— Врач придет сию минуту, — сообщила она с таким благоговением в голосе, точно провозвещала второе пришествие.

Вскоре явился некий подросток в белом халате.

— Добрый вечер, сэр, добрый вечер, — радушно приветствовал меня, потирая руки, юный практикант. — Насколько я понимаю, у вас кровотечение из носа, сэр.

Если учесть, что мои борода и усы затвердели от запекшейся крови, что из правой ноздри продолжала капать кровь и вся моя одежда была покрыта красными пятнами, я не был склонен называть его диагноз особенно блестящим и проницательным.

— Да, — произнес я.

— Ну так, — сказал врач, вооружаясь двумя хирургическими щипцами, — давайте-ка посмотрим, что там у вас происходит, сэр.

Одними щипцами он расширил мою ноздрю до африканских размеров, другими извлек несколько десятков сантиметров пропитанного кровью бинта.

— Так-так, — глубокомысленно заметил он, заглядывая в кровоточащую полость. — Похоже, сэр, у вас там есть кое-что еще.

— Они затолкали мне в нос все, что попалось под руку, — сообщил я. — Не удивлюсь, если в лабиринтах пазух вы обнаружите слоняющихся без дела двух дежурных и одну старшую сестру.

Врач нервно усмехнулся и вытащил из моей ноздри шматок ваты.

— Ага, — произнес он, направив в ноздрю луч маленького осветительного прибора, — вижу, точно. Я нашел место, откуда сочится кровь. Понимаете, сэр, у вас там есть парочка крупных сосудов, за которыми стоит присматривать.

— Спасибо, — сказал я, пытаясь сообразить, как это можно присматривать за сосудом, таящимся где-то в темных закоулках моего носа.

— А теперь, — продолжал врач, — немного кокаина для обезболивания.

Вооружась подобием баллончика с дезодорантом, он прыснул мне в нос кокаином.

— Вот так, — приговаривал он. — А теперь, сестра, подайте термокаутер. Вот так. Не бойтесь, больно не будет, сэр.

Как ни странно, я и впрямь не почувствовал боли.

— Вот так, — повторил врач, выпрямляясь с видом фокусника, выполнившего сложнейший трюк.

— Как, это все? — удивился я.

— Да, — сказал врач, еще раз направив лучик света в мою ноздрю. — Это все. Больше не должно быть никаких проблем, сэр.

— Я вам чрезвычайно благодарен, — молвил я, проворно освобождая операционный стол.

Мы с Пимми вышли из больницы туда, где ожидало наше такси.

— Ух ты, как скоро, — восхищенно заметил водитель. — Я думал, вас продержат там час, а то и два.

— Да нет, они быстро управились, — сообщил я, с наслаждением глубоко, без помех дыша носом.

Машина скатилась по пандусу на улицу.

— Пресвятая Дева, Матерь Божья! — воскликнула вдруг Пимми.

— В чем дело? — испуганно осведомились мы с шофером.

— Мы попали не в ту больницу, — пролепетала Пимми.

— Не в ту больницу? Как это понимать?

— Не в ту больницу? Но ведь вы именно эту назвали, — обиженно заявил водитель.

— Ничего подобного, — возразила Пимми. — На стене написано «Больница Св. Фомы». А нам надо было попасть в больницу Ватерлоо.

— Но ведь вот он — мост. — Водитель показал в окошко. — Вы сказали — мост. Видите, вот он.

Он явно полагал, что в жизни хватает проблем без таких пассажиров, которые запросто меняют местами все лондонские больницы.

— Мне все равно, где мост, — настаивала Пимми. — Больница не та. Это не Ватерлоо.

— Это так важно? — спросил я. — Главное — мне помогли.

— Конечно, но я предупредила Ватерлоо, — объяснила Пимми. — Ночные дежурные ждали нас.

— Между прочим, — задумчиво произнес водитель, — на слух Ватерлоо вполне можно спутать со Святым Фомой, особенно когда сидишь за рулем.

У меня не нашлось адекватного ответа на эту реплику.

Мы возвратились в Абботсфорд, и пока я литр за литром поглощал теплый чай, Пимми пошла объясняться по телефону с больницей Ватерлоо.

— Я сказала им, что это случилось по вашей вине, — торжествующе доложила она мне. — Сказала, что вы малость помешались, что мы усадили вас в такси и вы назвали водителю не тот адрес.

