— Весенние Вестерфельды! — воскликнул он. — Ну круто же было, а, парень?

Я лишь содрогнулся в ответ.

— Ну ладно, приготовься, — сказал дедушка Смедри. Он выглядел на редкость усталым.

— К чему? — удивился я.

— Благодаря моему Таланту, мы можем частично опаздывать к нашему падению, парень, — объяснил дедушка Смедри. — Но избавить нас от падения целиком я не могу. Да и долго сдерживать его мне, похоже, не по силам!

— То есть, ты хочешь сказать… — я не успел договорить, как меня настиг новый удар. Я будто снова упал в океан, и из моих легких вышибло весь воздух. Я погрузился под воду, сбитый с толку и оцепенев от холода, но затем заставил себя всплыть обратно, к искрящемуся свету. Я вырвался из воды и жадно глотнул воздух.

Затем меня накрыло снова. Дедушка Смедри разбил наше падение на маленькие шажки, но даже каждый из этих шажков нес в себе риск для жизни. Вновь погрузившись под воду, я едва заприметил дедушку, который, как и я, пытался удержаться на поверхности. С этим он справлялся не лучше меня.

Я чувствовал себя бесполезным — чувствовал, что должен был применить свой Талант с пользой для дела. Все вокруг меня только и твердили, как сильна моя способность ломать — и в прошлом мне действительно доводилось проворачивать с ее помощью удивительные фокусы. Но в обращении с Талантом я так и не достиг того контроля, которым — на зависть мне — могли похвастаться дедушка Смедри или мои двоюродные братья и сестры.

Конечно, о своем месте в семье Смедри я узнал лишь четыре месяца тому назад. Но самооценку сложно поддерживать на плаву, когда тонешь сам. И тогда я сделал единственный разумный выбор и просто потерял сознание.

Очнувшись, я — к счастью — обнаружил, что все еще жив, хотя часть меня об этом явно жалела. Все мое тело ныло от боли, будто меня сначала засунули в боксерский мешок, а потом пропустили его через блендер. Я со стоном открыл глаза. Рядом со мной на коленях стояла стройная девушка с длинными серебристыми волосами и униформой на военный манер.

Вид у нее был сердитый. Другими словами, выглядела она примерно так же, как и всегда.

— Ты это специально сделал, — обвиняющим тоном заявила Бастилия.

Я сел и приложил руку к голове.

— Да, Бастилия. Я постоянно подвергаю свою жизнь риску, лишь бы тебе насолить.

Она смерила меня пристальным взглядом. Я по глазам видел, что какая-то маленькая ее часть действительно верила, будто мы, Смедри, ввязываемся в неприятности только ради того, чтобы усложнить ей жизнь.

Мои джинсы с футболкой были все еще мокрыми, а сам я лежал в луже соленой воды, так что с момента падения, скорее всего, прошло не так уж много времени. Надо мной было открытое небо, а справа на стене примостился Ветросокол, стоявший на единственной уцелевшей ноге. Я моргнул, и меня вдруг осенило, что я нахожусь на вершине замковой башни или вроде того.

— Австралия сумела посадить Ветросокол и вытащить вас двоих из воды, — сказала Бастилия, поднимаясь на ноги и отвечая на мой невысказанный вопрос. — Мы точно не знаем, что именно стало причиной взрыва. Его источник находился в одной из кают — это все, что нам известно.

Я заставил себя подняться на ноги и оглядел силиматический корабль. Всю правую часть сорвало взрывом, обнажив расположенные внутри каюты. Одно из крыльев было усеяно трещинами, а от птичьей груди — как я во всех красках выяснил на собственном опыте — отвалился большой кусок стекла.

Дедушка сидел у ограждения башни, и когда я подошел, устало помахал мне в ответ. Остальные мало-помалу пытались выбраться из Ветросокола. Бортовые ступеньки уничтожило взрывом.

— Я сбегаю за помощью, — сказала Бастилия. — Проверь, как там твой дедушка, и постарайся не упасть с края башни или проделать что-нибудь в том же духе, пока меня нет. — С этими словами она умчалась вниз по ступенькам, ведущим внутрь башни.

Я подошел к дедушке.

— Ты в порядке?

— Конечно в порядке, парень, конечно. — Дедушка Смедри улыбнулся сквозь промокшие усы. Таким вымотанным я его видел только раз — сразу после битвы с Блэкберном.

