Первым пришел в себя морской порт, который снова стал принимать корабли, что повезли во все концы Средиземноморья прекрасное палестинское вино, главный продукт местного экспорта. Виноградники покрывали все холмы от Кесарии до Газы, а безжалостное солнце наполняло виноградную лозу жизненной силой, которую та отдавала крупной терпкой ягоде. Здешнее вино было густым и крепким, а пить его было положено, заедая свежими моллюсками. Впрочем, это правило было священным лишь для гурманов, постигших тайны тонких кушаний. Местные пили вино и так, разбавив пополам водой.

Стефан сидел в лучшей портовой харчевне и делал именно то, что должен был сейчас делать. Он пил вино и заедал его устрицами. И то, и другое было тут превосходным, и его настроение резко улучшилось. Если здесь знают толк в хорошей еде, то и ссылка может стать не такой уж и мучительной. Ицхак, смуглый черноволосый мужчина с крючковатым носом, сидел напротив и молча разглядывал Стефана. Он помнил этого парня нищим нотарием, он слышал о его стремительном взлете, а теперь узнал о его не менее стремительном падении. Вот так вот бывает. Нелегко быть слугой того, кто носит смерть на кончике своего языка. Так что Стефан еще легко отделался. Мог и на рудники угодить, а то и сгинуть без вести после долгой и вдумчивой беседы с палачом. Везучий все-таки этот евнух.

— Арабы, — начал разговор Стефан. — У тебя есть какие-нибудь дела с ними?

— С ними сейчас непросто вести дела, — поморщился Ицхак. — Они набирают силу, а их торговцы начинают вести себя высокомерно. Мои старые партнеры смотрят на меня так, словно я внезапно стал пустым местом.

— Почему это вдруг? — заинтересовался Стефан, и даже отставил кубок в сторону.

— Эти люди еще недавно поклонялись ветру, деревьям и камням, а теперь пророк затуманил их головы. Я просто перестал понимать этих людей, а ведь я знаю их очень давно. Они ведут себя по-другому, они говорят по-другому… И они выглядят так, словно знают нечто, что недоступно остальным. А еще они отпускают на волю своих рабов, если те принимают новую веру.

— Но ведь рабы стоят денег! — удивился Стефан. — Они отпускают старых и больных рабов? Я правильно тебя понимаю?

— Нет! — покачал головой Ицхак. — Они отпускают молодых и сильных. Тесть пророка Абу Бакр растратил почти все свое состояние, выкупая рабов и отпуская их на волю. А ведь я хорошо знаю его род Бану Таим. Моя семья торгует с ними уже лет четыреста. Это очень зубастые парни, и я не представляю, что поселилось у них в головах, если они начали пускать деньги на ветер. Я начинаю бояться их, Стефан. Я всегда боюсь того, чего не понимаю. Почти вся Аравия зажата в одном кулаке, а ведь такого не бывало от начала времен. Не к добру это. Я чую большую кровь.

— Ты правильно беспокоишься, почтенный Ицхак, — кивнул Стефан, шумно отхлебывая из кубка. Его тело опутал легкий шлейф истомы, присущий хорошему вину. — Будет большая война. Озаботься тем, чтобы спрятать свои деньги как следует. Восток и Египет могут не устоять.

— И Египет тоже? — нахмурился Ицхак. — Скверно. Хотя, чему я удивляюсь? У меня же родня в Александрии. Тамошние христиане ненавидят константинопольских попов больше даже, чем нас, иудеев. Епископ Александрии Кир — просто зверь лютый. Его слуги пытками заставляют людей отрекаться от их веры. Воины без суда убивают священников — монофизитов там, где найдут. Убивают даже тех, на кого донесли, что они священники. Александрийский патриарх Вениамин скрывается в пустыне, ему вынесен смертный приговор. Страшные времена наступают, Стефан.

— Сейчас не так много безопасных мест, Ицхак, — пожал плечами Стефан. — Таким, как ты, приходится договариваться с любыми правителями. Деньги. Они все решают. Я думаю, кто бы ни правил Востоком, он не станет резать курицу, которая несет золотые яйца.

— Несет золотые яйца? — Ицхак улыбнулся в первый раз за весь разговор. — Неплохо сказано! Надо запомнить. А ведь и, впрямь, мы несем яйца из чистого золота, а этого никто не ценит. Даже этот жадный шакал, наш проконсул… — Ицхак посмотрел на Стефана с надеждой. — Думаешь, удастся договориться?

— Не знаю, — задумался Стефан. — Я еще не разобрался в местной жизни. Ты не планируешь поехать в Аравию?

— Поеду скоро, — кивнул Ицхак. — Что тебя интересует там?

