– Что, даже вы попадали в тюрьму?

– Нет, не попадал. Я быстро бегаю. – Он подмигнул мне, достал из кармана телефон и приготовился записывать папин номер.

– А который час? Может, моя мама просто ещё не проснулась…

– Уже восемь.

– Вот блин! – Я разочарованно вздохнула. – Ладно, записывайте уже.

Пока Диггинс набирал номер и представлялся, я расхаживала туда-сюда по камере, пытаясь подобрать правильные слова. Это была не та ситуация, в которой «подросток совершил ошибку». Я ведь сознательно солгала про кинотеатр и поехала развлекаться, прекрасно понимая, что рискую попасться в руки охраны и полиции.

Краем уха я услышала конец разговора Диггинса с отцом:

– Конечно, мистер Эванс. Я всё понимаю. Сейчас же оформлю все необходимые бумаги. – Отключившись, офицер ещё несколько секунд смотрел на свой телефон, а я пощёлкала пальцами.

– Что там?

– Там… – Он растерялся, но лишь на секунду. За это время я успела заметить, как он нервно постукивает пальцем по задней панели телефона. Затем он всё же взял себя в руки. – Думаю, ты достаточно наказана. Сейчас за тобой приедет отец.

– Значит, то самое страшное наказание, которого я так боялась, – пара часов в камере? Ну, было неприятно, конечно, но если так вы собираетесь победить преступность…

– Я должен идти. – Даже не взглянув на меня, Диггинс рванул к своему кабинету.

– Эй, я же просто пошутила! – крикнула я ему вслед.

Его реакция сбила меня с толку. Мой папа мог быть довольно жёстким, когда того требовали обстоятельства. Но мог ли он так сильно запугать молодого полицейского, который, кажется, на службе не провёл ещё и месяца, что он в полной растерянности отправился к себе в кабинет, будто наказанный ребёнок? Интуиция подсказала: мог, если сильно разозлился.

От дома до полицейского участка ехать было около пятнадцати минут, но, с учётом папиной способности делать всё в рекордные сроки, я могла рассчитывать на одиннадцать. Расхаживая по камере, я пыталась придумать, как оправдать своё поведение, и совсем не готова была увидеть отца всего через пять минут после ухода Диггинса.

– Па-ап?..

Он зашёл в полицейский участок и, не услышав меня, сразу направился к офицеру. На нём был тот же комплект из тёмных брюк и бирюзового свитера, подаренного мамой на Рождество, что и вчера. Было странно видеть его в такую погоду без верхней одежды. Но, пока я воображала, где он мог оставить своё серое пальто, они с офицером Диггинсом вышли из кабинета и направились к камере.

– Папа…

Но папа едва мог смотреть на меня. Забрав у Диггинса какую-то бумагу, он молча дождался, когда офицер откроет камеру и выпустит меня. Я не могла поверить в то, что он способен на такое. Игнорировать меня после всего, что я пережила ночью! Это немыслимо! Лучше бы он кричал или читал нотации.

Когда мы сели в машину, я вновь попыталась завести разговор.

– Пап, пожалуйста, прости… Я не хотела, правда! Не хотела попадать в неприятности! – Но он только кивнул в ответ, и это разозлило меня ещё сильнее. – Это что, твоё наказание? Пап, хватит молчать! Скажи уже что-нибудь!

Он всё с таким же каменным выражением лица завел двигатель. Мы двинулись по дороге с предельной скоростью: отец так сильно давил на педаль газа, что мне казалось, мы неизбежно попадём в аварию. На перекрёстке он неожиданно повернул налево, а не поехал прямо – по дороге к дому.

– Эй, куда мы?

– Твоя мама в больнице. – Он повернул ко мне голову.

Всего четыре слова. Столькими же ограничился Диггинс, когда говорил со мной про наказание. Он знал.

– Я-я…

Но сказать было нечего. Никакие слова не смогли бы описать то, что я чувствовала в этот момент. Хотелось, чтобы всё это было моим сном, пусть даже я бы уснула на неудобной скамейке в полицейском участке.

Машина вдруг стала ехать очень медленно, хотя спидометр всё ещё показывал двадцать пять миль в час. Хотелось выпрыгнуть из неё прямо сейчас, на ходу, и побежать в больницу со всех ног. Как будто я могла помочь её вылечить…

– Что с ней? Она… поправится?

