― Я тебе больше скажу, ― подхватил Рид, чуть подавшись вперёд: ― двенадцать лет назад, пробивая брюхо твоему сынку, один хрен не рассчитывал, что когда-нибудь стану с ним приятельствовать. Или радоваться твоему повышению… Я вас обоих терпеть не мог. Нет, вы и сейчас меня иногда бесите, два спесивых мудилы ― старый и молодой, но только иногда.

― Стоит сказать, что спесивый мудила среднего возраста нас тоже иногда бесит, ― с усмешкой добавил Коннор и осушил стакан бурбона: с того памятного вечера в «Красном Кадиллаке» он ему особенно полюбился.

― Пожалуй, справедливое замечание. ― Гэвин захохотал, почёсывая отросшую щетину на подбородке. — Эй, вундеркинд! — обратился он к уткнувшемуся в телефон Майклу Грейсу. — Чего молчишь весь вечер?

— Дела надо кое-какие доделать.

— У меня появилось нестерпимое желание обмакнуть твой сраный девайс в кружку с пивом: может, хоть тогда подключишься к разговору.

— Понимаю, было бы лучше, если б вместо меня здесь сидел мой батя, но он поясницу потянул, когда соседке раковину чинил.

— Жаль, старина Энтони мне понравился. — Гэвин покачал головой. — Особенно его ржачные истории про работу. — Отпил из своей кружки. — Кстати, Коннор, ты вроде собирался в сержанты. Чего медлишь-то?

— Подам рапорт на сдачу экзамена летом. Сейчас мне не нужны заморочки с публичностью из-за моей новой сущности.

― Да я просто думал, что папаша теперь мог бы и похлопотать за тебя.

― Вряд ли всё так просто. И я не собираюсь добавлять Хэнку головную боль. Хочу, чтобы всё было правильно. ― Он пригладил пальцами бровь.

― Но вообще-то я действительно мог бы, если ты вдруг попросишь, ― добавил Андерсон.

― Не нужно. С этим я должен разобраться сам. ― Коннор сосредоточенно продавливал кожу ладони зубочисткой, слегка морщась и кривя рот.

― Нахрена ты это делаешь? ― поинтересовался Гэвин.

― Со стороны, очевидно, выглядит тупо и бессмысленно, но Майк говорил, что мне полезно развивать тактильные ощущения. Как приятные, так и неприятные.

― Ты приятные-то хоть развиваешь вообще? А то могу тебя познакомить с кем-нибудь, кто не против весело провести ночку. Может, даже не одну. ― Гэвин азартно посмеивался, подперев кулаком щёку.

― Думаю, не стоит.― К лицу Коннора прилила кровь, а сердце учащённо забилось от смущения.

― А что так? Неужели ещё не думал ни с кем покувыркаться? Или ты боишься облажаться из-за отсутствия опыта?

― Облажаться не боюсь. Я знаю, как устроено и функционирует человеческое тело. ― Уголки его губ чуть дёрнулись вверх, пока Коннор разглядывал трещины в деревянных досках стола. ― Мне трудно объяснить…

― Гэвин, оставь его в покое, ― вмешался Хэнк. ― Предлагаю снова выпить за меня! Сегодня всё-таки мой вечер. ― Он улыбнулся с шутливым самодовольствием.

Домой вернулись глубокой ночью. Хэнк долго не мог лечь спать, всё наматывал круги по дому, как будто что-то обдумывал. И когда Коннор погасил свет в гостиной и лёг на диван, укрывшись одеялом, Андерсон присел рядом и громко выдохнул.

― Спасибо тебе. За всё.

Коннор готов был отшутиться насчёт пьяной сентиментальности, но в голосе Хэнка звучала серьёзность. То, что он сейчас говорил, было для него безмерно важно.

― Когда мне официально присваивали чин, я всё о тебе думал. О том, как много в моей жизни изменилось, когда ты в ней появился… Когда стал моей семьёй. Я сам в себе давно разочаровался, крест поставил на всём, к чему стремился, считал себя куском говна, которому только и осталось, что пулю в лоб пустить. Но ты верил, что я чего-то стою. Что я сумею жить дальше, и ты единственный помог мне это сделать. Я сегодня ясно осознал, что стал счастливым человеком. Без тебя у меня бы ничего не вышло.

Коннор молчал, лишь пристально вглядывался в темноту, ища в ней очертания Хэнка. Любые слова казались ничтожными, неспособными передать то, что он чувствовал в это мгновение.

