Ладно. На такие случаи есть испытанный способ. Я шагнул чуть поближе к главному и тихо сказал:

— 10 баксов дам.

— Другой разговор, — обрадовался центральный.

— С этого надо было начинать, — согласился второй.

— Десять бед — один ответ, — хохотнул третий.

— Ну? — я помахал купюрой у них перед носом.

— В общем, помер твой дружок-то, — сказал главный.

— Как помер? — опешил я.

— А вот так. Под новый год у нас тут самая работа начинается — ну, сам понимаешь, все закупаются, то есть машин намного больше приходит, чем обычно. Людей, как ты знаешь, не хватает, поэтому те, кто есть, зарабатывают тоже больше. Мы вон тоже вкалывали, как проклятые, зато после этого так попировали — два дня потом подняться не могли! Думали, сами кони двинем, хе-хе…

— Давай ближе к делу, — оборвал я.

— А, ну да. Ну, короче, разгружали мы все овощи, Васька этот твой таскал-таскал какую-то морковку, что ли, потом смотрю — бросил следующий ящик на землю, за поясницу схватился и поплелся куда-то в сторону. Еле-еле так, хромает, как подбитый. Ему начальник, который товар принимал, кричит, мол, ты куда, а он говорит — не могу больше.

Тот его догнал, деньги заработанные сует, спрашивает, что случилось, а Васька только за спину держится, воет от боли да матерится почем свет стоит. Потом его еще пару раз видели — он просто лежал где-то в углу и не двигался, только по глазам было понятно, что живой. А потом уж сказали, что помер он — пошли туда, а он уже мертвый. То ли замерз насмерть, то ли от голода — он небось и так болел всем подряд, а тут ни пожрать купить, ничего — подняться-то не может. Так что такая история вышла. Ну все, я тебе рассказал, что обещал — давай гонорар!

Я отдал бомжу десятку баксов и медленно побрел к выходу. Троица тут же снялась с места и куда-то побежала — видимо, обналичивать полученные доллары. «Так небось на одну бутылку и поменяют, идиоты», — с усмешкой подумал я. «Хотя и хрен бы с ними. Сами свою жизнь выбрали. В отличие от Васи…»

Не помню, как я доехал до дома. Но в скверике рядом с общагой я распечатал купленную бутылку водки и выпил ее всю, закусив тем, что припас для Василия. Благо, на улице было темно, и никакие случайные (как и неслучайные) прохожие мне не мешали.

На улице он жил — на улице я его и поминал. Светлая память тебе, Вася. Пусть там, где ты сейчас, тебе будет уютнее.

13 февраля 1994 года

Смерть Василия настроила меня на философский лад. Мне уже казался совсем лишним тот кураж, с которым мы с ребятами совсем недавно подходили к бандитам. «Сценки разыгрывали, как плохие актеры, насмотревшиеся дешевых боевиков», — думал я. «А смерть — вот она, все время рядышком ходит».

Ощущение прогулок по лезвию натолкнуло и на банальный, в общем-то, вывод о том, что нужно успевать все делать вовремя. Позвонить, встретиться, попросить прощения, отблагодарить… О! Отблагодарить! Я ведь совсем забыл про Степку! А парень меня тогда так сильно выручил, что я даже придумать не могу, что бы для меня можно было сделать еще. Можно сказать, своими руками вытащил наверх с самого дна, перенеся сразу через несколько ступенек.

«Перестань. Отдашь, когда сможешь. Тебе они сейчас нужнее», — сказал мне в тот день Степа, протягивая пачку купюр. Я-то пытался объяснить ему, что живу на улице и чем думать, где взять деньги, чтобы долг отдать, проще сразу продаться на органы. Тогда так и было. Теперь сумма, взятая у сослуживца, была для меня чем-то вроде минимального оклада: вроде бы и нельзя сказать, что это совсем бесполезные копейки, но и ничего значительного на них не сделаешь. Так что пора было отдавать долг.

