― Мне не стоило говорить то, что я сказала. Я всё испортила и знала, что в глаза тебе не смогу посмотреть от стыда. Но я справилась с этими… нелепостями. ― Она нервно выдохнула, заламывая пальцы. ― Всё прошло, и я больше не посмею ничего разрушить.
Мари посмотрела в сторону и увидела те самые качели, оставшиеся в её памяти покрытыми февральским снегом. К горлу подступил ком, и она резко отвернулась. Коннор заметил это.
― Ты не сказала ничего отвратительного или постыдного. ― Страх и разочарование едва не душили его. Коннор верил, что его молчание тогда было милосердием, а стало погубившей всё ошибкой. «Неужели теперь ничего не вернуть?»
― Знаю, что ты делаешь. Опять смягчаешь углы, и я ценю это. Как и многое-многое в тебе, но я действительно виновата. Из-за одной ошибки мне пришлось поступить жестоко с лучшим другом. Это ужасно, я не хочу, чтобы мы расставались ещё хоть раз! ― Она жалобно шмыгнула носом. Цепкие обезьяньи пальчики обхватили его запястье. ― Ты ведь придёшь на мой день рождения? ― Глаза Марии влажно засияли.
― У нас сейчас много дел и недостаточно людей. Я хочу, очень хочу, но обещать не стану. Если не смогу, пришлю тебе…
― Не надо мне никаких подарков! ― решительно перебила его и крепче сжала манжету рукава. ― Ничего. Не нужно ничего присылать. Просто приходи. Пожалуйста. Это будет самым лучшим подарком.
― Обещаю, что постараюсь.
― Эта вечеринка — говно, ― сухо констатировала Мари, облокотившись на кухонный стол и цепляя ложкой вздутые комочки сливок с праздничного торта.
― Но это твоя вечеринка. ― Кристина пожала плечами, сидя рядом на том же столе и лениво прихлёбывая коктейль из своего стакана. ― Да и не вижу в ней ничего такого говняного: ребята вон все наши собрались, они хотели видеть тебя ещё с выпускного; Клэри еды наготовила, как на сельскую свадьбу; музыка хорошая, и все веселятся. А ты надулась, как хомяк, и бубнишь тут стоишь кверху задницей.
― Я всем рада. И в первый час было даже весело, но вечеринка всё равно отстой. ― Мари закинула в рот виноградину.
― Будешь торчать здесь и просто набивать брюхо, пока гости не разойдутся?
― Это мой день рождения, делаю что хочу. Всё равно больше нечего ждать.
― Господи, ― Кристина закатила глаза и сделала последний глоток, ― да придёт твой Коннор, куда он денется? ― Она открыла новую бутылку и наполнила стакан до половины.
― Не придёт. Он сказал, что у него на работе завал и не хватает людей. Даже не обещал прийти: знал, что не получится, а расстраивать меня, как обычно, не стал.
Взяла из рук подруги стакан и осушила до дна.
— Не придёт — и пошёл он куда подальше! Оденемся в пижамы, наберём закусок, выпивки, закроемся у тебя в комнате и будем беситься под Милен Фармер, как в детстве.
— Я люблю тебя, Крис.
— Я знаю. — Она многозначительно изогнула бровь и рассмеялась.
В гостиной грохотала музыка, во дворе плескался хмельной задорный смех. Мари не помнила, чтобы родной дом когда-нибудь был полон таким количеством народа, но ощущала себя брошенной и одинокой. В её мечтах праздник был в точности таким же ― шумным и весёлым, но она не могла почувствовать радость, как ни пыталась.
― Ты уже видела новую девочку Стэна? ― Крис повела плечом в сторону гостиной.
― Агась, хорошенькая такая. Он, кстати, сегодня после третьей бутылки пива поблагодарил меня, что я его бросила, дескать, иначе не встретил бы её. ― Мари прыснула в ладонь.
― Сюрреализм какой-то…
― Марсель даже написал! ― Она смешливо выпучила глаза. ― Мне как-то неловко от этого сообщения было. Мы ведь просто спали, а он зачем-то пытается поддерживать общение. Хотя, думаю, он рассчитывает, что я и дальше буду с ним кувыркаться, когда первый семестр в универе начнётся.
В окне, на тёмном небе среди сгустившихся туч, блеснула тонкой алмазной змейкой молния, и через несколько секунд вдали послышался рокот грома. Снаружи загудели девичьи голоса, подгоняя в дом ребят.