— Появился неплохой канал для торговли, — негромко сказал Стефан, украдкой оглянувшись по сторонам. — Хорошие сильные кони. Высокие, под всадников в железе. У арабов есть такие?

— Мало, — махнул рукой Ицхак. — Таких коней арабы покупают у персов. У меня там есть кое-какие связи. А сколько ты готов купить?

— Голов двести, — небрежно бросил Стефан. — Но только отборных жеребцов и кобыл, высоких и сильных. На племя.

— Две… Двести??? — выпучил глаза Ицхак. — Друг мой, ты не перестаешь меня удивлять! Я слышал, что ты необычный слуга императора. Но двести строевых коней!!! Ты вообще понимаешь, о каких деньгах идет речь? Боевой конь стоит не меньше пятидесяти солидов!!!

— Пятьдесят? — обрадовался Стефан. — Тогда я куплю больше.

— Великий Яхве! — простонал Ицхак. — Но куда ты их повезешь?

— Почему это я? — удивился Стефан. — Я же в ссылке, ты забыл? Ты повезешь! Ты, почтенный Ицхак. Я же по глазам вижу, что ты хочешь заработать. Подыщи подходящий корабль, сведи все концы, и мы с тобой заработаем хорошие деньги.

— Куда везти? — деловито поинтересовался Ицхак.

— В Тергестум.

— Ты спятил? — поразился иудей. — Этот город взяли германцы! Туда теперь даже груз тухлой рыбы никто не повезет!

— Друг мой! — проникновенно посмотрел на него Стефан. — Если я хоть что-то понимаю в жизни, то скоро это будет одно из самых спокойных мест в мире. Да, и какая тебе разница? Деньги ведь мои!

— Да, точно, — Ицхак вытер вспотевший лоб. — А как местный герцог относится к иудеям? Франки нас не очень-то жалуют. Король Дагоберт крестит иудеев сотнями или ссылает куда-то в дикие места. Он даже издал указ об изгнании моего народа из Галлии, но там такой бардак, что никто и не подумал его выполнять(1). Графы и герцоги просто собрали взятки и не обращают внимания на приказы своего короля.

— Если то, что я слышал о герцоге Виттерихе правда, то ему плевать, — ответил Стефан. — Он на редкость простой парень. Он не разбирается в таких тонких материях, зато любит вешать разбойников вдоль дорог для услаждения взора купцов. Ну, ты сам понимаешь, что висят они там уже мертвые, но с разнообразными увечьями, нанесенными им при жизни.

— Какой, однако, достойный человек! — совершенно искренне восхитился Ицхак. — Я, пожалуй, первую партию коней повезу сам. Я хочу с ним познакомиться. Если все так, как ты говоришь, я прикуплю там дом. Думаю, в той дыре он стоит чуть дороже песка на берегу.

— На мою долю тоже посмотри, — кивнул Стефан. — Но только у порта, и в самом лучшем месте. Я хочу открыть там харчевню с комнатами для ночлега.

— Проклятье! — с немалым уважением посмотрел на него Ицхак. — Что-то меняется в этом мире, а я не успеваю за происходящим. Я, пожалуй, не стану затягивать и отправлю в Равенну одного из своих сыновей. Он зайдет по дороге в порт Тергестума и выяснит все как следует. Моей семье не помешает место, где можно укрыться от войны.

— Так-так! — задумался Стефан. — Тогда делаем вот что. Ты пока пошли весть Марку, что мы привезем первую партию коней в Тергестум к концу лета. Пусть готовят встречу. А я бы пока съездил с тобой к арабам.

— Ты же в ссылке! — удивленно посмотрел на него Ицхак.

— Ну, в ссылке, подумаешь, — равнодушно подтвердил Стефан. — Что же, мне теперь к арабам нельзя съездить? Кстати, а что они там едят? У них есть хорошие повара?

В то же самое время. Братислава.

Сиротская Сотня переехала в новую столицу. Тут для нее целый городок был построен за крепким тыном, с казармами, домами наставников и службами. Огромное получилось хозяйство. На полторы тысячи воспитанников чуть ли не триста человек взрослых. И учителя, и лекари, и стряпухи, и конюхи… Кого тут только не было! Огромный механизм принимал каждый год полторы сотни детей, а выпускал эскадрон кирасир из трех взводов. По распоряжению главы сотни боярина Хотислава последние три года и взводные, и ротный командиры были из армейских. Они мальчишек до самого конца вели, и они же над ними потом командование принимали. Они же и в бой поведут тех, кто вырос на их глазах. Сам князь ту мысль одобрил, когда кирасир в деле увидел. Слаженность у них была выше всяких похвал, они же друг друга с детских лет знали.