Она была мне опасна меньше, чем все остальные, и я буквально выскочила ей наперерез и замахала руками. Женщина остановилась, всматриваясь в меня — фигуру она различила, но солнце, уже взошедшее над домами, слепило ей глаза и не давало убедиться, что я тоже не несу ей угроз.

— Иди сюда! — зашептала я. — Я тебя не трону!

— Да боялась бы я тебя, — ухмыльнулась женщина. Я смогла ее рассмотреть: лет двадцать, вряд ли больше, и — о чудо! — на ней намотано подобие слинга. В руках у нее не было ничего, и это, возможно, было причиной, почему она все-таки подошла ко мне с моей рубахой вместо мешка: все хоть что-то, может быть, нужное. — Ты чего по улицам ходишь? Смерти не боишься или дурной?

— А ты-то куда идешь? — спросила я, отступая и давая женщине протиснуться в проулок. Крики наконец стихли, и я понизила голос: — Да еще с младенцем?

Женщина скривила губы. Она была похожа на булочницу или молочницу, судя по некогда чистенькому чепцу, полненькая, со вздернутым носиком.

— Аннетт, дрянная баба, решила, что я вот этого прижила и явилась к ней совращать ее дебелого сынка, — пояснила она, хотя я просила другие ответы. — А младенец… Да этому младенцу цены нет. — Ее глаза мечтательно прищурились, я нахмурилась.

— Пойдем туда, быстро, — скомандовала я, пока улица опустела, и потянула ее к дому, который покинули мои знакомцы. Шла я уверенно, и женщина последовала за мной, впрочем, выбора у нее не было.

Дверь оказалась не заперта. Я потянула ее, шагнула внутрь. Пахло какими-то травами и спиртом — дом лекаря? Где он сам? Я втащила женщину за собой, прикрыла дверь, настороженно вслушивалась, но до моих ушей не доносилось ни звука. Дом был пуст.

— Это дом Лазаря, — прошептала женщина. — Он еще в первый день сбежал. Нехороший дом. Что тебе здесь нужно?

— Надо его осмотреть, — бросила я, не придав ее словам никакого значения. Нехорошие дома бывают в фильмах ужасов — мы здесь в гораздо более паршивой ситуации. — Я Валер.

— Люсьена, — отозвалась женщина, а я, кинув на пол свою не нужную больше кладь, осматривалась. Прилавок, везде разгром, рассыпаны травы — от них такой запах, опрокинуты стулья, стол сдвинут. Что здесь могли искать? Я пожала плечами, вернулась к двери, с трудом задвинула в пазы засов.

Хороший дом или же нет, здесь достаточно места. Убежище я нашла — даже если с Рошем тридцать-сорок человек, мы разместимся. Уже не такая критичная теснота, как в той каморке — лабазе или амбарчике. Я прошла по залу, пытаясь найти хоть какую зацепку, что могло тут понадобиться тем трем мужикам, да и тем, кто побывал здесь до них, но от моего взгляда ускользали все существующие подсказки. Разве что выглядит посолиднее, чем дом, в котором я нашла себе одежду, а улица, кстати, беднее…

Ребенок опять захныкал. Люсьена выругалась, сняла исторический слинг, принялась разворачивать ткань.

— Мокрый, — сказала она недовольно, кивнув на ребенка. — И голодный. У этой проклятой Аннетт хотя бы невестка кормящая. Вздумала тоже, что мне нужен ее никчемный сын… — Она повернулась ко мне. — Жаль, что ты не кормящая баба, Валер. Больше было бы проку.

Я уже собиралась пройти в заманчиво приоткрытую дверь за прилавком, но меня остановили ее слова.

— Ты ему не мать и не кормилица? — уточнила я. — Откуда тогда ребенок, где его мать?

— Она уже была не жилец, — скривилась Люсьена. — Не знаю, кто ты, но, видимо, или отмеченный Молчащими, или блажной, что смерти не боишься. — Она помолчала, взяла ребенка на руки, укачивая его и смотря на детское личико как-то слишком оценивающе. — Не знаю, кто ты, но если поможешь мне сберечь этого ребенка, то так и быть, я откажу тебе половину того, что мне за него заплатят. Отец или его жена, кто-то из них двоих озолотит меня… нас, вот увидишь.