― Ну, добрых снов тебе. Завтра на службу всё-таки. ― Андерсон поднялся и прошёлся в сторону коридора, но вдруг остановился. ― Ты не против, если твоим напарником вместо меня теперь будет Гэвин, м? Вы вроде последний год неплохо ладили.

― Нет, не против. ― Его голос чуть дрогнул. ― Ты всё равно останешься моим лучшим напарником. ― Коннор понимал, как по-детски это прозвучало, но ему было плевать.

Хэнк посмотрел в его сторону ещё немного и отправился к себе. Стихли шаги в спальне, и дом погрузился в усыпляющую тишину.

Тьма разрасталась, накрывая собою всё вокруг. Разум уносился куда-то далеко, бросался с разбега в несбыточные грёзы. В невесомой пустоте Коннор услышал шум океана, вдохнул свежесть налетающей волны, но самого океана было не видать. И вдруг он очутился в незнакомом баре, где не было ни единой души. Из окна, похожего на то, что в его гостиной, проливался бледный ровный свет, подхватываемый тусклым прожектором на потолке. Впереди, в черноте, что-то белело, двигаясь на едва брезжащий свет в центре комнаты. Косой луч прожектора упал на округлость обнажённой груди, на тёмно-алые губы, выхватил миниатюрные бёдра. К нему медленно и уверенно приближалась его Мари: смотрела тем же искренним смелым взглядом, протягивала цепкие обезьяньи лапки ― самая желанная и сладкая, как грех. Казалось, что запульсировало всё его тело разом, стало целиком огнём. Руки Мари бесстыдно опустились на плечи Коннора и скользнули к затылку ― его тело из огня сделалось вязким и тяжёлым. Тёплые мягкие губы прильнули к его губам. Крепче и глубже. Невозможно дышать от восторга.

Он может прикоснуться? Где пожелает? Как пожелает?

Терпение гасло вместе с искусственным светом прожектора. Кровь в висках стучала и выла «Мари! Мари! Мари!»

В каждом вдохе «Мари», в каждом движении. В этой густой темноте.

Его трепетные руки легли на её грудь и осторожно сжали…

Коннор глубоко вдохнул и открыл глаза, уставившись в потолок, исписанный отсветами уличных фонарей. Из его горла вырвался тихий неконтролируемый стон. Всё тело было подобно натянутой струне, готовой лопнуть, объято мокрым жаром. Следуя прежде непостижимому импульсу, спустился рукой вниз живота и крепко обхватил напряжённый член, энергично скользнув ладонью вверх-вниз несколько раз. Ещё и ещё. Сильнее и быстрее. Неискушённое тело ответило стремительной разрядкой. Приглушённо всхлипнул, вжавшись головой в подушку, крепко зажмурился, ощущая, как текучий огонь пронёсся сквозь каждую клетку, и через несколько секунд обмяк.

Не понял, как отключился, и вздрогнул, очнувшись в семь утра. Живо собрал в охапку постельное бельё, запихнул в стиральную машинку, а сам встал под душ. Воспоминание о том, что случилось ночью, впилось под кожу сотнями игл. Он не смог удержать жаждущих рук и повторил всё снова. Прижался лбом к холодному кафелю стены и издал нервическую усмешку: «Как я только раньше без этого жил?»

Вышел из ванной разморённым и безразличным ко всему вокруг. Всё, чего хотелось, ― снова почувствовать это невыносимо острое желание, дотронуться до собственного тела как-нибудь иначе. А часы неумолимо приближали отъезд на работу. Когда пробудился Хэнк и вышел в кухню, Коннор не поверил своему лживому рту, столь мелочно и хитро пробормотавшему что-то про плохое самочувствие и отгул.

Он посвятил себе остаток дня в комфортном одиночестве. Ситуация виделась Коннору просто смехотворной, но в этих коротких мгновениях самоудовлетворения он внезапно познал ещё одно крохотное человеческое счастье. Он позволял себе думать обо всём, о чём хотел. Новизна ощущений не загоняла далеко его фантазии, и обыкновенная мысль о возможности обладать обнажённым телом возбуждала просто и пламенно. Коннор воображал множество разных изгибов, безликие образы заполняли его сознание. Но, несомненно, любимейшим из них стал тот единственный, что имел лицо: «Мари!.. Мари!» ― чуть дыша молил он, растворяясь в блаженстве снова и снова, будто она могла услышать и вернуться к нему.

― Коннор… ― шептала она в забытьи под красивым чужим телом, упираясь пятками в скомканные простыни. ― Коннор! ― вскрикнула Мари, сжав в кулачок взмокшие чернильные пряди на затылке Марселя.