― Представляю, с каким удовольствием он теперь отдаёт им приказы!
― Сарказм у него из щита превратился в оружие. И стреляет он из него, как из гранатомёта.
― Тебе уже прилетало?
― Прилетает в основном Гэвину, но я иногда по старой памяти тоже бешу Хэнка.
― За два года столько всего изменилось!.. Чёрт, ты и Гэвин ― напарники? Звучит, как тупая шутка.
― Сам до сих пор едва в это верю.
Мари вновь сосредоточилась на лице Коннора. Сощурилась и наклонилась к нему:
― Так странно… ― Мари задумчиво поджала губы. ― Сколько я тебя помню, ты всегда зачёсывал волосы одинаково, одевался в рубашки одного и того же кроя… Будто и двигаешься теперь немного иначе. ― Она отстранилась и смущённо оглядела свою обувь. ― Но, наверное, я просто отвыкла от тебя и несу какую-то ахинею.
― Может быть, и не несёшь…
― Ладненько, до вечера, вон там папа уже идёт! ― Мари по-детски указала пальцем в сторону Роджера.
Она не увидела, как трепет безжалостно вонзился ему под ногти, как желание яростно затянуло на шее верёвку. Парализованный и разморённый её невозможной близостью Коннор весь разговор тихонько приближался пальцами по столу к бедру Мари. Это было бы слишком легко. Слишком вероломно. Нечестно. Имеет ли он на это право? «Ни за что. Со мной ты всегда будешь в безопасности», ― поклялся он себе. Десятки упущенных возможностей и неисполненных желаний улетали белокрылыми бабочками с её подола, которого Коннор успел коснуться краешком мизинца. Миг-другой ― и Мари снова стала полузабытым сном, расплывчатой картинкой воспоминаний, к которым он с таким трудом привыкал.
— Сорвал джекпот идиотских решений! — Рид вернулся на свой пост для болтовни. — Смотрел на вас и всё пытался оценить масштаб той задницы, в которую ты себя загнал. — Он плюхнулся в кресло за бывшим столом Хэнка. — Даже интересно стало, в какой момент ты в неё втрескался? Ты ещё был машиной? Как это вообще ощущается у роботов, если вы не трахаетесь и не испытываете ничего такого? ― Гэвин постучал пальцами по столу и хмыкнул. ― Вот ведь извращенская пластиковая морда! Ты же её мелкой козявкой встретил…
— Моя морда не пластиковая уже как пару лет.
— Я знаю! — огрызнулся Гэвин. — И вообще-то не об этом спрашивал.
— Ты спрашивал много о чём.
— Задолбал увиливать!
— У меня никогда не было дурных намерений и мерзких помыслов о Мари в пору её детства и юности. — Коннор поморщился, мотнув головой. — Да, я был машиной, когда влюбился в неё, — неохотно открылся он. — Но я не знаю, как описать тебе то чувство… Сейчас я понимаю, что оно больше напоминало страх. Романтическая любовь для людей связана с сексом — эта мысль пришла в голову одной из первых, потому что я робот, привыкший просчитывать события наперёд. И знал, что в будущем это могло значить для нас двоих. Но я не хотел её. У меня, эм… не доставало для этого деталей. — Улыбнулся с театральной деликатностью. — И твой вопрос насчёт отсутствия желания у андроидов вполне справедлив: из-за наших с Мари физиологических различий я нередко ощущал некоторую неестественность моей страсти. Всё время думал о том, что это должно быть по-другому. К сожалению, контролировать свои чувства я не мог. Думаю, ты понимаешь это.
― Неужели не было мыслей, что твои чувства могут измениться?
― Это людям свойственно всё извращать до такой степени. Я понимаю, ведь их существование завязано на страхе смерти и инстинкте размножения. И уж тем более дружба маленькой девочки и взрослого мужчины со стороны выглядит как нечто опасное, потенциально грязное… Но я не думал, что способен на страстную любовь. Она всегда казалась мне чем-то, что может быть лишь у других. Возможно, в какой-то момент программа социальных отношений вычислительно пришла к тому, что моя исключительная привязанность к Мари готова перейти на другой уровень, потому что к шестнадцати она выглядит как взрослая человеческая особь, ― отчеканил он с насмешливой протокольностью и оттенком пренебрежения.
― Программа вычислила страсть, ― саркастично резюмировал Гэвин.
