— Вы окончательно решили плюнуть на полномочия Эскера? — удивилась Кэсс.
— Да, — кивнул Полковник. — Но ты будь поосторожнее.
Кэсс выползла, нашаривая в кармане кителя очередную упаковку стимулятора. Здравый смысл возражал, но уж если идти куда-то, так быстро и на своих двоих, а не лежа на носилках. Гранула обожгла язык, ее прошибло горячим потом: организм уже отказывался терпеть над собой такое насилие. Но энергии прибавилось, хотя и меньше, чем обычно. Все, на этот раз — последняя пачка, новую брать не буду, решила она, заранее зная, что этой решимости хватит ненадолго. Она искала своих.
Нашлись они вовсе не в столовой, а в ликующей толпе возле летного поля, где Корпус встречал своих героев. Держались все, как она и приказала, рядом.
— Так, господа. Кто-нибудь знает тихое, но достаточно людное место, где можно отдохнуть, но быть на глазах?
— Бар пока закрыт, — сказала Ристэ, на лице которой были видны две переполнявшие ее эмоции — радость за одержавших победу и злость, что ее нет в составе победителей.
— Уточните задачу, — улыбнулся Эрмиан.
— Уточняю, — вздохнула Кэсс. — Чтобы Эскер не повесил на нас какую-нибудь неприятность, которая случится с дедулей, а она случится, я уверена… Нам нужно провести где-то время, пока устаканится весь здешний бардак и нас не бросят разбираться с остатками гарнизона.
— Медики? — предложил Рон. — У них как раз ведется запись пребывания в капсулах, да и я лично не готов идти в воздух после вчерашнего без отдыха.
— После сегодняшнего, ага, — уточнила Эрин, но кто-то, кажется, Сэлэйн, пнул ее сзади в щиколотку, и Эрин заткнулась, наклоняясь, чтобы растереть ногу. Очень вовремя — еще одна реплика, и Кэсс засветила бы ей пощечину прямо посреди толпы. Впрочем, глаза у девушки были настолько шалыми, что она могла сказать все, что угодно, не думая, как и о чем говорит. Рановато начинает Эррэс принимать что-то серьезное, подумала Кэсс и поставила себе заметку на память — по возвращении на основную базу поговорить на эту тему.
— Идет, — согласилась Кэсс. — Будем отдыхать, пока не запустят разгонку. И пусть Эскер хоть за руку тащит нас резать, стрелять, душить его связного…
— Мы будем упираться и оказывать сопротивление, — продолжил Эрти.
— Но только пассивное, ни-ни, у него же допуск, — закончил Эрмиан.
— Именно! — подытожила Кэсс. — Ну, пошли.
У медиков их послали подальше — все капсулы были заняты пострадавшими в недавней схватке, и «процедуры протрезвления», как выразился кто-то из медиков, могли подождать несколько часов. Незнакомый медик велел приходить к вечеру, не раньше. Кэсс посмотрела на солнце. До вечера было часов пять, если имелся в виду закат. Впрочем, никто не решился идти уточнять — их буквально пинками согнали со ступенек, одновременно покрикивая и веля не шуметь.
— Этого мы не учли, — огорченно сказал Рон. — Но есть еще вариант. Сесть напротив входа в камеру и изображать охрану.
— И поди докажи потом, что не входил…
— А камеры на что?
— Камеры можно и отключить, — наобум сказала Кэсс, еще не зная, что обрела вдруг талант предсказывать большинство поступков Эскера. — Пойдемте к Полковнику!
— Уж он-то нас не с лестницы спустит, он нас еще дальше пошлет… — усомнился Истэ. — Ему сейчас не до нас.
— О! — осенило Сэлэйн. — Не пойдем мы к Полковнику, мы пойдем в казарму к патрулю. Им заняться особо нечем, а один охламон вчера отчаянно строил мне глазки. Вот мы к нему и пойдем. Я на свидание, а вы — меня охранять. Наряд патрульных — идеальное алиби. А потом уже к медикам.
Четверка патрульных, коротавших досуг за игрой в кости, сперва восприняла пришествие восьмерых пилотов, как откровенный наезд. У одного на лбу красовался свежий, еще не успевший раскраситься во все цвета побежалости синяк, явно результат вчерашней попытки кого-то успокоить. Патрульные решили, что визит — продолжение вчерашних бесед, и сначала, вскочив из-за стола, потянули руки к парализаторам. Но потом один из них узнал Сэлэйн, Кэсс сказала что-то вполне мирное, в общем, обстановка теплела на глазах. По крайней мере, руки от стволов патрульные убрали, переместив их на пояса.