– Они не знают.

В окне мелькали одинаковые дома с идеальными газонами. Они мешали понять, как далеко от больницы мы находимся, и я вдруг возненавидела их за то, как безмятежно они выглядят. Злость закипела во мне. Захотелось высунуться из окна и прокричать что-то обидное им вслед. Например, то, что если однажды кто-то выкопает на этом газоне ямку, то они уже не смогут быть такими же идеальными. И что им тогда останется? Правильно, медленно разрушать себя изнутри.

На электронных часах в коридоре больницы было 08:49, когда я забежала внутрь. Отец бесшумно проследовал за мной. У стойки регистрации он остановился и спросил:

– Бриджит Эванс, палата 251.

Я впервые слышала такой голос: бесцветный и хриплый, словно звучащий из уст бестелесного духа. Когда медсестра за стойкой подняла на отца взгляд, я уже знала: Бриджит Эванс больше нет.

Я побежала по коридору в поисках нужной цифры. В палате был только мой брат. Астор стоял возле пустой кровати, склонив голову.

– Астор…

Брат повернулся: в глазах были обида, разочарование, страх. По его щекам безостановочно бежали слёзы, но, когда он бросился в мои объятия, я едва удержала его за плечи.

– Где она?

– Она… Она была… В операционной. – Брат шмыгнул носом.

Астор сжал меня в объятиях. Я услышала тихие всхлипы: мои или брата – сейчас это не имело значения. За его спиной, прямо рядом с маминой кроватью, стоял отец. Трудно было узнать в этом человеке моего отца. Он выглядел как тень самого себя: бледное лицо, тяжёлые веки… Отец едва сдерживал слёзы. И, наконец, сдался. Но во мне бушевала ярость. Я не хотела верить, что всё это происходит на самом деле. Нет, это просто сон! Такого не бывает!

Сорвавшись с места, я выбежала из палаты и столкнулась с врачом.

– Она ведь жива, да? Она должна быть жива! Это просто операция!

Врач положил ладонь мне на плечо. Это был простой жест – обычная человеческая поддержка. Но я едва не захлебнулась собственными слезами, пока он говорил со мной.

– Мисс Эванс, мне очень жаль. Ваша мать долго игнорировала симптомы прогрессирующей болезни. Нам не удалось её спасти.

– Это неправда! Вы лжёте! Она была здорова!

В тот единственный раз, когда мне очень сильно хотелось, чтобы моя ложь звучала уверенно, я не могла обмануть даже себя. Если бы она действительно была здорова…

Вырвавшись из рук врача, я на дрожащих ногах бросилась к другому. Он только что вышел из операционной и теперь раздавал указания испуганным медсёстрам. При виде меня они торопливо натянули маски.

– Где моя мама?! Я хочу её видеть!

Из-за натянутой по самую переносицу маски я видела только глаза доктора, печальные и потухшие. Он сделал шаг назад, отходя от меня. Я увидела, как сзади подходят два медработника в спецкостюмах.

https://redirect.appmetrica.yandex.com/serve/244544550327098266

– Мисс Эванс, мне жаль, но я вынужден изолировать вас и всю вашу семью. Мы обнаружили, что миссис Эванс была больна одним из штаммов Мидуэйского вируса. Теперь мы обязаны следовать протоколу. Вас поместят в карантинную зону.

В голове эхом зазвучало: «Думаю, ты достаточно наказана».

Я не запомнила, сколько дней длился наш карантин. Что толку было? И без того не хотелось выходить из комнаты, хотя Стеф и пыталась подбодрить меня: рисовала сердечки под окнами дома и писала милые сообщения. Почти помогло.

Её больше не было. Прошло ровно столько времени карантина, чтобы её запах выветрился из квартиры, хотя я тщательно пыталась его сохранить. Все дни стали похожи один на другой.

В один из таких ничем не примечательных дней отец позвал нас с Астором в гостиную, где мы часто собирались вчетвером, чтобы обсудить школьные будни и родительские исследования. Теперь же я стояла посреди гостиной одна, не зная, куда мне сесть, и не представляя, о чём сейчас мы будем говорить. Хотелось бы, чтобы отец просто отправил мне СМС, и тогда мне бы не пришлось выходить из комнаты и вновь любоваться мамиными любимыми подушками на диване.