— Пей, давай, — мрачно захрустел капустой Хотислав. — Вторая бутыль пошла, а я еще ни в одном глазу. Ты как хочешь, я сегодня в дрова буду. Да, и завтра, наверное, тоже. Может, хоть тогда отпустит.

1 Король Дагоберт издал указ об изгнании иудеев из Галлии в 629 году. Указ был проигнорирован почти повсеместно, и иудеи перебрались в Марсель и Ним, где смогли договориться с герцогами. Несколько сотен семей все-таки были выселены на Рейн, и есть мнение, что именно от них пошел субэтнос евреев — ашкеназов, преобладающий в Западной Европе.

Конец марта 631 года. Паннонская степь.

— Великие боги, до чего мы дошли? — старики неодобрительно качали головами, видя подобное непотребство. — Молодежь старые обычаи рушит!

Творилось немыслимое! Хан племени консуяр хочет завести себе мануфактуру! Воин и потомок воинов становится презренным торгашом! Видно, небо скоро упадет на землю. Многое изменилось в степи за последние годы. Так много, словно и не было прежней жизни, при старых каганах. Отважные батыры, вместо того, чтобы с молодецким свистом ловить трусливых словен арканом, вместо того, чтобы грабить ромейские города, вместо того, чтобы идти в дальние походы, теперь охраняют караваны, ловят землепашцев в чужих землях и привозят домой чеканное серебро вместо добычи. Впрочем, князь частенько ходит на ляшские племена, беря с собой пять-шесть сотен всадников. Больше ему не нужно.

Хан Бакай, поговорив как-то с князем, приехал домой в задумчивости. Он из молодых был, и получил власть от старого отца, что уже восседал на кипе ковров, словно кукла. У него тряслась голова и выпали зубы, а бог Тенгри все никак не хотел забрать его к себе на небеса. И вот Бакай, отринув старые обычаи, стал первым из ханов, кто посадил свой народ на землю. Не было больше нужды кочевать вместе со стадом, спокойно стало в степи. Пастух и пара мальчишек уходили со скотом на пастбища, пока их семьи строили себе новые дома. Бескрайняя, казалось бы, степь была поделена между племенами. Каждая балка, каждый ручеек имел своего хозяина, но теперь за все это роды и племена не бились, как раньше. Неподъемная вира грозила тому роду, что нарушит закон. Все ханы, поклявшись Великим Небом, сказали, что сообща покарают отступника, выдав его голову князю Самославу. С тех пор в степи установился мир.

Так уж вышло, что извечные враги стали теперь больше, чем друзья. Они стали торговыми партнерами. Степняки везли шерсть в городок Драгомиров и в мораванскую Вену, а оттуда получали ткани по хорошей цене. Из словенских земель везли оружие, а обратно гнали коней и баранов. А вот теперь хитроумный словенский каган показал хану Бакаю, как зарабатывать еще больше, и даже скотину никуда не гоняя. И заказ сделал под будущую войну, на год вперед. Пока еще скот был худой, ведь зима только—только начала покидать степь. Но уже месяца через три бараны и кони залоснятся на свежей травке, и уже тогда пойдут под нож. А пока что надо попробовать…

Старый баран взмемекнул дурным голосом и затих. Кровь из перерезанного горла ударила в жухлую прошлогоднюю траву, а коренастый пастух сноровисто снял шкуру и отложил ее в сторону.

— Мясо с костей срезать, на узкие полосы распустить и на огне высушить, — дал команду хан. — Высушить так, чтобы в пальцах ломалось. Нутряной жир отдельно положи и растопи. Шерсть состриги и сделай небольшие мешочки, с кулак размером. Все понял?

— Да, мой хан, — кивнул пастух, не показывая удивления. Мясо тут сушили и раньше, но зачем делать все именно так? Пастух не понимал.

— Затем истолчешь мясо в ступе, зальешь жиром, хорошо перемешаешь, положишь в мешочки из бараньей кожи, и зашьешь. Потом принесешь мне. Я хочу попробовать, что получится.

— Слушаюсь, мой хан, — склонился пастух, снедаемый любопытством. — А зачем все это нужно делать? Я не понимаю.

