«Что? Ах да… Ну, это всегда так. Так вот, он говорит с умершими. Да, именно так — разговаривает с мертвыми. Они приходят, когда он ставит им Ван Эйка и старого Ритвельда. Вот почему он такой одиночка. Нет, зайка, Факкенгаффа он терпеть не может. — Щелкает дверная ручка, и Йеспер ступает на застеленный циновкой балкон. — Он связывается с ними через Серость. Что бы это ни значило. В общем, ты понимаешь, почему это нас так зацепило. Эта идея. Да, это из-за тех девочек. Точно, ха-ха-ха!» — Именно отсюда Дирек Трентмёллер наблюдал за ними в тот день. Странно. Он бы не сказал, что здесь как-то особенно жутко. Самый обычный гостиничный номер. Слишком много морских пейзажей на стенах, циновки в коридоре отвратительны, а обои… ну, лучше, чем ничего. В остальном всё тип-топ, элегантность пятидесятых. Йеспер смотрит с балкона вниз. Там мокнет под дождем Шарлоттешель, осенняя волна омывает пляж. Балкон высоко, под самым небом, на двенадцатом этаже. Йеспер стоит там один. Он разводит руками: «Не будь наивной, конечно же, нет. Но шоу было впечатляющим. В их деле, в колдовстве, шоу — это самое главное. Относись к ним как к артистам. Ну что? Куда пойдем ужинать? Нет-нет, я правда не хочу больше об этом говорить».
Прежде чем уйти, Йеспер ненадолго останавливается в самом центре номера 1212 в отеле «Хавсенглар». Обивка дивана зеленая, как мох, шторы с оборками кажутся абрикосово-кремовыми в мягком свете торшера. Нет, он совсем не против такого. Кругом равномерно серый мир, а в середине дремлет уютный женственный шик комнаты. Воплощение мещанской мечты. Йеспер стоит с распростертыми руками, словно ожидая, что что-то произойдет. Он с вызывающим видом делает несколько шагов и замирает, уронив руки вдоль тела. На кубе прикроватного столика поблескивает шкала радиоприемника, тикают часы, шторы перед распахнутой балконной дверью раздуваются, как парус.
«Пожалуйста», — говорит Йеспер и смотрит на комнату, на ее чистые стены и высокий потолок. Но ничего не происходит. И перед тем как выйти и отправиться на пляж, дизайнер разочарованно бросает комнате: «Пошлятина».
Йеспер уверенным шагом идет по мокрому песку. Камыши шуршат на холодном ветру поздней осени. Обрыв, где они любили сидеть мальчишками, теперь совсем заросший, синеет вдалеке за завесой водяных брызг. Тонкая белая доска для серфинга, будто меч, вонзается в осеннее небо. Йеспер поднимает свою красавицу над головой. Он бросает презрительный взгляд на виндсерферов в воде. Два часа мокнешь в гидрокостюме, чтобы в итоге влезть на какую-нибудь захудалую волну вместе с десятью такими же слабаками. Нет, у Йеспера есть свое особое место. Он уже чувствует, где-то глубоко в груди, как там вздымаются волны, дожидаясь его.
Юбка белеет в полумраке под соснами, развеваясь вокруг тонких ног четырнадцатилетней девочки. Мальчики идут вперед, следуя за знаменем Шарлоттиной юбки. Сколько еще до конца пути? Они никогда раньше не были в этой части соснового леса, где песчаные дорожки исчезают в темной зелени черничных кустов. Давно остались позади знакомые места, подвесные мосты и дорога к обрыву. Они идут в сумерках, в тишине, лишь изредка прерываемой разговором. Тени тянутся всё дальше по холмам, и стена деревьев впереди понемногу расступается.
Перед ними открывается поле, волнующееся под соленым морским ветром. Низко над полем висит солнце цвета красного апельсина. Море дикой руты шелестит, когда его рассекают одетые в гольфы ноги Шарлотты. Шесть длинных, похожих на стрелки, теней скользят по полю, девочки бегут налегке, а мальчики торопятся вслед за ними. Неужели это еще Шарлоттешель — поле, по краям которого встает колышущийся на ветру тростник? Там, где светло-коричневая сухая трава сменяется мелким белым песком, Молин останавливается и сбрасывает туфли. Стоя рядом с Ханом, она вдыхает морской воздух всей затянутой в платье грудью. У горизонта в голубом зеркале воды горит второе солнце, разбитое на части мелкой рябью, будто взрывом. Над водой тянутся рваные ряды похожих на кляксы облаков, почти черных против света. Все шестеро стоят среди камышей, приставив ладони к глазам, и тростниковые гиганты кланяются им, благоговейно воздев руки.
