуйста, не осуждай только меня, – он виновато приложил кончики пальцев к вискам, – я этого не переживу! – он засмеялся.

И вдруг Леони, словно юркая птичка, подорвалась и побежала ему навстречу, сильнее прижав к себе книгу. Отчего-то такой, как сегодня, она нравилась Джиму больше всего. Её простенькая причёска совсем растрепалась, когда Леони очутилась рядом с Джимом и протянула руку, коснувшись его локтя. Ветерок усилился, заставляя раскачиваться ветви, густо покрытые сочной молодой листвой, чей оттенок казался ещё свежее в сравнении с цветом платья Леони.

- Что ты читала?

- Я?.. Да вот, перечитывала тут Шарлотту Бронте, – она махнула рукой и между делом убрала за ухо прядь волос. – Пропитываюсь романтическим настроением и духом Англии. Хожу, брожу по этим чудесным местам и чувствую себя пятнадцатилетней: была такая мечтательница!

Джиму почудилось, что у Леони увлажнились глаза, словно она рассказывала ему что-то сокровенное, волнующее, но вдруг поняла, что делает это зря, и сейчас наверняка отмахнётся какой-нибудь другой темой. Ему не хотелось, чтоб она так сделала.

- А что ты ещё делала, когда была совсем юной? – пытаясь не упустить мгновение неосторожной откровенности, спросил Джим.

- Эм, я… не знаю. Ну, как все, наверное… Книжек кучу перечитала, плаванием, кстати, занималась, на танцы ходила. Ещё немного работала в издательстве: мой отец был журналистом, часто брал меня с собой. Вот, – она смешно поджала губы, пытаясь сильно не «расходиться» и вовремя подытожить.

- Во даёт! Как все: все в этом возрасте пиво пробуют, занимаются сексом первый раз и на вечеринки ходят, – расхохотался Джим, округлив глаза.

- Ты думаешь, я была скучной занудой? – она тихонько толкнула его в плечо. – Я и на вечеринки тоже ходила, по ночам иногда с друзьями гуляла до утра. Да всякое было! – раскрепостившись, заключила она, подняв кверху глаза. После короткой паузы она спросила: – А ты каким был в юности? Чем ты занимался?

Голова у Джима начала закипать. «Что я должен ей сказать? Что я вообще ни черта не помню о себе, не знаю кто я и кем был? Ненавижу моменты, в которые вынужден ей лгать, но у меня нет выбора: прошлого меня больше не существует, я дал себе слово не ворошить память».

- Помнишь, я говорил тебе как-то, при первом нашем разговоре, когда мы ехали в машине к Теренсу и Тине, что плохо помню конкретные события своей жизни из-за травмы? – старался он смягчать своё враньё. – События моих подростковых дней припоминаю смутно… Но я преуспевал в учёбе, правда с одноклассниками особо дружбы не водил, считал их придурками, – ему отчего-то и впрямь показалось, что так и было. Что он действительно в школе умом перерос сверстников и имел отличные интересы от тех, какие обычно бывают у большинства подростков. – Не помню, чтоб я был каким-то там завсегдатаем кружков и секций. Я больше любил людей изучать: уж не знаю, какой из меня в итоге вышел психолог, но кое-что я научился понимать весьма недурно.

- Хм, вот как! Да ты, наверное, похож был на тех тихих зубрил, что презирают юношескую глупость. Хотя сейчас по тебе этого не скажешь. Видимо, взрослая жизнь окончательно «испортила» тебя, сделала мягче, – Леони тепло улыбнулась и взяла Джима под руку, когда они уже стали подходить к имению, к которому вела дубовая аллея.

- Не знаю, как тебе сказать, вряд ли я о себе думал подобным образом…

На несколько секунд воцарилась пауза.

- Как думаешь, наши уже встали? – спросила Леони, пытаясь мыслями вернуться в сегодняшний день.

- Не знаю. Мы порядочно пили около полутора суток. Может, кто-то уже и шатается от спальни до холодильника. – Он замолчал на несколько мгновений. – Мы тебя, наверное, достали за это короткое время?

