Его зубы клацнули друг о друга, снова и снова: медленный, раздраженный щелчок.

— Я потерял ее в лесу. Невыполнение приказов Кента повлекло за собой последствия, поэтому я сделал все, что мог, чтобы выследить ее. Но она сбежала от меня.

Я и представить себе не могла, что смогу сбежать от него. Это казалось невозможным.

— Она сбежала? Она жива?

— Это то, что я слышал, — сказал он. — Я потрясен тем, что ей удавалось все эти годы отбиваться от Эльдов. Кент счел ее потерей, и вместо этого они отправились за ее братом. Этот был успешным. Маркус сейчас спит с Богом.

Я высвободилась из-под его руки, в ужасе уставившись на него.

— Маркус? Парень, которого зарезали в кампусе?

Он кивнул.

— Первая жертва. Впереди еще двое.

— Ты убил его?

Прошептала я, узел в моем животе затягивался все туже и туже.

— Нет.

Его голос был твердым, глаза блестели в темноте, когда он засунул руки в карманы.

— Кент никогда бы не позволил демону совершить жертвоприношение. Один из членов его маленького культа, его Либири, должен владеть ножом. Проявить себя перед Богом. Было бы напрасной тратой Божьей милости, если бы я совершил убийство.

Мое дыхание стало прерывистым, но облегченным. Он уже признался в убийстве людей — многих людей, возможно, десятков, — но почему-то все еще имело значение, убил ли он такого невинного, как Маркус, или нет.

Он пристально смотрел на меня. Наблюдал за мной. Пожирал меня огнем в своих глазах.

— Это делает меня менее чудовищным? — сказал он, и его голос прозвучал тихо в темноте. — Оправдывает ли меня то, что я не держал в руках нож? Что я всего лишь выкопал его труп? Что я выполнял только черную работу?

На самом деле он не ждал, что я отвечу; он просто продолжал.

— Неужели злодеяния, которые я совершил, остались в твоем сознании, потому что мне пришлось выбирать между повиновением и пытками? Ты бы простила меня за то, что я убил тебя, если бы знала, что это делается, чтобы избежать боли?

Я сглотнула. Его голос был напряженным, как будто ему все еще было больно, словно пытки, которым подвергал его Кент, чтобы заставить его повиноваться, все еще продолжались.

— Ты бы не убил меня.

Он усмехнулся.

— Почему, черт возьми, ты так в этом уверена?

— Ты бы этого не сделал, — прошептала я. Я не знала, почему была так уверена. Возможно, это снова был тот самый ущербный инстинкт самосохранения, когда я воображала, что я каким-то образом слишком особенная, чтобы умереть.

Или, возможно, это было потому, что я так ярко помнила, как он подъехал ко мне на своем грузовике, когда я возвращалась домой в темноте. Возможно, это было потому, что я все еще слышала ярость в его голосе, когда он сказал: «Я не знаю, какого черта ты думаешь, что это хорошая идея — разгуливать в темноте, но тебе нужно завязывать с этим дерьмом».

— Почему ты защитил меня, Леон?

Он выглядел потрясенным моим вопросом. Он покачал головой, но я продолжила.

— Почему ты защищаешь меня? Почему? Чем я отличаюсь от предыдущей девушки?

Теперь он действительно хмурился; его руки двигались внутри пиджака, как будто он сжимал и разжимал кулаки. Его челюсть тоже напряглась. Но я оставила этот вопрос висеть в воздухе. Я хотела получить ответ. Происходило чертовски много всего, чего я не понимала, но он? Мы? Что, черт возьми, это значило? Я хотела знать.

— Я решил, что хочу тебя, — просто сказал он, но слова с трудом вырвались у него сквозь зубы. — Я увидел тебя, и… и я почувствовал…

Он поморщился, как будто это слово ужалило его. Почувствовал. Что чувствовал демон?

— Не гнев. Не ненависть и не ярость. Ты…

Он отвернулся, снова уставившись на деревья.

— Ты — свет во тьме, а я был в темноте очень долгое время.

Его слова были подобны ударам кулаков по моему сердцу. Почему-то было больно слышать от него что-то настолько искреннее. И это привело меня в ужас — чувствовать, как это тянет меня, чувствовать, как эти бьющиеся кулаки давят на мое сердце и тянут.

