― Сегодня я стала на год старше, ― сдавленно прошептала она, надеясь сгладить нормальностью беседы ненормальность происходящего, ― и решила, что больше не стану выбирать неправильных мужчин.

― Это очень мудрое решение. Тебе нужен кто-то, кто примет тебя вместе с твоим скверным характером, будет покровителем и обожателем, ничего не пожалеет для тебя. Кто-то такой же, эм… особенный, ― пафосно подчеркнул он, погладив её сзади по лопаткам, и вызвал каскад мурашек отвращения, ― особенный, как и ты. Немного порочный, чуть постарше, я думаю… ― увлёкся Роб, не обращая внимания ни на что вокруг.

Мари всё не сводила глаз со старой вишни, и когда под отяжелевшими мокрыми ветвями сверкнул бледно-голубой огонёк, она не сразу поняла, что ей не мерещится. На светлом фоне ткани выделялось сиреневое облачко с зелёными прожилками, знакомая фигура двигалась в сторону её дома, очерченная ореолом светящихся в фонарном свете дождевых брызг.

― Ты пришёл!.. ― зачарованно шепнула Мари в густую темень и сжала в кулаке подвеску на груди.

― А? Чего-чего? ― вышел из ража пространных речей Роберт.

Мари его не услышала. Ей было плевать, что он спросил. И на дождь было тоже плевать. Сорвалась с крыльца в одной балетке и ринулась навстречу всё приближающемуся счастью. Роберт что-то крикнул ей вдогонку. Кажется «туфля» или «куколка»? Да и чёрт с ним!

― Ты пришёл! ― прокричала, ускоряя бег. ― Пришёл, пришёл, пришёл!

Позабытое чудо прежних лет ― закинула трепещущие руки за его шею и прильнула тёплым дрожащим телом. Сквозь причитания целовала его мокрое лицо, запускала пальцы во вьющиеся от влаги пряди на затылке.

― С днём рождения, милая Мари. ― Коннор выдохнул в её висок, приветственно обняв за талию рукой, в которой держал букет сиреневых гербер.

― Пришёл… Мой ангел, мой бравый Хартиган! ― задыхаясь сквозь частые поцелуи, бормотала Мари, не разбирая, попадает она губами в бровь, в скулу, в нос или подбородок. Привстала на цыпочки и прижалась щекой к его щеке.

― Почему-то казалось, что ты меня больше никогда не обнимешь. ― Коннор вспомнил их недавнюю встречу, сухое расставание, в которое она лишь улыбнулась на прощание.

― Это тебя-то? С ума сошёл? ― Откинула с его лба непослушную прядь. ― Пойдём скорее в дом.

Роберт смотрел на них в недоумении и опустошении. «Меня обокрали. Унизили. Распяли. Отвратительный змеёныш… Сцапал моё сокровище, нахально присвоил! Этот вечер был мой и её близость была моей, а ты всё забрал в свои поганые ручонки… Ничего. Я доберусь до тебя, докопаюсь. Никто не может быть настолько чистым и безгрешным: всегда есть скелеты в шкафу, всегда. Интересно, насколько сгнили и засмердели твои?» ― не сразу заметил, как прикусил фильтр сигареты, и принялся плеваться.

― Всё хорошо, дядя Роб? ― спросила Мари, не отпуская руку Коннора.

― Да, сладкая. ― Он отрывисто кашлянул. ― Я что-то задумался да фильтр раскусил, такой дурак! ― Заискивающе и жалко рассмеялся.

― Ладненько. ― Она равнодушно пожала плечами и потянула в дом своего бесценного гостя.

Суматошно влетела на кухню, ища, куда поставить цветы: все вазы в доме уже были заняты букетами друзей. Мари что-то невнятно напевала, зажмуриваясь и покусывая губы, врезалась во все тумбы и громко выдыхала.

― Ты чего такая заполошная? ― Кристина свела домиком брови.

― Ты не представляешь, как мне хорошо!

Крис выглянула в гостиную и увидела там Коннора, взъерошивающего мокрые волосы.

― О, ясно, ― ничуть не удивилась. ― М-да, накрылись наши пижамные бесилки…

― Пижамные бесилки обязательно будут, Крис! ― Мари виновато захлопала глазами. ― Только не сегодня. Пожалуйста, ну, прости, моя хорошая! ― И крепко обняла подругу, целуя в щёку.

― Я не обижаюсь. Хотя нет, вру: совсем капелюшечку. ― Кристина показала указательным и большим пальцами, шутливо прищурившись. ― Всё, иди давай к нему! Брось уже эти цветы дебильные, я сама поставлю.

― Я тебя не заслуживаю.

― Во-во, придержи эту мысль!