Я нащупала за спиной прилавок и оперлась о него. Все, кого я встретила в этом мире меньше чем за день, разве что, может быть, кроме Фредо и Мишель, все поглаживали острый кинжал за пазухой. Благородная вроде бы цель Люсьены не вязалась с тем, что она говорила. Мать ребенка мертва, но отец и его жена готовы осыпать Люсьену золотом за спасение малыша? Почему кто-то из них двоих?

— Поясни? — попросила я негромко. — И следить за младенцем придется тебе. Я, знаешь ли, этому не обучен.

— Пояснять нечего, — Люсьена торжествующе погладила ребенка по щечке, и он снова захныкал. — Его отец даст мне денег, если я верну ему сына. А графиня мне заплатит, надеюсь, втрое больше, если я ребенка отцу не верну. Так что думай, кого из них нам нужно с тобой отыскать первым.

Ладно, решила я. Все эти мексиканские страсти позже, они сейчас не так и важны. Главное, что я знаю, где найти кормилицу для малыша, но для того чтобы привести ее — ее и всех, кто захочет сюда перебраться — я должна убедиться, что дом безопасен и выдержит возможный штурм. Что мы не окажемся тут в ловушке.

Я подошла к окнам. Часть была забрана ставнями, часть нет, я присмотрелась — в чем причина и могу ли я как-то закрыть окна, желательно изнутри. Оказалось, что нет, ставни можно закрыть, находясь в доме, но и сорвать их с улицы не составит труда.

— Кто этот Лазарь? — спросила я, переходя к следующему окну. — Сколько человек здесь жили?

И что могло понадобиться тем троим? Последний, кого я видела выходящим отсюда, шел с пустыми руками. Те двое, вероятно, что-то унесли.

— Бакалейщик, но вообще торговал питейными травами, — Люсьена ходила взад-вперед, укачивая малыша. Он хныкал, периодически начинал плакать, но замолкал, значит, был не голоден и не так уж его беспокоило то, что его потащили куда-то из уютной кроватки. — Он сбежал вместе с женой и матерью, бросил все, ну, может, самое ценное и забрал. Денег у него было много, это да.

Три человека — очень плохо. Три человека — мало для того, чтобы в доме было достаточное количество запасов. Бакалея, если она была, растащена, пустых полок полно. Я осмотрела все окна, так и не приняв решение: безопасно здесь оставаться или нет? Окна можно забаррикадировать, если я найду чем.

— Слуги у него были? — я все-таки подошла к такой заманчивой двери, и хотя там, за прилавком, царила практически темнота, открыла ее полностью и заглянула. Я была готова к тому, что меня постигнет неудача, но чувство разочарования все равно обидно кольнуло. Из всего ценного — только порванный мешок с мелкой крупой, теперь рассыпанной по каморке.

Люсьена дошла до конца зала, пошла обратно, и когда ребенок переставал похныкивать, я слышала, как под ее ногами шуршат травы.

— Были, да разбежались все, — усмехнулась она. — Может, конечно, Лазарь с собой увез все скверное, а может, оно и в доме… Толку гадать, все равно нам деваться некуда. Слышишь? Может, поищешь какой подвал, чтобы нам, если что, укрыться?

На улице раздались крики, какие-то бесшабашные, не злые, так не бьют врага, так весело и задорно грабят там, где не встречают никакого сопротивления. Растаскивают имущество, пьют, если есть что пить, но в один прекрасный момент выясняется, что кому-то досталось больше, кому-то меньше, и тогда радостная эйфория превращается в мясорубку. Я догадывалась, что агрессия матросов подлежит хоть какому-то управлению и подчинению авторитетам, а две группы крестьян из разных селений способны устроить настоящую резню.

— Сядь пока сюда, — велела я, не без труда задвинув тяжелый стул за прилавок. — И будет хорошо, если малыш уснет. Его крик точно привлечет к нам внимание.

Пока дверь была открыта — это значило, что из дома вытащили все ценное. Деньги, а кто то был — сам Лазарь или мародеры — неважно. Закрытая дверь — нехороший знак, но как это исправить, я не знала. Люсьена послушалась, устроилась на стуле, и по тоскливому ее лицу было понятно, как сильно она жалеет, что я не женщина, на которую можно свалить часть хлопот с ребенком.

Нет, подумала я, никаких шансов тебе я не дам. Здесь царит шовинизм — отлично, я этим воспользуюсь. Каждый должен заниматься тем, в чем он хорош. Я никогда не была в ситуациях, подобной этой. Я никогда ее не отрабатывала и даже не задумывалась над тем, что подобное может когда-то случиться. Не в этой жизни… В другой и произошло.