— Я, в общем-то, тебя одну приглашал прогуляться, — заржал тот, что был повыше и посимпатичнее прочих. По правде сказать, парень был — загляденье, с такой фигурой и мордой не в патруле ходить — во всеимперских хитах сниматься.
— А что ты думал, приличная девушка из высшего общества на свидание ходит только с охраной! — подмигнула Сэлэйн. — И то с разрешения мамы и папы, старшего брата и двоюродного дяди. Вот, пришла со всей родней, извольте встречать.
Патрульные рассмеялись, кто-то выставил на стол стаканы и бутылку. Стаканов было всего три, но двенадцать прекрасно делилось на три, а в бутылке оказалось что-то крепкое. Обнаружилось, что общаться с патрулем и можно, и даже относительно приятно. Кости, карты, анекдоты по кругу вслед за стаканами — получалась настоящая дружеская попойка. Особенно, учитывая, как старательно эскадрилья Кэсс создавала и поддерживала дружескую атмосферу, забыв про не самое теплое отношение к патрулям (удар парализатора обычно не располагает к любви и доверию) и аристократическую спесь.
— Ребята, сделайте доброе дело, — попросила Кэсс. — Закройте дверь изнутри, на свой код, и не выпускайте никого до вечера, или пока всех не вызовут из диспетчерской. В общем, поодиночке — не выпускать.
Патрульные посмотрели на нее, потом пожали плечами.
— Это игра такая? — спросил красавчик, набирая нужный код.
— Типа того, — улыбнулась ему Кэсс, с трудом сдерживая зевоту.
Через полчаса ей совсем уж нестерпимо захотелось спать, и она отправилась к ближайшей койке. Разбудил ее Эрмиан, тряся за плечо. Кэсс показалось, будто она только что закрыла глаза, и она пробухтела что-то недовольное, но Эрмиан постучал пальцем по браслету. Оказывается, было уже поздно.
Заснула не она одна — Эрти и Эрин дремали, положив головы на стол, Рон и Истэ тоже оккупировали койки, Сэлэйн сидела в единственном кресле и клевала носом, почти не слушая очередной анекдот, которым красавчик-патрульный собирался ее, видимо, уморить. Одна Ристэ, как ни в чем не бывало, обыгрывала тройку патрульных в карты.
На этот раз медики их подальше не послали, но и ничего особенного делать не стали — рассовали по свободным капсулам, включили программы. На этом день и завершился — для всех, кроме Кэсс.
Сигнал, разбудивший ее, был настолько предсказуем, что ей показалось, будто всю дорогу она так и лежала без мыслей, ожидая вспышки света и резкого тонкого звука. Но в теле уже было трезвое, легкое ощущение отдохнувших мышц, и в голове уже не гудело, и стены не качались перед глазами. Она неспешно оделась, медленно надевая брюки, ботинки, плотную трикотажную майку, китель, потом долго и вдумчиво причесывалась, укладывая пробор волосок к волоску, с удовольствием оправляла обшлага кителя, любовалась отполированными кем-то ботинками. В общем, всячески тянула время, как в детстве, когда ее внизу ожидал пирожок или новая игра, принесенная отцом, а она нарочито медленно выверяла домашние задания и раскладывала по местам учебные кристаллы. Знать, что подарок уже ждет ее, и оттягивать время до его получения было едва ли не приятнее самого подарка. Вот и сейчас она знала, что подарок — выражение лица Эскера, когда он узнает: никто не имел возможности навредить его драгоценному связному — уже принесен, упакован и ждет, когда она дернет ленточку.
У выхода ее встретил давешний «мрачный медик», и Кэсс пообещала себе, что немедленно после разговора спросит, наконец, как его зовут. Мысленно называть его «мрачным медиком» уже надоело.
— Вам сюда, — указал он на одну из дверей.
— Вы уверены? — переспросила Кэсс. — Не в штаб?
— Нет-нет, именно сюда, — медик распахнул перед ней дверь. В залитом пронзительным светом помещении центром интерьера являлся стол, а на нем покоился голый труп дедка. Было сразу ясно, что это именно труп — у живых не бывает такого блекло-синюшного оттенка кожи и настолько выпрямленных в последней судороге ног. Никаких ран или отпечатка веревки на шее от порога Кэсс не увидела, а на зрение она не жаловалась. Впрочем, она подошла поближе, заглянула в стеклянные мертвые глаза, поразившись тому, что зрачки настолько расширены — не видно радужки. Рот его был открыт, словно в безмолвном крике, по выражению лица было ясно, что умер он не сразу и не так уж легко. Губы были отчетливо синими, словно выкрашенными идиотской помадой.