Коннор бесцельно шатался по гостиной, оглядывая незнакомые лица и выслушивая хмельные приветствия. Увидев на столике с напитками единственную запечатанную бутылку бурбона, обрадовался и взял её с собой, надеясь отыскать чистый стакан. Как только он вошёл в кухню, Крис и Мари резко притихли, заговорщически наблюдая за каждым его движением.

― Что-то замышляете? ― Сделав глоток, Коннор очаровательно улыбнулся им.

― Ни в коем случае, детектив Андерсон! ― Смешно поджав губы, Мари завертела головой.

― Ты аккуратнее, а то вдруг у него с собой наручники, ― подшутила Крис, и уши Мари тотчас покраснели, стоило ей вспомнить наглую вожделенную улыбку Марселя.

― Мне надо покурить! ― Мари нервно откашлялась.

― Опять?

― Пошли, я постою рядом с тобой, ― предложил ей Коннор и направился к выходу.

Гроза закончилась, но дождь продолжал поливать немые улицы, лишь дом Эвансов горланил десятки песен и шуток. Мари не хотела курить и была рада, что они наконец-то остались вдвоём. Она всё не сводила глаз со своего милого друга, глядящего вдаль с мечтательной улыбкой.

― Надеюсь, не было проблемы в том, что ты ушёл пораньше с работы?

― Гэвин меня прикрыл. А Хэнк сделал вид, что ничего не заметил.

― Повезло тебе с ними. ― Она шагнула навстречу и шкодливо вздёрнула подбородок. ― Ты сегодня такой красивый. ― Нежно улыбнулась и взяла его за обе руки.

― Это с усталой-то мордой и потасканной за день одеждой?

― Агась.

― Ну вот, я жалок. ― Он засмеялся, уверенно приблизившись к ней, затем опустил одну руку на талию Мари, и они плавно закружили по веранде.

Из дома доносилась бодрая музыка, дождь упруго шумел по крыше, звенел на поверхностях луж. Они танцевали несколько песен подряд, то дурачась, то трепетно прижимаясь друг к другу. Обречённый праздник наконец-то был спасён, и грусть растворялась в говоре неугомонных капель. «Не могу же я вечно бояться своих чувств к нему. Мне теперь так легко! Я могу танцевать и смеяться с ним, как прежде, словно мы не расставались. Словно не было вороха неправильных выборов… Хотя, может быть, они и не были такими уж неправильными? Ведь в конце концов они вернули его мне. Вернули нас. Да, вот так ― обними крепче! Я больше не боюсь. Я вижу твоё лицо так ясно, так близко. Не хочу больше видеть перед собой ничьё другое. Не хочу чужих губ, не хочу чужих рук и чужого тела мне не надо. Вот бы ты остался сегодня со мной… Но я слишком труслива, чтобы попросить об этом», ― кровь стучала молоточками в висках, разливалась по венам огнём. Мари приподнялась на носочках и вдохнула запах с воротника рубашки Коннора. Он пах иначе, чем она помнила: не кристальной свежестью порошка, асфальтом, дождём или автомобильными выхлопами городских пробок ― собою. Это неожиданное очередное маленькое открытие оказалось приятным.

Она целовала на прощание его ладони и беззастенчиво прижимала к щеке. Мари хотелось, чтобы Коннор чувствовал её любовь, её бесстрашие, открытость. «Пускай думает, что у меня к нему ничего не прошло. Потому что, чёрт побери, ничего и не прошло! И плевать, если ему это неудобно. Я знаю, чего хочу. Его. Я хочу его!» ― когда-то запретная сладкая мысль пронзила её до кончиков пальцев. Мысль-пламя, мысль-болеутоляющее. Как во сне поднялась вверх по лестнице на пружинящих онемевших ногах, захлопнула в спальню дверь, распласталась на кровати, живо задрав подол, и с жаждой принялась ласкать себя. Впервые ей не было стыдно. Мари ощущала себя взрослой и влюблённой, согретой светлым желанием: оно было привычно телесным, приземлённым, вроде бы таким же, как всегда, и всё-таки непохожим на то, что она испытывала раньше. Её фантазии обрели лицо. У них были карие глаза и эти причудливые любимые брови, непослушная каштановая прядь, спадающая на лоб, и его родной голос. Под потолком собрался багрово-голубой неоновый свет из окна, закружил в безумном танце, подхватывая нарастающий темп руки Мари. Быстрее и крепче. «Я теперь вижу твоё лицо. Всего тебя. Вот твои руки, вот твои губы ― целуй, возьми, приласкай! Делай что хочешь. Мне больше не страшно. Как же легко, как прекрасно тебя желать!» ― хриплый сладостный стон впился в темноту, раскроил тишине горло.