― Звучит бредово, согласен. Но все чувства девиантов ― это так или иначе вычислительный процесс, просто очень высокого порядка.
Коннор ощутил себя уязвимым. Было тяжело открываться Риду после стольких лет их глупой вражды, и он учился доверять ему весь последний год. Вот бы сейчас вместо него здесь был Майкл: младший Грейс никогда не осуждал и всегда был чутким, понимающим собеседником.
«Но ты уже открыл рот и заговорил. Да, сейчас здесь Гэвин. Не Майк. Выдохни и успокойся, всё уже случилось».
― Теперь у тебя это не так работает, верно? Не боялся, что она тебе, не знаю, разонравится или типа того?
― Ещё как. В мои планы входило разделить свою человечность именно с ней, а если бы у меня вдруг не возникло влечения к человеку, которого я люблю, это стало бы катастрофой. Но Майкл сделал всё для того, чтобы загрузка сознания прошла с минимальными эмоциональными потерями. Знаешь, в каком-то смысле я заново влюблялся в Мари, но уже другими системами. ― Коннор мягко засмеялся. ― Вот она сейчас пришла, была так близко, и моё тело уже было готово ответить на её присутствие самым… неудобным способом. А раньше я волновался, что со мной этого может не произойти. Наверное, странно, но меня это успокоило.
― Тебя успокоил едва не случившийся на рабочем месте стояк? ― Гэвин резко вжался в спинку кресла и залился хохотом.
― Я же сказал, это покажется странным. ―Коннор смущённо улыбнулся и посмотрел себе под ноги.
― Ты чудик. Слов нет! Но есть что-то трогательное в том, как просто ты говоришь о тех вещах, о которых стесняются говорить люди. И да, забудь, что я так сказал.
― Я и так знаю, что ты эмоциональный инвалид, не парься.
― Мудила, ― буркнул Гэвин и направился к своему столу.
Как и обещала, Мари вернулась за Коннором в участок к вечеру. Доехав до Мичиган-драйв, они долго гуляли по знакомым наизусть улочкам. Болтали обо всём и в то же время ни о чём ― никто не решался заговорить о печали в разлуке, о глубоких переменах или о роковом февральском признании. Коннор в основном рассказывал о напарничестве с Ридом и повышении Хэнка, Мари ― об учёбе, волонтёрстве и визитах Кристины. Тёплый ветерок остужал нагретый за день асфальт, забирался под одежду, щекоча кожу, игрался в чуть отливающих медью прядях Коннора: «Не помню, чтобы прежде у него выгорали волосы, ― заметила Мари. ― Такая глупость ― цепляюсь за какие-то крохотные детали, надеясь догнать прошлое. И пора перестать уже пялиться, это жалко! Не могу ничего с собой поделать: он как назло стал чертовски хорош! Да и фигура его раньше никогда не выглядела спортивной, как сейчас: всегда худой и высоченный, как небоскрёб…» ― её размышления прервал телефонный звонок. Мари вновь посмотрела на дисплей с удивлением и недовольством, забавно поморгала и сбросила вызов.
― Кто там всё безуспешно пытается достать тебя весь день? ― праздно полюбопытствовал Коннор.
― Никто! ― пролепетала Мари, и её щёки вмиг покраснели, а на губах заиграла незнакомая лисья ухмылка. Она никогда так не отвечала ему ― «никто», это всегда был кто-то, Мари рассказывала обо всём и обо всех.
― Так сильно насолил?
― Нет, нет! Ничего такого. Просто никто. Правда.
Снова звонок. Сбросила, раздражённо цокнув.
― Кто бы это ни был, хочется вмазать ему прямо сквозь твой телефон, он мешает разговору, ― хмуро проворчал он, поправляя одну из подтяжек на плече.
― Ты чего так завёлся? ― Мари остановилась и нарочно поймала его взгляд.
Это был голос Коннора, но произносил он нечто совсем несвойственное его обладателю. Несвойственной ему интонацией. По крайней мере, Мари всегда так казалось.
― Не знаю. Наверное, просто злюсь. На время и на расстояние. Весь день гадкое чувство… Что мы с тобой отдалились, и это слышно буквально в каждом слове. Даже не знаю, кого или что винить.
― Вини меня. Это была моя вина. Мой выбор.
― Ну, вот опять ты. ― Коннор покачал головой.
