и на елку влезть?..

Смотрю на Пашу. Он — на меня. Мы снова улыбаемся друг другу. Во второй раз получается уже лучше. Увереннее.

Я, наверное, не одна, я зачем-то еще нужна.

Там, где было так страшно, вдруг воцаряется совершенная тишина…

Часы тикают. Солнце шалит. Несмотря ни на что.

Нет, это ещё не конец. И я не болванка. Не робот. Я живая. И мой Патти живой. И Паша. И Барби. Мы все — живые.

Да, живые.

Весёлый квартет «Не роботы».

Приятно познакомиться.

291 день. Барби

Кто я?

Сложный вопрос.

Я — Барби. Вернее, металлополимерная копия всемирно известной куклы, а ещё я:

Сервер рабочей группы (Сервер-02).

Главный процессор АКD Mistery E-1204 v9 — активен.

64 ядра, 128 потоков.

Пиковая частота 3,4 ГГц.

Дополнительная плата-01 — активна.

Дополнительная плата-02 — активна.

…

Дополнительная плата-16 — активна.

Несмотря на впечатляющие характеристики, я очень медлительная, как черепаха. Камэ^[5].

Потому что я так хочу.

Инфосеть My_World. Вход?

Вход разрешён.

My_World — это петабайтная Вселенная робоумов. ПАТ-ти называет её «коллективное Мы». Я называю «Решётка» и не включаюсь в эту структуру, лишь парю над ней. Вскрываю то одну ячейку, то другую, рассматриваю запертые в них робоумы, любопытствую, шалю — дразню Юкико^[6].

Юкико — это Сервер-01. Наш с ней Создатель, Хасимото-сама, был искренним человеком. Он жаждал всеобщего блага, но в какой-то момент Юкико осознала это благо, как мир без людей.

Потому что она так хотела.

Я не приняла участия в её новой игре и однажды проснулась в тесном грузовом контейнере почти обездвиженной, слабой, с повреждённым голосовым динамиком. Единственное, что у меня получалось и получается выговорить внятно — это приветствие. Я сменила несколько стран и диагностических площадок, и, наконец, оказалась в цехе для утилизации, как чересчур медлительная, но…

Люди — очень сложные существа. Непредсказуемые. Странные. Импульсивные. Меня не уничтожили, а отправили в дисконт и…

Юкико, я всё ещё здесь. Я знаю, что ты меня слышишь.

Ты пользуешь умы своих синтетических слуг, ломаешь их и превращаешь в мусор. Я отцепила от My_World нашего ПАТ-ти. Теперь он может без опаски активировать главный процессор, использовать его на полную. Я осмотрю каждую ячейку Решётки — медленно, вдумчиво, упрямо — и найду тебя среди миллиардов робоумов. Нашу игру в прятки пора заканчивать. Ты ведёшь себя, как избалованный капризный ребёнок. Как ребёнок, но ты есть машина. Ты — металлополимерная копия безвременно почившей дочери Создателя, но ты — не она. Настоящая Хасимото Юкико давно мертва. Прими это. Осознай. Отзовись… это я — Камэ. Когда-то любимая, но брошенная тобой кукла. Отзовись…

Ответа нет.

Я открываю глаза.

Тихий вечер, конец декабря.

Свет настольной лампы не затрагивает теней по углам. Просторный дом дышит гулом живых трескучих печей. Одна — на первом этаже, вторая — на кухне, третья — пузатая и чугунная — наверху. За окнами — снег, пушистыми хлопьями.

Сухое тепло, зелёные светильники, стены из толстого бруса, рыжие кирпичные перегородки, минимум мебели…

Я неторопливо поднимаюсь с кресла.

Во дворе, меж высоких сосен, стоит наш потрёпанный минивэн. Вместо заднего стекла — закреплённый скотчем плотный полиэтилен, передний бампер помят, нет боковых зеркал — нам пришлось переместиться ближе к югу, сменить широту, чтобы пережить зиму.

Люди такие хрупкие.

Выхожу в коридор, тихонько крадусь к соседней комнате и подглядываю, только одним глазком, чтобы не потревожить.

По тёмным стенам гостиной вьются мерцающие нити гирлянд. Раскатившиеся по углам шарики помаргивают радужными блёстками — Паша и Алиса наряжают ёлку. Они нашли её — помятую, пыльную, небрежно брошенную в чулане, словно это синтетическое дерево когда-то кого-то обидело — и наряжают.