― Дождь собирается, ― тоскливо констатировала Мари.
― Вот ты где, моя сладкая! ― В кухню вошёл поддатый Роберт, расставив в стороны руки, хоть и знал, что племянница вряд ли кинется обнимать его. Но попытаться стоило. ― Чего моська такая кислая?
― Торта обожралась! ― Она хихикнула в унисон с Кристиной.
«Зачем опять выставляет себя в таком смешном свете? Рушит ореол женственности и невинной сексуальности. Но ничего, я сегодня во всеоружии и готов до утра забавляться с моей куколкой, когда все эти суетливые тараканы разбегутся», ― натужно улыбнулся, но его улыбка больше походила на осуждающий оскал.
― Составишь мне компанию на веранде? Покурим вместе, я угощаю. ― С прилизанной галантностью Роберт открыл пачку дорогих вишнёвых сигарет и протянул Мари.
― О, я как раз хотела!
Гибким, энергичным движением поднялась со стола, подскочила к дяде и настырно выхватила из пачки две штуки. Чмокнув Кристину в щёку, вылетела наружу, в распростёртые руки сырого воздуха тёплого летнего дождя.
Роберт нетерпеливо вышел следом. В бежевом дизайнерском костюме тройке, завёрнутый весь, как капуста, не по погоде, он казался Мари огромным дымящим светляком. Вприпрыжку подошла к выключателю и погасила фонари на балюстраде, обхватила одной рукой себя за плечо и глубоко втянула мокрую свежесть листвы и смятой грязными ручейками травы. Роберта охватила волнительная дрожь, он смаковал каждую секунду их уединения и не переставая любовался бёдрами Мари, почти голыми из-за задравшегося подола.
― Почему ты такая грустная, Мария? ― выпустив густой клубок дыма, обратился он к ней.
― Дурацкий праздник. Дурацкая я, ― произнесла, глядя вдаль, на старое скривлённое дерево вишни у противоположной стороны проезжей части, жадно ловя глазами бледный призрак счастливого солнечного августовского дня.
― Иди сюда, моя девочка. ― Он улучил момент её слабости и вновь раскрыл долгожданные объятия.
― Не люблю глупые обнимашки. ― Она не повернула к нему головы, медленно выдыхая дым и между делом вылезая ногой из одной балетки. Роба смутила её бескомпромиссная холодность.
― Тебе следует быть поласковее.
― Агась, знаю. У меня вообще ничего в жизни не выходит порядочно: ни приоритеты расставлять, ни учёбой заниматься в полную силу, ни мужиков выбирать.
― Мне Клэри рассказала про твоего первого мальчика, ― он озабоченно остановил внимание на последней фразе.
― Да у неё едва ли язык за зубами держится. ― Мари издала смешок. ― Ну, да, был там один ― одноклассник. В Канаде тоже познакомилась с парнем, он чуток постарше, но у меня с ним несерьёзно было. Я их обоих оставила как-то в спешке, без драм и долгих объяснений. Знаю, что это неправильно. Но я, наверное, просто плохой и незрелый человек.
― Характер у тебя не сахар, куколка. Ты действительно часто поступаешь как испорченная девочка. ― Приблизившись, он прижался плечом к её плечу.
― Ты прав, дядя Роб.
― Но я бы всегда был рядом с тобой, даже несмотря на твой дурной характер и грубые манеры.
― Ты так говоришь, потому что мы родня. Но, допустим, это мило, ладно.
― Я бы всегда был рядом, ― с придыханием повторил он, и его трясущиеся пальцы коснулись обнажённой кожи её бедра.
Мари замерла, будто парализованная паучьим ядом, и не шевелилась, едва понимая происходящее. Абсурдность ситуации притупляла отвращение и желание отстраниться. Небо полоснула рваная молния, и последовавший за ней гулкий громовой раскат, казалось, вырвал из горла жалобный хрип отчаяния и омерзения. Тепло тела Роберта было невыносимым, оно тянулось голодными лапами через ткань дорогого костюма, пачкало кожу его ненасытными пальцами. Наконец он перестал. Мари облегчённо выдохнула, и Робу до невозможности захотелось притронуться к блестящим от влаги тёмно-алым губам. Они напоминали ему брызги ягодного сока на белоснежной фарфоровой тарелке, в которой бабушка ставила перед ним в детстве малину с клубникой среди тишины и величественного солнечного света гостиной его дома.