- Зачем ты так говоришь? Нет, я полагала, что этот Даррен рассчитывает на бурное веселье, но сама я отправилась сюда за другими развлечениями. Знаешь, мне только в юности гуляния и пьянки казались отдыхом, а сейчас они утомляют меня по большей части. Просто не стала никого напрягать своим «трезвым присутствием». – Через пару минут они подошли к дому. – Я пойду в библиотеку. Ты бы её видел! В этом доме роскошная библиотека, и я говорю не только об отделке кабинета, в котором она расположена, – она многозначительно улыбнулась, оставив его руку, и удалилась внутрь.

Остаток дня Джим провёл за разговорами с Дарреном и Теренсом о бизнесе в гостиной комнате под треск поленьев в камине. Девушки делали вид, что понимают, о чём говорят мужчины, и иногда даже вставляли какую-нибудь милую глупость со знанием дела, чем вызывали лёгкие ухмылки на лицах сильного пола. В загадочном и уютном полумраке по стенам плясали тени: огромные головы, распухшие конечности и дрожащие ниточки волос. Леони наблюдала за танцами теней и молчала, сидя в углу, в кресле-качалке, подперев рукой голову, и с праздным интересом вслушивалась в разговор. Со временем она и вовсе утратила внимание к происходящему и звучавшему; она размышляла о себе, о друзьях, о брате: «Интересно, почему Тина так легко отпустила сюда Теренса? Отчего вообще так вышло, что она безоговорочно верит ему? Джим был прав, и брат ни во что не ставит жену, просто привык к ней, пользуется её любовью, воспринимает как должное её всепрощение и преданность. Понимает ли она это? Быть может, она всё знает… Быть может, всё знает и прощает. Вряд ли я бы смогла быть такой же сильной и простить всё… Или я просто не знаю, какого это? Я люблю Эвана, но я люблю картинку – то, что вижу каждый день перед глазами с какой-то одной стороны, я не знаю сути, оттого не ведаю, смогла бы я ему простить что-то ужасное… Как странно: сейчас даже не знаю и того, люблю ли я Эвана до сих пор; что-то со мною стало за последние несколько месяцев. Может, это всё Джим виноват? Этот странный, непонятный человек, полный чего-то бездонного: не пойму только тьма там или рассвет. Всякий раз боюсь с ним откровенно заговаривать, он переворачивает все мои представления о том, чем живу или что казалось непреложным. Не знаю, спокойно ли мне с ним, но уверена в одном – с ним я чувствую себя сильнее и увереннее, понимаю, что правильно. Странно думать об этом, но я кожей чувствую, что он относится ко мне не так, как другие, что он, наверное, и взаправду любит меня», – Леони чуть съехала вниз по спинке кресла и зажмурилась, будто хотела физически выгнать из себя тяжелые думы.

Она посмотрела в сторону беседующих и заострила взгляд на Джиме. Отчего-то его облик вызвал в её душе упоение, и Леони успокоилась.

В эту ночь Леони тяжело давался сон, она ворочалась, сминая простыню и утопая головой в пуховых подушках. К тому же во тьме стены старого особняка давили на неё, вызывая детские страхи о привидениях старинных домов. «Какие глупости! Взрослая – и такая дурочка до сих пор!» – подумала она и резко поднялась с перин. Леони зажгла свечу в серебряном подсвечнике, что стояла у прикроватного столика, и под звук скрипнувших половиц вышла в коридор.

Из-под тяжёлых викторианских портьер на ковёр лилась унылая сизая полоска лунного света. Леони медленно и тихо ступала закоченевшими ступнями по холодному полу, зачарованно озираясь по сторонам. Дойдя до комнаты, в которой спал Джим, она остановилась, заметив, что дверь не заперта, и легонько толкнула её, боясь предательского древесно-металлического скрипа петель.

Джим крепко спал, запрокинув руку на лоб, и вряд ли бы его смог разбудить какой-либо кроткий звук. Поняв это, Леони увереннее прошла внутрь комнаты и поставила свечу на комод из красного дерева. Ей живо вспомнилась их первая встреча, когда она вот так же бесцеремонно проникла в его спальню и накинула на себя пиджак Джима. Леони присела подле кровати и стала разглядывать во мраке черты его лица. «Вот ведь штука – наверное, он мне даже немножко нравится… совсем чуточку, – она сощурилась и погладила тыльной стороной кисти руки его щёку. – Если я когда-нибудь поумнею, то должна буду хотя бы попробовать дать ему шанс».