― И вообще, знаешь, ― продолжила Мари и провела средним и указательным пальцами по его нижней губе, ― я не хочу медлить. Это я про секс, если что, ― добавила привычным капитанским тоном.

― О!.. ― Коннор с наигранным удивлением округлил глаза. ― Ни за что бы не подумал.

― Мне хватит примерно недели, чтобы успеть осознать произошедшее и морально подготовиться. Я даже не думаю о том, что это должно быть всенепременно особенно. Я уже хочу, чтобы это просто случилось! Оно и так по умолчанию будет особенным. Для меня точно.

― Ладно. Ты уверена в своих желаниях, и это главное.

― Да что ты? А как же: «Не думаешь, что мы торопимся? А это не аморально?» ― гримасничая, передразнивала его Мари.

― Тут я с тобой совершенно солидарен. И можешь издеваться сколько влезет, как-нибудь переживу. ― Он припал губами к её ключице, чуть скользнул по груди, задев носом золотую цепочку и остановился. Взяв в руки украшение, с любопытством оглядел сверкающую на солнце драгоценную букву. ― Интересная подвеска. ― С трепетом сглотнул.

― Я всем говорю, что это в память о Канаде.

― Она не в память о Канаде! ― Коннор усмехнулся, уверенно мотнув головой.

― Ни в коем случае… ― Она тихо всхлипнула и прижалась крепче.

Ощущение неминуемого счастья замерло под рёбрами, мерцающие полоски света на стенах чудились волшебными проводниками в ту жизнь, о которой он когда-то грезил в своих электронных мечтах. Приятная тяжесть в теле обещала нечто удивительное, непознанное, и короткое ожидание не казалось пыткой. «Может быть, нет смысла откладывать и моё признание? Так мирно, так хорошо. Что это, если не самый подходящий момент?» ― промелькнуло в мыслях Коннора. Мари потянула его за собой в гостиную. Как только он расположился на диване, она тотчас села к нему на колени и принялась целовать ― глубоко, жадно и смело: вымещала старую боль, что приносило его молчание, и горечь от невозможности быть рядом. Перед ними монотонно шумел телевизор, передавая новости последнего часа. Мари вдруг прервалась и кивнула в сторону экрана:

― Слышал уже?

― Не понимаю, о чём ты, и не уверен, что сейчас это интереснее, чем обжимания на диване, ― лениво проговорил, разморённый происходящим.

― Да с девяти часов передают по всем новостям: андроиды требуют расширения прав и передачи им заводов для воспроизводства себе подобных, а также контроля над соответствующими ресурсами. Уже вовсю говорят, что будут обширные демонстрации по всей стране и дебаты на данную тему ― В голосе Мари послышалось раздражение.

― Нет. Я не слышал ни о чём таком, слишком занят был и как-то не следил за новостями. ― Он мрачно уставился в телевизор на мигающие картинки. ― Ты обеспокоена?

― Ещё бы. Ты же знаешь, как меня ранит вся эта хрень. Я была совершенно спокойна насчёт андроидов с некоторых пор, но это уже ни в какие ворота не лезет! С какой стати люди «обязаны» им? С какой стати люди обязаны передать им те немногие преимущества, что у нас остались? Мы должны контролировать производство искусственного интеллекта, чтобы защитить себя от возможной фатальной ошибки.

― Мне кажется, ты заведомо видишь худший исход во всём, что касается андроидов. Я понимаю, это тревожит, и готов поспорить, в голове у тебя что-то среднее между «Матрицей»²{?}[культовый научно-фантастический боевик братьев Вачовски 1999 г. выпуска.] и историей вселенной «Дюны», но уверен, что девианты всего лишь хотят, как и живые организмы, не исчезнуть с лица Земли.

― Но они не живые организмы, ― подавляя злобу, отчеканила Мари и спустилась с колен Коннора, обратив теперь всё своё внимание на то, что творилось на экране.

«Прогресса и расширения роли андроидов в нашей жизни боятся лишь узколобые тупицы и те, кто не знает, каково это ― лишиться чего-то важного и не иметь из-за этого возможности быть любимым… ― женщина с изуродованным лицом твёрдо и решительно обращалась к репортёру. ― Мой бывший муж вбухал кучу денег в пластические операции после автомобильной аварии, в которую я попала, но конечный результат его всё равно не устроил. Тогда он обвинил меня в случившемся и в том, что разорила его. Он не хотел жить с уродом. Его можно понять, любой бы понял. Мы были в браке десять лет, но это не имело значения, потому что никто не хочет брать на себя обузу… Потом в моей жизни появился Андре, и, несмотря на наши различия, на сомнения и осуждение родных, я рискнула и получила счастье с тем, кому плевать на мою внешность и важно лишь то, какой я человек. Мы просто обязаны признать, что машины лучше нас по множеству параметров! И пусть мне только попробуют доказать обратное, ни разу не отведя взгляда в своей убогой жалости».