Анни в шортах плюхается на песок, и Тереш угрюмо ставит переносной проигрыватель в камыши рядом с ней. В тишине прибытия мальчик вытягивает антенну и включает коротковолновый приемник, настроенный на популярную молодежную станцию. Из динамиков раздается гитарный поп, совершенно не подходящий настроению Тереша. Девочка не обняла его в ответ. Какой она была неподвижной, Шарлотта, как прямо стояла на каблуках своих босоножек. Он больше не смеет смотреть на нее: ему кажется, что в тот миг что-то сломалось. Кажется, так и случилось, кажется, что-то разрушено навсегда. Это напоминает о Юго-граадской резне. Рано или поздно хмель выветривается, и на свет выходит наша неказистая природа. В конце концов, мы всего лишь гойко — с бурыми, как картофельная кожура, волосами и глазами непонятного цвета. А Молин, свежий северный цветок, весело щелкает пальцами на фоне заката и спрашивает Хана: «Ну что, принесли?»
«Принесли!» — поспешно отвечает за него Йеспер. Он смотрит, как девочки расцветают, когда он выуживает из глубины кармана бумажный пакет. Молин расстилает покрывало, а Анни достает из сумки шесть искрящихся бутылок с водой. Она выкладывает бутылки в ряд на песке, а Шарлотта объясняет, что после таблеток очень хочется пить и что потом нужно будет сходить на пляж и набрать еще воды. Но ничего страшного, это будет отличным приключением для смелой пары, которая решит пойти. При этом слове мальчиков пробирает дрожь от волнения. Пара!
Только Терешу всё равно. Тереш по-прежнему думает о геноциде.
Шестеро в круг, девочки напротив мальчиков, они сидят на покрывалах, а Шарлотта вытряхивает таблетки из бумажного пакета себе на ладонь. Пакетик хрустит. Носы сдвигаются ближе, и все смотрят, как в ее руке сверкают двадцать четыре малиново-красных бриллианта. Девочка пересыпает драгоценные камни из руки в руку, пухлые красные колесики весело подпрыгивают. Одно отскакивает в сторону, Шарлотта взвизгивает, а Молин подбирает таблетку, как безделушку. С упреком глядя на старшую сестру, она старательно обдувает с таблетки песок, а после проходится по ее поверхности пальцем, будто машинкой для шлифовки. Хан видит, как губы девочки становятся красными, как вишни. Цвета красных спидов.
— Эй, будь человеком, скажи уже, что это за штука! — наконец выпаливает Тереш — в сумерках, на детской площадке, где позвякивает замками своей кожаной куртки дилер Зиги.
Сейчас вчерашний вечер, парень с сальными черными волосами ходит взад-вперед по качелям. Раскинув руки для равновесия, он переставляет ноги в джинсах по балке качелей, одну перед другой. Он начинает говорить:
— Вы, наверное, слышали, что наркотики — это напрасная трата здоровья? — Другой конец качелей ударяет в землю, когда юнец проходит середину. — Побег от реальности, бессмысленная блажь и прочее? — Это риторический вопрос, и Зиги отвечает на него сам: — Всё это чистая правда. Кокос делает тебя мудаком, шмаль — идиотом… Держитесь подальше от этой дряни, она притупляет разум и, честно сказать, опасна для незрелого организма. Она того не стоит. — Зиги спрыгивает с качелей, песок разлетается из-под его кед. — Но только не данный препарат! Те, кто делают такие обобщения, просто не пробовали… — он выдергивает из заднего кармана бумажный пакетик и трясет им у Тереша перед носом, — …самарский амф! Вы даже не представляете, как вам повезло! Я сегодня непозволительно щедр! Сам не знаю, зачем я его продаю. Не лучше ли приберечь его для себя? — Черные глаза Зиги блестят в сумерках. — Этот стафф такой новый, что у него даже еще нет названия! Девчонки называют его красными или вишневыми спидами, парни говорят «самарский амф». Это потому, что он из Самарской Народной Республики. Всё хорошее в этом мире делается в Самарской Народной Республике. Его возят к нам через Серость. Первый в мире наркотик для регулярного применения, придуманный коммунистами! У них его принимают энтропонавты в Серости, чтобы ничего не бояться! Но что, если закинуться им для кайфа? Это очень новаторски, очень прогрессивно. «Летучий коммунист»! Так его называют в Грааде. Но лично я… Знаете, как я его называю? — Тени под скулами Зиги, его черные брови и складки в уголках глаз придают ему злодейский вид.