Я сел на электричку (уже без фокусов с пересадками, как в тот раз) и поехал в Мытищи. Со станции шел не спеша, наслаждаясь зимними снежными пейзажами. Все-таки даже подмосковные городки, даже те, что расположились совсем недалеко от столицы — это совсем другое ощущение, хотя в них тоже стоят знакомые десятиэтажки. Жизнь здесь течет размеренно и неторопливо: никаких тебе скоростных видов транспорта, никакой суеты и толчеи. Иногда даже кажется, что в таких городках никто никуда никогда не опаздывает, а все живут и гуляют по улицам в свое удовольствие. Конечно, я понимаю, что на самом деле это далеко не так, и у местных жителей полно своих проблем и забот. Но когда сюда приезжаешь — создается впечатление, что попал в какой-то дачный поселок, где и летом-то всех дел — только ухаживать за грядками, а зимой остается только наслаждаться покоем и устраивать чаепития с соседями.

— Здравствуйте, — беззубым ртом поздоровалась со мной проходящая по тротуару бабушка, расплывшись в обворожительной улыбке.

— Здрасьте, бабуль, — улыбнулся в ответ я.

Поймал себя на мысли — хорошо хоть где-то в этой новой стране, вроде своей, но одновременно такой далекой, люди остались людьми. Эта бабулька в старой заношенной одежде излучала позитив. Дай бог тебе бабушка здоровья, хотелось, что свои последние дни такие люди доживали вот точно с такой улыбкой на губах. Ну а я, как говорится — чем смогу… Я сунул руку в карман, где лежали деньги и как бы невзначай обронил десятидоларовую купюру. Долары сейчас в Москве в ходу, на них даже можно отовариться без обмена.

— Ой, бабуль, вы кажется денюшку обронили.

Бабуля остановилась, а я поднял баксы и сунул ей. И пока старуха не стала пытаться деньги вернуть, зашагал дальше. Помогать надо людям. Как мне когда-то Степка помог.

По пути к Степкиному дому я зашел в магазин и хорошенько закупился: в прошлый раз он меня кормил и поил, теперь буду я — пусть знает, что Вова Данилов для товарища не жалеет ничего и тем более не остается в долгу! И уж в любом случае армейская дружба для меня — не пустой звук. Поднявшись на нужный этаж, я позвонил в дверь.

Ответом мне была тишина. Я нажал на звонок снова, потом в третий раз… Ноль реакции. «С бабой он там, что ли… Или… А, точно! Он же говорил мне, что его могут в любой момент срочно вызвонить на работу! На работе он, как пить дать. Все-таки надо было его предупредить. А я все — сюрприз, сюрприз…»

На лестнице послышались медленные шаркающие шаги. Я оглянулся. По ступенькам поднималась бабушка — божий одуванчик: морщинистое доброе лицо, сама в каком-то стареньком пальто, на голове платочек — ну просто персонаж из детской сказки или родная сестра той старухи, с которой мне довелось встретиться по дороге! Заметив, у какой двери я стою, бабулька сказала:

— Не звони, милок. Зря только звонок сожжешь. Нету их.

— Как нет? А где же они? Уехали куда-то, что ли?

Старушка остановилась и внимательно посмотрела на меня:

— А ты сам-то, сынок, кем будешь?

— Да я друг Степкин! Мы служили вместе. Он на дембель раньше меня на полгода ушел, весной, а я — осенью. Вот, приехал в гости к другу, — я показал сумки с едой и выпивкой.

— Ох-хо-хо… — бабка грустно взмахнула рукой. — Нет у тебя больше друга, мил человек.

— В смысле? Что вы хотите сказать? — не понял я. Точнее, уже понял, но как мне не хотелось, чтобы мои предчувствия и в этот раз оказались верными!

— А что тут еще скажешь, — вздохнула старушка и, помолчав, тихо добавила. — Взорвали их. Где-то месяц назад. Степка с семьей ехать куда-то собрался, они в машину сели, он мотор завел — а она как бахнет! Мне аж вон стекло на кухне выбило, до сих пор изолентой заклеено, потому как новое вставить некому.

— Вот это да, — я стоял, словно пришибленный. Еще одна смерть человека, успевшего стать мне дорогим! — А что же случилось-то, почему взорвали? Это же не пьяная драка — что-то серьезное, просто так взрывчатку подкладывать не будут.

— А кто их знает, сынок, — бабушка задумчиво пожевала губами. — Нынче время-то какое, бешеное, все друг друга взрывают, режут, стреляют, прости господи… В морду бы дали, как раньше, да разошлись — ан нет…

— Ну может, вы слышали что-то? — спросил я. — Все-таки соседи, рядом живете… то есть жили.