— Слушаю, боярин! — Хонза покорно склонил голову, опустив глаза вниз. Для осужденного посмотреть в глаза самому жупану — дерзость необыкновенная. И неважно, что волю дали. Прощение еще не получено.

— Я тебя знаю, парень, — начал Горазд. — По тебе веревка плачет, а теперь смотри, как все повернулось… Если волю выслужишь, то заберешь мать, сестер и братьев, и уйдешь отсюда. В землях князя тебе не жить.

— Куда же я пойду? — растерялся Хонза.

— За горы, в Далмацию, — пояснил жупан. — Там словенских родов много, глядишь, и прибьешься к кому-нибудь. Тут тебе все равно жизни не будет. Отцовский позор до конца жизни камнем на шее повиснет. Братья твои живы, и не знают ничего. Государь не велел малых детей трогать. Семьи остальных изменников с тобой пойдут. Так князь повелел.

— Понял я, — понурился Хонза.

— Смотри, — пристально посмотрел на него жупан. — Если отличишься, родня твоя дальняя денег даст. И на дорогу, и на обзаведение в новых землях. Они только рады будут, чтобы от вас, крапивного семени, поскорее избавиться. Боярский сын Вацлав Драгомирович над вами командование примет. Он твою судьбу теперь и решит. Я слышал, ты не дурак, Хонза. Ну, так докажи…

И жупан, плюнув напоследок в казненного, который невольно подслушал этот разговор, ушел в город. Он всю осаду там просидит. Горазд шел и бурчал себе под нос.

— Колдун! Истинный колдун! Ведь он как знал, что все именно так повернется! Страх-то какой! Надо с этой левой солью завязывать, вдруг прознает. Куда мне столько? Скоро серебро уже из задницы полезет. Велесом клянусь, больше ни-ни! Мне и законной доли хватит!

Май 631 года. Запад словенских земель.

Армия франков шагала длинной вереницей, злобно поглядывая по сторонам. Гигантский бор, что тянулся уже какой день, собирал свою кровавую жатву. То тут, то там вскрикивал воин, поймав подлую стрелу, прилетевшую из непроходимых зарослей. Иногда летел просто заточенный кол, который разил не хуже копья, но не стоил совсем ничего. А это значило, что туча таких дротиков будет лететь день и ночь. А чего бы и не лететь? Много ли надо времени, чтобы срубить молодое деревце, каких тут растет без счета? Это здесь понимал каждый. Убитых было мало, но зато много было раненых, которые отягощали собой войско, замедляя его ход.

— Матерь божья! — перекрестился поседевший в войнах королевский лейд. — Это еще что такое?

Каменный зуб высоченной башни торчал на ближайшем пригорке, а из бойниц, расположенных наверху, выглядывали венды в добрых железных шлемах.

— Ишь ты, богатые какие! В шлемах все! — завистливо протянул королевский лейд, который, раскрыв рот, подъехал на коне шагов на пятьдесят от башни. — Мне бы такой! Шесть солидов такой стоит, никак не меньше! Вот ведь сволочи, по две коровы на голове носят! И откуда такие деньжищи?

Свистнула стрела и пробила горло стоявшему рядом парнишке, который тоже с любопытством пялился на этакое диво. Ему все было интересно, это был его первый поход. На башне издевательски захохотали, а в толпу воинов полетели острые жала, раня и убивая воинов. Франки отхлынули, матерясь и спешно укрываясь щитами. Герцог Арнеберт, командующий авангардом, смотрел на башню с тупым недоумением. Он просто не понимал, что с ней нужно делать. И он не понимал, как можно ее взять. Сесть в осаду? Плюнуть и идти дальше? Но с башни простреливается дорога, по которой пойдет войско! А еще с башни валил черный дым, который кто-то то прикрывал на время, то снова открывал. Дым поднимался какими-то рывками, и в этом явно была какая-то непонятная логика… Пожалуй, эту башню они все-таки обойдут.

Раздался истошный вопль. Арнеберт, расталкивая воинов, подошел к яме, в которую провалился один из его воинов. Тонкие жерди, присыпанные прошлогодней хвоей, скрывали коварную ловушку.

— Дьявол, ненавижу вендов! — сплюнул Арнеберт, глядя, как его дружинник лежит на дне и пускает кровавые пузыри. Из его спины торчал окровавленный кол, вкопанный в землю. Да, Гундоланд был прав, легкой прогулки тут не будет.