— Большое спасибо, — сказал я.

Ночь и последующий день прошли без приключений, если не считать, что один пациент пытался продать мне стоящий в холле стол якобы в стиле Луи XV, а другой упорно выстукивал азбуку Морзе по моей двери. Но это все были пустяки, и мой нос вел себя замечательно.

Придя вечером на дежурство, Пимми уставилась на меня взором василиска.

— Ну, — осведомилась она, — ваш нос вас больше не беспокоил?

— Ни капли, — гордо сообщил я и не успел договорить, как кровотечение возобновилось.

— Господи! Обязательно надо было ждать, когда начнется мое дежурство? — спросила Пимми. — Почему было не доставить удовольствие дневной смене?

— Это все ваша красота, Пимми. При виде вас у меня поднимается давление и сосуды не выдерживают.

— Как вы говорили, из какой части Ирландии вы родом? — допытывалась Пимми, запихивая мне в нос марлю с адреналином.

— Гоморра, на границе Содома, — незамедлительно ответил я.

— Не верю я вам, — сказала Пимми, — хотя трепаться вы мастер за пятерых ирландцев.

Тем временем ее манипуляции с бинтами не дали никакого результата. Кровь продолжала сочиться из носа, как из неисправного крана. В конце концов Пимми сдалась и пошла звонить доктору Граббинсу.

— Доктор Граббинс велел вам ехать в больницу Ватерлоо, — доложила она мне. — Говорит, что постарается, чтобы на этот раз вы не ошиблись адресом.

— А разве ты не поедешь?

— Нет.

— Это почему же?

— Не имею понятия, — ответила Пимми. — Вас отвезет шофер нашей служебной машины.

Шофер служебной машины был полон решимости отвлечь внимание своего пассажира от мрачных мыслей.

— Паршивая штука — носовое кровотечение, — с ходу начал он рассуждать. — У нас хватало этой печали, когда я играл в регби, но теперь-то я слишком стар.

— Стар для кровотечения? — осведомился я.

— Нет, для регби. А вы, сэр, играете в регби?

— Нет, изо всех командных игр я признаю только одну.

— Это какую же, сэр? — заинтересовался водитель.

Было очевидно: какую игру ни назови, он будет продолжать докучать мне болтовней. Во что бы то ни стало надо было заставить его замолчать.

— Секс, — грубо отрезал я.

Остаток пути мы ехали молча.

В больнице симпатичная дежурная сестра провела меня в палату, которую можно было назвать пустой, если не считать лежавшего у стены, одержимого кашлем и предсмертными судорогами старика и семейства в составе матери, отца, дочери и сына, которые играли в «Монополию» за столом метрах в двух от моей койки. Устраиваясь на койке, как мне было велено, я слушал вполуха их болтовню.

— Ты уверена, мама, что это не больно? — спросил мальчик, энергично перемешивая кости.

— Конечно, не больно, мой драгоценный, — заверила мать. — Ты же слышал, что сказал врач.

— Конечно, не больно, — подхватил отец. — Это же всего-навсего гланды и аденоиды. Ничего серьезного.

— Конечно, пустяковая операция, — продолжала мать. — Ты ничего не почувствуешь.

— Я покупаю «Пиккадилли», — пронзительным голосом объявила девочка.

— Ты же видел это по телевизору, верно? — спросил отец. — Человек ничего не чувствует. Даже когда аборт делают.

— Генри! — укоризненно воскликнула мать.

— «Пиккадилли», «Пиккадилли», хочу «Пиккадилли», — талдычила девочка.

— Ну а потом, — сказал мальчик. — Потом, когда пройдет заморозка. Все равно ведь будет больно.

— Нет, — возразил отец. — Ничего подобного. Тебе дадут успокаивающее.

— А это что такое?

— Наркотики и все такое, — успокоила его мать. — Честное слово, ничего не чувствуешь. А сейчас давай ходи, твоя очередь.

«Бедняга, — подумал я. — Смертельно боится, а тут еще я весь в запекшейся крови, эта картина смелости ему не прибавит. Ничего, я сам поговорю еще с ним после того, как меня приведут в порядок».

Тут возвратилась сестра.

— Сейчас придет врач и займется вашим носом, — сообщила она, задергивая занавески перед моей кроватью.