Он снова посмотрел на меня, и я забыла, как дышать.

— Я хочу тебя. Безвозвратно. Но я не могу согласиться на меньшее, чем всю тебя. Телом и душой, Рэйлинн. Мы, демоны, когда видим что-то, что нам нравится, нам нужно этим обладать. Это заложено в нашей природе.

Он сделал шаг ко мне, и я отступила на шаг. Он ухмыльнулся, его острые зубы казались такими белыми в темноте.

— Тебя пугает, что ты так желанна? Знать, что я хочу тебя независимо от времени и расстояния? Знать, что я хочу, чтобы ты была моей, полностью принадлежала мне, без вопросов?

Как я могла бояться того, чего хотела? Я и представить себе не могла, что меня желают так страстно, что вечность — это не вопрос, а требование. Это было не только обещание защиты, безопасности. Это было обещание собственности. Желание. Плен. Страховка на вечность.

— Я не могу согласиться на меньшее.

Он медленно кружил вокруг меня, хрустя ботинками по веткам и листьям, его голос перешел в рычание, когда он сказал:

— Этого достаточно, чтобы свести меня с ума, Рэй, я так чертовски сильно хочу тебя. Но я и так слишком долго задержался на Земле.

Он невесело рассмеялся, и я почувствовала знакомую ласку, проникающую в мою голову, едва уловимое влияние, от которого у меня по спине побежали мурашки, словно пальцы скользнули по моей коже.

— Я хочу обладать тобой, но не смогу, пока ты не согласишься. В этом-то и заключается проклятие всего этого. Я не могу…

Он оборвал себя, подбирая слова, затем добавил:

— Я не могу задерживаться здесь и смотреть, как ты умираешь.

Я быстро заморгала, как будто он дал мне пощечину.

— Я…Я не собираюсь умирать.

— О, но ты это сделаешь. Ты сделаешь это, как делают все люди. Этот свет погаснет, и смерть заберет тебя у меня.

Было так темно, что я не могла разглядеть его лица. Только его глаза, неестественно яркие.

— Но с твоей душой смерть не может коснуться тебя. Бог не может прикоснуться к тебе. Ничто, ничто не отнимет тебя у меня.

У меня сдавило грудь. Тяжесть его слов была удушающей, и, возможно, именно из-за недостатка кислорода мое лицо стало таким горячим.

— Раньше ты приходила сюда и кормила своих фей, — сказал он. — Ты верила во что-то, чего не могла видеть, во что-то, чего не могла постичь. Однажды я тоже верил. Бульвар дю Темпль, Париж. 1755. Был один молодой человек со скрипкой и огнем в сердце. Я с такой уверенностью верил, что он будет моим. И я был молод. Столько воображения.

Он покачал головой.

— Люди так быстро стареют. Ваши жизни — это мгновение ока, когда ты видишь всю вечность, простирающуюся перед тобой. И все же я продолжал приносить мед к тому, кого не мог удержать, чем не мог обладать. Он умер.

Он кивнул, словно напоминая себе, что это правда.

— Его огонь угас. Так легко. А потом незнакомцы назвали мое имя в Каире. К тому времени, когда я освободился и вернулся во Францию…

Он взмахнул рукой.

— Я так и не нашел его могилу. Я искал. Я так долго бродил по кладбищам, что обо мне начали рассказывать истории. Зейн нашел меня там.

Он покачал головой.

— Он затащил меня обратно в Ад. Сказал мне, что я сумасшедший. Потерял разум из-за человека, чьей душой я никогда не смог бы завладеть.

— Леон…

Я не знала, что сказать. Прошли столетия, но его голос все еще был хриплым от боли. Столько лет, и одна человеческая смерть преследовала его.

Ирония судьбы в том, что убийца будет замучен смертью.

— Я провел достаточно времени, бродя по кладбищам, — сказал он. — Если ты отдашь мне свою душу, ни боги, ни люди не смогут отнять тебя у меня. И это тебя пугает

— Конечно, пугает.

Я была удивлена, услышав, как дрогнул мой голос. Это было пугающе, потому что казалось нереальным. Это казалось невозможным.

Расставания были легкими, слишком легкими. Потому что нужно было пространство, потому что это просто не работало, я переезжала, много всего навалилось. Но обязательства? Принадлежать кому-то? Быть по-настоящему желанной? Это было тяжело.