— Воины кагана будут есть это в походе, — ответил хан. — Если бросить в котел кусок этого мяса с жиром, то потом можно биться весь день без устали. Очень сытная штука, и не портится очень долго. Как наш овечий сыр. Так сказал каган. Летом мы не погоним баранов в словенские леса. Мы будем грузить на большие лодки вот такие мешочки, а потом получать за них серебро, вино и ткани. И даже ты, Арыс, принесешь своей жене цветной платок. Я тебе это обещаю. Батистовые портянки носить будем!

— Чего? — выпучил глаза пастух. — Ты чего это сейчас сказал, мой хан?

— Это заклинание такое, — гордо ответил Бакай. — Удачу приносит. Каган Само его часто повторяет. Потому-то он и стал богаче ромейского императора. Он верное слово знает!

В то же самое время. Новгород.

— Разорение! Одно разорение! — Эльфрида всплеснула пухлыми руками, когда услышала, что железную мануфактуру мужа переносить будут на триста миль к востоку. Это ведь не сундук с пожитками перевезти, это же мануфактура целая. Сердце Эльфриды было не на месте.

Большая столовая была тесно уставлена мебелью. Массивный длинный стол с резными ножками, кресла с высокими спинками и открытый буфет по моде, заведенной в княжеском дворце, набитый разномастной посудой. Каждой тарелке, кружке и чарке было здесь свое место. Каждую из них хозяйка знала в лицо, она даже помнила, где она это все купила и за какие деньги.

— Да чтоб им всем пусто было! — в стену полетела глиняная кружка, из тех, что попроще, без затейливой росписи. Расписную Эльфрида нипочем не разбила бы. Дочка мельника была весьма прижимиста.

— Да, большие расходы ожидаются! — Лотар потер рукой могучую шею. — А куда деваться! Франки тут разорят все. Если сами в другое место не перенесем, вообще голыми останемся. Князь мудр, женушка, он пока в глупых советах не замечен.

— Да я и сама знаю, — понурилась Эльфрида. — Это я так, злость выпустила! Денег-то как жалко! Но лучше уж самим все сделать и в другом месте построить, чем заново жизнь с пепелища начинать.

— И я о том, — согласно кивнул Лотар и шумно отхлебнул из серебряной чарки.

— Закуси! — Эльфрида подвинула ему тарелку с тонко нарезанной ветчиной и солеными груздями. — Как последний варнак без закуски пьешь, ей богу! Перед людьми стыдно. И вилку возьми, деревенщина! Вот ведь, горе мое!

— Нам его светлость участок под дом в Братиславе жалует, — обрадовал Лотар свою половину. — Цены скоро не будет той земле. Ее купить вообще нельзя, сам князь только и дает.

— Я слышала, — просветлела лицом Эльфрида и злорадно захихикала. — Тут ко мне жена дьяка одного захаживает. Мы с ней иногда в картишки перекидываемся. Так она говорит, муж ее уже все волосья на себе порвал, столько денег мимо плывет. Таким людям отказывать приходится, что он аж спать от расстройства не может. Представляешь, к нему недавно иудеи из Лугдунума приезжали, их же король Дагоберт гонит оттуда. Так они сотню участков в самых лучших местах купить хотели, а он, дурак, и обрадовался.

— И что? — не на шутку заинтересовался Лотар. Даже чарку в сторонку отставил. Он догадывался, чем такая история закончиться может.

— Ну, он государю докладывал что-то по службе, а потом возьми и скажи: Я, государь, инвесторов нашел! Вот! Целых сто домов в Братиславе по хорошей цене готовы купить.

— А он? — Лотар начал фыркать от смеха. Надо же, какой дурень в дьяки выслужился. Родня влиятельная, не иначе.

— А князь ему и говорит, — начала хохотать Эльфрида. Она любила такие истории, где кто-нибудь в дураках оставался. — Еще раз мою землю продать вздумаешь, я тебя со службы взашей выгоню! А если на взятке поймаю, будешь следующие десять лет соль рубить. За тобой, дьяк, теперь сам боярин Горан следить станет. Лично! Я ему прямо сейчас поручение дам.

— Ха-ха-ха! — в голос захохотал Лотар. — Сам боярин Горан, не к ночи будь помянут! Ой, я не могу! Бока сейчас порвутся! Вот насмешила, жена!

— Папка! — дочь Одила залезла к Лотару на колени. «Богатая», так ее назвали по настоянию жены. Эльфрида была одержима накоплением всяческого добра, и даже тут не могла удержаться.