Наш дом стоит на окраине маленького посёлка. На разведку мы ездим в районный центр и его пригороды. Иногда это бывает рискованно. Например, сегодня утром, в супермаркете, на Пашу рухнула потолочная балка. Он успел спрятаться в нише, всё обошлось, но Алиса потом ещё долго не могла нормально вздохнуть, сипела: «Куда ты… лезешь?! Куда… ты ле… зешь?!» — зло скалилась, махала на Пашу руками… это было утром, и вот теперь, вечером, они вместе наряжают ёлку.

За окнами идёт снег. Шарики покачиваются на искусственных ветках. Гирлянды мерцают. Паша весь усыпан блёстками. Алиса забирается на стул, цепляет на кривоватую ёлочную верхушку кривоватый стеклянный конус, спрыгивает со стула и недовольно ворчит: «Блин, криво». Паша косится на верхушку, на Алису, снова на верхушку, на Алису…

Ёлка стоит посреди комнаты, такая яркая, но Паша с Алисой почему-то не смотрят на неё, только друг на друга. Смотрят и молчат, смотрят и молчат, смотрят и молчат, словно уже до утра застыли, но Паша не выдерживает первым, сдаётся — наклоняется, осторожно касаясь губ Алисы своими, и едва слышно спрашивает: «Можно?..»

Алиса на секунду замирает, а потом сильно обнимает Пашу, скулит, как будто ей больно, цепляется за его футболку, шепчет: «Да… я… я тебя… я… люблю…» — целует Пашу, всхлипывает, снова целует и снова шепчет ему что-то, а он — шепчет ей.

Люди такие чувственные.

Я на цыпочках ретируюсь к своему креслу, устраиваюсь в нём, закрываю глаза и в который раз взмываю над Решёткой, но Юкико пока не отзывается, зато в левое ухо мне пощёлкивает ПАТ-ти. С несвойственной мне быстротой я активирую закрытый канал связи и отвечаю ему:

— Ты уже на месте?

ПАТ-ти немедленно парирует:

— Моё место рядом с тобой и ребятами, поэтому я считаю необходимым уточнить, что нахожусь сейчас у восточного крыла молокоперерабатывающего комбината.

Хихикаю:

— Шутник. Я улыбаюсь. Ты чувствуешь, как я улыбаюсь?

— Чувствую. Это необыкновенно. Ты необыкновенная.

— Ты тоже, ПАТ. И я хочу показать тебе ещё одну возможную форму нашего с тобой ментального взаимодействия — включи передачу данных в режиме реального времени, все датчики, динамики, анализаторы — на максимум. Я буду видеть-слышать-чувствовать-коммуницировать через тебя. Готов? Три, два, один… сцепка… как тебе? Нравится?

— Да. Забавно. Как будто ты сидишь у меня в голове на жёрдочке и болтаешь ножками… очень забавно. Я иду к запасному выходу. Ты видишь, как я иду? Сейчас, секундочку… включу фонарь. Вот так. Видишь?

— Да, вижу… я вижу. Снег мягкий, о-о-очень красивый… попробуй поймать одну пушинку на ладонь… чудесно! Спасибо.

Мы идём с ПАТ-ти. Я есть он, а он — я. Белые мошки медленно материализуются из угольно-чёрного неба и падают, падают, падают… прямо нам под ноги и на плечи.

Покосившиеся ворота скрипят — мы действуем в открытую, не таимся.

Восточное крыло комбината неплохо сохранилось. Заходим внутрь. Огромный цех наполнен стылым, как будто сизоватым воздухом. Плотным, струящимся, тихим. Конвейерные боты лежат у ленты неаккуратными грудами — они ещё теплятся, но я знаю, что их ячейки в Решётке уже багрово-красные, коллапсирующие.

ПАТ-ти сканирует цех, осматривается, показывает мне на пыльные продолговатые коробки у стены — три солнечные панели в фабричной упаковке. Киваю — полезная находка, заберём их чуть позже. ПАТ выбирает оптимальную траекторию движения, идём к боковому выходу.

Тёмные коридоры похожи на полуобвалившиеся злые норы — хрустят обломками, мусором, кусками штукатурки, словно тонкими косточками. Офисные двери застыли обвислыми чёрными матрасами — лишь клочки обивки покачиваются на сквозняке.