— Спасибо, что спас меня, — поблагодарил я, усаживаясь рядом с ним.

— Просто вернул должок, — подмигнув, ответил дедушка Смедри. — Ведь ты, если мне помнится, тоже спас меня во время нашего проникновения в библиотеку.

В тот раз мне по большей части просто повезло. Я взглянул на Ветросокол, из которого наши спутники все еще пытались спуститься на крышу.

— Хотел бы я пользоваться своим Талантом так же умело, как ты — своим.

— Ты о чем? Алькатрас, ты прекрасно управляешься с Талантом. Я сам видел, как ты раздробил стекло, к которому были приклеены твои ботинки. Если бы ты этого не сделал, я бы никогда не оказался в прямой видимости от тебя. Твоя смекалка спасла тебе жизнь.

— Я пытался сделать нечто большее, — сказал я. — Но это не сработало.

— Большее?

Я покраснел. Теперь это казалось попросту глупым.

— Я подумал… ну, если сломаю гравитацию, то смогу летать.

Дедушка Смедри тихонько фыркнул от смеха.

— Сломать гравитацию, да? Весьма смело с твоей стороны, весьма. Очень в духе Смедри! Но боюсь, что такой фокус не под силу даже тебе. Представь, какой бы воцарился хаос, если бы гравитация перестала работать по всей планете!

Мне и не нужно было. Такое мне довелось испытать на собственном опыте. Но к этому мы еще придем. Рано или поздно.

Послышался скребущий звук, и из разломанного бока Ветросокола на верхушку башни, наконец-то, спрыгнула какая-то фигура. Драулин, мать Бастилии, была аскетичной женщиной, облаченной в серебристую рыцарскую броню. Будучи полным рыцарем Кристаллии — к которым до недавнего времени принадлежала и разжалованная Бастилия — Драулин прекрасно справлялась со своими обязанностями. А именно: защищать членов семейства Смедри, выражать недовольство по самым разным поводам и, наконец, заставлять всех остальных чувствовать себя настоящими лентяями.

Оказавшись на земле, она сумела вызволить из корабля еще двоих. Моя двоюродная сестра, Австралия Смедри, была пухленькой шестнадцатилетней мокийкой. Она носила разноцветное платье, чем-то напоминавшее простыню — и, как и ее брат, отличалась загорелой кожей и темным цветом волос. (Мокийцы — родственники тихоземских полинезийцев). Приземлившись на башню, она тут же подбежала к нам с дедушкой.

— О, Алькатрас! — воскликнула она. — Ты в порядке? Я не видела, как ты упал — слишком сосредоточилась на взрыве. Ты его видел?

— Эм, да, Австралия, — ответил я. — Из-за этого взрыва меня вроде как и сдуло с Ветросокола.

— А, точно, — сказала она, слегка покачиваясь вверх-вниз на каблуках. — Если бы не Бастилия, мы бы так и не увидели, куда ты упал! Ты же не сильно пострадал, когда я сбросила тебя на вершину башни, да? Мне пришлось подцепить тебя ногой Ветросокола и высадить здесь, чтобы мы смогли приземлиться. Теперь у него не хватает одной ноги. Не знаю, успел ли ты это заметить.

— Ну да, — устало ответил я. — Взрыв же, помнишь?

— Конечно помню, глупенький!

В этом вся суть Австралии. Она, между прочим, вовсе не глупа, просто частенько забывает о том, как быть умной.

Последним, кто сошел с Ветросокола, был мой отец, Аттика Смедри — высокий мужчина с растрепанными волосами. Он носил красные Линзы Окулятора, которые на нем почему-то не выглядели такими же глупыми и розоватыми, как на мне — во всяком случае, по моим собственным ощущениям.

Он подошел ко мне и дедушке Смедри.

— Так-так, — сказал он. — Как вижу, все целы. Что ж, отлично.

Наши взгляды встретились, и на мгновение между нами повисла неловкая пауза. Мой отец, похоже, не знал, что еще сказать, будто сама необходимость проявления отцовских чувств ставила его в неловкое положение. И, видимо, почувствовал облегчение, когда по ступенькам вбежала Бастилия, за которой следовала настоящая эскадра слуг, облаченных в стандартные для жителей Свободных Королевств брюки с туниками.