― Знаю, прозвучит жестоко, но посмотрела бы я в её лицо, не отведя взгляда, когда рассказала ей, как андроид пристрелил мою мать в попытке спасти свою пластмассовую жопу от ареста за мелкую магазинную кражу, ― дрожащим от закипающей ярости голосом съехидничала Мари, и на её глаза навернулись слёзы убитого горем девятилетнего ребёнка.

― Пережитое тобой ― чудовищно. Но вряд ли здесь уместно сравнивать: твоя боль отличается от боли этой женщины. ― Коннор положил руку на колено Мари в надежде утешить и легонько погладил. Беззаботное, упоительное желание открыться ей прямо сейчас таяло, как свечной воск. «Нет. Не сегодня. Более неподходящего момента и придумать нельзя».

― Я понимаю. ― Вопреки непоколебимости в собственных убеждениях, в ней поднималось сострадание. ― Но меня злит, что она считает, будто у других нет по-настоящему серьёзных причин возразить ей.

После череды подобных коротких интервью на экране возникла Норт, вещающая с трибуны о начале новой борьбы.

― Меня тошнит от неё, ― процедила с отвращением Мари и выключила телевизор.

Коннор наблюдал, как погасли на стенах волшебные проводники в новую жизнь. На крохотный райский островок его счастья обрушился безжалостный шторм, и всё живое уходило на дно не в силах прокричать о помощи в толще воды. Он уходил на дно вместе с островком, захлёбываясь собственной нерешительностью, страданиями и стыдом.

***

Неоновые всполохи подсвечивали во мраке блестящий оникс паучьих глаз. Какая восхитительная неосторожность ― незапертая в кукольную спальню дверца! Не тело ― блаженство: нагое, безвольное, обмякшее. В спутанном сознании Марии ещё не очнулся страх, питающийся её рассудком так много лет, так много омерзительных ночей. «Переборщил маленько с дозой, но да и пусть. Даже надёжнее будет. Каков я сегодня прохвост!» ― в молчаливом истерическом довольствии тихо гоготнул, поднялся с постели, чтобы спустить брюки и трусы, но в темноте стукнулся ногой о кровать, издав глухой стук и тревожно замер. Испарина покрыла лоб Роберта. Нервозно прошёлся до двери, проверить, закрыта ли щеколда: сегодня он пил вместе с Роджером в компании коллег кузена, и двое из них остались переночевать. Лишние свидетели ни к чему. Конечно, дело было вовсе не в том, что Роб так уж горел желанием познакомиться ещё с несколькими скучными до одури, безмозглыми копами. Но то, что они знали, было куда интереснее. Как доблестные защитники порядка все были немы, зато грязное бельё коллег вываливали корзинами, смеясь и подтрунивая. Опьянев, и вовсе перестали обращать внимание на шиканья Роджера, которыми тот призывал товарищей заткнуться. Унылые старания кузена не помешали Роберту узнать то, что было нужно. Его трясло и колотило от безумного восторга, от нервического желания уничтожить своего соперника только что похищенными козырями: «Неужели я ждал столько лет, чтобы вот так бездарно потратить миг своего триумфа? Не-е-ет! Это должно быть грандиозно! С размахом. Празднично. Торжественно. Он у меня попляшет. За всё получит», ― лихорадило его, пока он опускался на колени перед кроватью. Жадно высунув язык, уже готов был припасть к обнажённой груди, как вдруг Мария разомкнула веки и обратила к дяде одурманенный, безжизненный взгляд. Смотрела долго и неподвижно, пока внутри стеклянных зрачков не сверкнул голубой огонёк неона. «Коннор… ― нежно выдохнула она, едва шевеля сухими губами, и вдруг кривовато улыбнулась. Приподняла из-за головы онемевшие руки и заключила в ладони изумлённое лицо Роберта. ― Мой милый друг, мой милый… Милый…» ― чуть слышно проговорила она, не прекращая улыбаться сердечной усталой улыбкой.