Я был обывателем. Я путешествовал из страны в страну, посещал одну insel за другой и знакомил вас с моими идеями. И куда бы я ни пришел, я заражал вас упадничеством и нигилизмом. Я рассказывал по радио, что всё в мире неправильно и неважно, всё egal, pohui, какая разница? Президенты, короли, принцы и шейхи — все боялись меня и не хотели пускать меня в свои suzerainty. Меня не хотели видеть ни в издательствах, ни на киноэкранах, ни на ток-шоу. Но потом я начал раздавать автографы в книжных магазинах, и вот тогда они поняли! Я собирал толпы. Я выступал по радио, и рейтинги росли. Я был невероятно популярен. И я благодарю тебя за то, что ты сделал меня счастливым. Они пригласили меня к себе на ток-шоу, и я показал, на какие мысли способен человек. Смотри, как прав ты можешь быть. И как остроумен к тому же: слушая меня, ты смеялся не переставая. Ты позвал к радиоле всю семью, и вы все вместе услышали, какие вы на самом деле особенные: «Я тоже мог бы завести себе girlfriend-супермодель, — сказал я, — но я выбрал одиночество. Это было бы по-обывательски. Дорогая супермодель, я, конечно, мог бы провести с тобой ночь. Мы бы славно повеселились, ты бы вся онемела от кокаина, как подушка, а я бы спринцовкой заливал молоко тебе в зад и смотрел, как оно вытекает наружу. Конечно, я думал об этом. Однако это уже был бы не я. Это противоречило бы всему, во что я верю».

Но это просто шоу. Ты выбрал меня не за это. Я был единственным, кто спросил: что за божественный и страшный аромат витал тогда в воздухе? Я не настолько слаб и высокомерен, чтобы сказать тебе, что это было. Я не стану притворяться, будто знаю, что для тебя — ужас и красота. Это тайна твоего сердца. Но так и быть — я покажу тебе конец истории. Я разберу этот мир на части, слой за слоем. На сей раз это не пустые слова, не фигура речи: это realpolitik. Я пойду в атаку. На Ревашоль, на Граад, и дальше. Этому не будет конца. Я буду открывать фронт за фронтом. И когда все, кто не присоединился ко мне, будут мертвы, а Серость поглотит весь мир — милости прошу! Вот терминалы, где можно прекратить свою жизнь. Ты можешь уйти, когда и как захочешь, это не имеет значения. Я эвакуирую весь мир. Мы будем жить в прошлом. Ты снова окажешься там — у поликлиники, на скамейке в парке! Вы снова вместе, стоите у парадной и разговариваете, и снова идет дождь. Вот твои друзья идут через площадь в заснеженном городе, и у них так же подняты воротники. Всё, что осталось от этого мира — воспоминания, энтропонетическая катастрофа.

Ты никогда не мог сказать наверняка, что же это было. Даже когда твой взгляд был обращен вовнутрь, прямо к тебе в голову — ты не мог этого сказать. Призрачное, оно ускользало во все те давно исчезнувшие места, в необратимость. Я дам его тебе прямо в руки, оно будет благоухать в твоих ладонях, божественно и страшно, и ты наконец-то сможешь прижаться к нему лицом. Серость налилась цветами, они сочатся из прорех; я открываю жалюзи, и на промежуточных частотах проявляются, вселяя ужас, все утраченные краски прошлого. Всё возвращается.

Это то, к чему ведет нигилизм. Это уже не то, что могло бы быть, или чего могло бы не быть. Это то, что есть.

Весь мир — непосредственная зона энтропонетической катастрофы.

Когда Йеспер возвращается в свой загородный дом, свет внутри не горит. Он проходит в гостиную, не включая лампы, его глаза привыкают, очертания мебели понемногу выступают из темноты. Он даже не разувается. Дома тихо и чисто, огромное, в половину комнаты, окно недавно вымыто. Спальное место Тереша тоже прибрали. Тазик для рвоты исчез, паркет блестит. Грязь с зимних ботинок Йеспера впитывается в ковер из овечьей шерсти. Йеспер подходит к книжному стеллажу, который отгораживает спальный уголок от гостиной, и останавливается. Он смотрит на пакеты из бутиков: Ozonne, En Provence, Tea Shop. Пахнет зеленым чаем. На вешалке рядом со стеллажом висит крохотное серебристое платье. Ткань искрится в темноте.

Вытянув руки перед собой, мужчина проскальзывает за занавески в спальню. Тусклый ночной свет из углового окна падает на кровать. В постели, разметав по черной подушке светлые волосы, спит girlfriend Йеспера, фотомодель Анита. По телу девушки, выглядывающему из-под одеяла, бежит тень, ребра изгибаются; на ее груди — единственное родимое пятно. Йеспер наблюдает, как вздымается грудь девушки. Он пытается вспомнить. Четыре года. Они вместе уже четыре года. Сколько ей сейчас, девятнадцать? Йесперу тридцать четыре.

— Эй, просыпайся!

Девушка хнычет сквозь сон, как ребенок. Йеспер дует ей в ухо, прядь светлых волос рассыпается от его дыхания:

— Анни, у-уу, просыпайся, Йеспер пришел!

— М-мм… Йеспер, давай спать, — девушка подтягивает край одеяла под подбородок. — Здесь так хорошо, свежо…

— Слушай, я не могу, мне надо идти.

— Идти… опять? Куда?

— Просыпайся, поговорим. Хочешь, сделаю тебе чай или еще что-нибудь?

— Я привезла тебе чаю, ты видел? — модель смешанного ваасско-оранского происхождения потягивается, суставы скользят под одеялом, черные волны-тени катятся по его морской глади.

— Да, я видел, большое спасибо — ты очень заботлива.

Девушка сонно канючит, растянутые гласные — длинные, как ее ноги:

— Поговорим завтра, Йеспер, давай спать…

— Я же сказал: я не могу завтра, я ухожу. — Йеспер смотрит ей в глаза. Тишина. Коротко шелестят часы с перекидными цифрами. За окном воет ветер.

Наконец девушка недовольно фыркает:

— Фу, опять в лес со своими друзьями, я тебя даже толком не видела. Побудем завтра вместе. Я же не просто приехала, а к тебе.

— Нет, ты не поняла, я ухожу сегодня.

— Сегодня? А который час?

Белые пластинки с цифрами тихо щелкают.

— Два часа ночи! Куда ты собрался? Ты такой странный в последнее время! — Девушка приподнимается на локтях, ее рот встревоженно сжимается. — Я приехала к тебе, если бы не ты, я бы вообще никуда не поехала.

— Мне очень жаль. Правда. И еще — прости, что беспокою, но не могла бы ты на минутку встать с кровати, мне нужно ее подвинуть.

— Что у тебя там?

— Вещи.

Девушка стоит на холодном полу. Потирая одну ногу о другую, она растерянно наблюдает, как Йеспер двигает кровать. Ножки скрипят по полу, модель смешанного ваасско-оранского происхождения держит одеяло на плечах, будто мантию. