После моего дезертирства я под французского солдата-отпускника маскировался, а сейчас — как белая ворона буду. Вернее — синяя.

— Поможем доктору? — солдат, что меня в вагон привёл, товарищей взглядом обвёл.

— Какой разговор…

Те, кто в вагоне был, в сидоры свои тут же полезли. Ещё из Ля-Куртина с собой захваченные.

Пяти минут не прошло, а я уже примерку обновок начал.

Нашли мне и нижнее, и верхнее. Даже — шинель. Российский солдат — запасливый.

То, что мало было — к своим прежним хозяевам вернулось, а то, что моего размера и больше, я на себя надел. Велико — не мало. Лучше просторно, чем жмёт.

Вид у меня, конечно, был сейчас не очень. Ладно, не на подиуме красоваться.

Французскую форму я от греха подальше в окно вагона выбросил. Так лучше будет. Из прежнего сейчас на мне только ботинки. Сапог лишних у земляков на меня не нашлось.

— Документы какие-то нужно на лесоразработках будет предъявить? — поинтересовался я.

Если нужно — весь мой маскарад коту под хвост идёт.

— Нет, Иван Иванович. Мы Вас в свои списки внесём, как будто с нами на ферме работали. Всё хорошо будет, не сомневайтесь.

Ну, хорошо, так хорошо…

— Есть хотите? — спохватился мой бывший пациент.

— Да.

— Егорыч, покорми доктора, — распорядился старший по вагону.

Похоже, на фермах их с едой не обижали… Ещё и с собой дали…

Я ел и наесться не мог.

Егорыч только улыбался и ещё подкладывал.

— Ешьте, ешьте, доктор…

Вовремя я в вагоне с нашими оказался — на следующий день мы уже были в ля-Жу.

Встречавший нас француз-капрал построил в колонну прибывших с ферм и куда-то повёл.

Почти сразу же за станцией начался сосновый лес. Деревья в нём были на загляденье. Как дома говорят — корабельные.

Воздух, которым мы все сейчас дышали — чистейший, вкусный. Хоть на хлеб его намазывай.

Пятисот метров не прошли, как лесопильный завод нам встретился. Как это я узнал? По звуку. Весьма характерному.

Позднее мне стало известно, что таких тут — почти сорок. За время войны их здесь построили английские инженеры, а лес пилили на заводах солдаты, прибывшие из Канады.

За такое они всех святых благодарили. Канадцы — не дураки, понимали, что на заводе лучше, чем в траншее. На небеса они совсем не торопились. Пусть на фронте и медали дают.

Через час пешего хода по лесу нас остановили перед большим деревянным домом, крытым тёсом. Почти сразу на его крыльцо вышли люди в английской офицерской форме.

Как оказалось, начальник нашего здешнего лагеря и его помощники.

Французский капрал приказал нам подравняться. Сейчас нас по счёту принимать будут. От французов к англичанам.

Я немного напрягся. Вдруг, выявят меня как лишнего? Возьмут за ушко, да на солнышко…

Молоденький английский офицер начал выкрикивать наши имена и фамилии. Я не последний в списке числился и скоро меня назвали.

Как и было велено, я поднял руку. Англичанин в бумаге, что держал в руке, отметочку сделал.

В конце переклички всё же заминка вышла. Тут гадать не надо, поставлены были в известность англичане, сколько им с ферм работников прибудет. Двести. Тут же двести один оказался.

Молоденький офицер что-то начальнику лагеря доложил, тот только рукой махнул. Больше, не меньше. Вот, если бы дорогой кто сбежал, это — проблема. Тут же французы на одного больше дали. Что, его сейчас обратно посылать? На лесоповале все пригодятся. Фронту лес ой как нужен. Тысячи километров траншей древесины прорву требуют.

Оказалось, у англичан порядка было больше, чем у французов. Нас уже ждал обильный горячий завтрак и места для размещения. Не нары. Койки! Каждому!

Приготовлены они были с запасом, так что и на меня хватило.

Матрацы — новенькие. Подушка — имеется. Одеяло — в наличии. Даже целых два на человека.