Три дня спустя Новгород показался перед изумленными франками. Они прошли несколько башен, подобных той, первой, и у каждой из них потеряли два десятка воинов убитыми, и ранеными еще три раза по столько. Те несколько переходов, что франки должны были пройти от баварской границы, оказались сущим адом. Стрелы и дротики летели день и ночь, а деревья падали, убивая людей и лошадей, перекрывая путь… А после этого стрелы начинали лететь еще гуще. Счет раненым шел на многие сотни, и уже не хватало телег для них. Все хотели только одного, вырваться, наконец, из этого проклятого леса.

Через пять дней они его, все-таки, прошли и увидели Новгород, богатейший город вендов. Исполинские стены и башни были окружены кольцом огня. Пригороды горели веселым пламенем, а затухающие угли напрочь убили всю надежду на легкую поживу. Грабить тут было нечего.

— Ставьте шатры, — бросил Дагоберт, который с изумлением оглядывал твердыню, которая раскинулась перед ним. — Ищите вендов по соседним деревням, нам понадобятся рабочие руки.

Лагерь у стен Новгорода перекрыл все пространство от Дуная до Инна. Обозленные франки совсем скоро начнут прочесывать окрестности, но не найдут там ни души. Деревни окажутся сожжены на день пути отсюда, и это было скверно. В этой местности двадцати тысячам здоровых мужиков было попросту нечего жрать.

— Сихарий, зови этого князька на разговор, — бросил Дагоберт дворцовому графу, и тот, склонив голову, поскакал к воротам, размахивая пучком веток.

Пригород уже почти догорел, и конь, пугливо всхрапывая, обходил горячие угли, которые разносил ветер. Воздух все еще был горяч, и Сихарий с любопытством оглядывался по сторонам. Он бывал тут не раз, приезжая инкогнито с торговыми караванами. Вот тут была неплохая харчевня, а вот там — склад. По правую руку когда-то стоял целый квартал, заселенный лавочниками и мастеровыми. Его тоже сожгли. Да, венды были настроены всерьез. Скучающий стражник на стене рассматривал графа в упор, но ничего не говорил.

— Эй, ты! — заорал Сихарий, чувствуя себя полным дураком. Он рассчитывал на большее внимание к своей персоне.

— Чего надо? — с ленцой спросил стражник.

— Князя своего зови! — заорал Сихарий, наливаясь злостью.

— Не велено беспокоить, — отрезал стражник.

— Да… как это? — выпучил глаза граф. — Ты что, не видишь, сам король Дагоберт с армией пришел. Сдавайте город, он вам милость окажет. Я дворцовый граф Сихарий, и я тебе говорю, зови своего князя, не то хуже будет! Это приказ короля!

— Ты, франк, совсем дурной? — заорал стражник. — Или, может, глухой? Передай своему королю, что я, десятник Бзыня, никого звать не стану. Его светлость беспокоить не велено, гости у него. Вали отсюда по-хорошему, не то из баллисты стрельну. Ты к своему королю двумя кусками полетишь!

— Я с тебя, сволочь, шкуру сдеру за такую дерзость! — заорал побагровевший от злости граф.

— Да ты ругаться вздумал? — не на шутку обиделся десятник. — Я княжий муж при исполнении! Ты знаешь, что у нас за такое положено? Не знаешь? Ну, так сейчас узнаешь! Воротная башня, заряжай! Стрелять по готовности!

— Да пропадите вы пропадом, дикари проклятые! — Сихарий резко рванул поводья коня, вызвав обиженное ржание, и ударил его пятками. Ржание перешло в крик боли, а коня резко бросило вбок. Камень баллисты ударил несчастного жеребца в круп, раздробив ему кости. Поминая вперемешку бога Донара и святого Мартина, причем обоих матерно, граф спешно соскочил на землю. Коня было жалко до слез, хороший был конь, из самой Тюрингии.

В то же самое время. Земли чехов. Недалеко от Праги.

Здесь пойдет тысяч десять-двенадцать, не меньше. Франки из Кельна, Вормса, Ахена, Турне, Теруана, Маастрихта пойдут несколькими колоннами, по полторы-две тысячи человек. Двинутся из своих земель и тюринги. Войско пойдет частым гребнем, чтобы успеть разорить первыми нетронутые земли. Они пойдут через земли сербов. Им плевать, что князь Дерван верный друг Меровингов, воины должны что-то есть. Они пойдут на Прагу, разграбив которую, пополнят свои припасы зерном и рыбой, и устроят там свой форпост, выбить из которого их будет ой как непросто. Подкрепление с севера пойдет беспрепятственно. Река Огрже защищала Прагу с севера, но именно здесь было по пояс в самом глубоком месте, и именно тут шли караваны на север, в земли сербов. Все веси вдоль торгового тракта были сожжены, и даже поля стояли сиротливо пустые, ведь их никто и не думал засевать. Какой в этом смысл, если урожай все равно будет вытоптан и собран ненасытным врагом?