Ничего они не попутали? Нет? Вот и хорошо…

Сейчас мне надо осмотреться, сил набраться и в Швейцарию. Лучше даже не одному.

Ну, с этим торопиться я не буду. Нечего людей смешить.

Глава 17 Бушико и Ананченко

Ба, знакомые всё лица…

В лагере, куда я сейчас попал, сотня солдат из нашего экспедиционного корпуса уже находилась. Большинство — ля-куртинцы третьей категории. Воевать они отказались и теперь с топорами в руках лес заготавливали. Русскому человеку, эта работа привычная.

Они меня с местной географией и прочим по верхам и познакомили.

— Сейчас мы между Безансоном и Понтарлье…

Честно говоря, это мне мало что сказало.

— Над нами старшим поручик Бушико…

Что-то я не знаю такого.

— Он уже после ля-куртинских событий появился. Наш, но за француза себя выдает. Мартышка, длинный нос…

Почему мартышка? Ещё и длинный нос?

Впрочем, скоро мои вопросы нашли ответы. Часа не прошло, как к нам, новеньким в лагере, Бушико и заявился.

Росточком совсем не велик, кривоног, глазки подслеповатые, нос… Выдающийся. Не нос, носище…

— Опять обдуривать нас пришел… — услышал я этот и подобные шепотки.

— Капитан…

Да, называть себя Бушико всем велел капитаном. Даже, приказ соответствующий самолично издал. Ну, тут уж и сказать нечего.

Первый месяц после своего появления в лагере Бушико был тише воды, ниже травы. Учёт работы вел хорошо, деньгами солдат не обижал. Еженедельно выдавал положенное до сантима.

Далее деньги стали выдаваться два раза в месяц, затем — один раз и не полностью.

Солдаты предъявили претензии десятникам. Те в грудь себя били — сведения о количестве отработанных каждым лесорубом часов подаем правильно и своевременно. Это Бушико что-то мудрит.

Пошли всем коллективом к поручику-капитану.

Тот руками замахал, на безобразия в штабе округа сослался. В Безансоне у французов де полный бардак, два и два сложить не умеют, денег всегда меньше дают, он чуть ли не из своих докладывает.

Десятники пригрозили в Безансон пойти, сами во всем разобраться.

Тут и выяснилось, что якобы у Бушико самого не всё в ладах с арифметикой. В детстве его корова бодала, он испугался и с этого времени у «французского подданного» в голове цифры путаются.

Попросил он тогда ещё у десятников себе в помощь грамотного человека для ведения учета работы и начисления денег.

На работу по учётной части ля-куртинцы поставили бывшего ротного писаря и тот за пару дней всё в порядок привёл. Деньги лесорубы стали получать сантим в сантим.

Однако, всё хорошо было не долго.

После того, как в России произошла Октябрьская революция, французы для русских трудовых рот норму питания сразу урезали.

Комендант лагеря английский полковник Кольден предложил Бушико организовать для русских отдельное питание. Из-за уменьшения норм, по его словам, они уже не могли из одного котла с канадцами столоваться.

Бушико об этом десятникам сказал, те — солдатам-лесорубам. В делянках дело до забастовки дошло. Бушико предложил из заработанного доплачивать и продолжить питаться вместе с канадскими солдатами. Наши согласились, но скоро поручик опять с деньгами запутался. Многовато что-то получалось из заработка выкладывать. Десятники и здесь его на писаря Ананченко заменили. Тут же всё пошло по-честному и без обмана.

Авторитет мартышки с длинным носом упал ниже низкого. Никто его сейчас уже и не слушал.

Ананченко, Ананченко… Что-то не припоминаю я такого…

Оно и понятно, в ротах-то вон сколько солдат было.

Может он мне поточнее наше местоположение разъяснит?

— Можно мне с Ананченко переговорить? — обратился я с вопросом к одному из ля-куртинцев.

— Вон он, в углу на кровати сидит.

Моё предположение оказалось верным.

— Это — ля-Жу. — выложил из кармана Ананченко монетку.

Я кивнул. Пусть франк будет железнодорожной станцией.

— Это — Понтарлье. Там тоже наши работают. Пятьсот человек.

Ещё одна монета легла на одеяло.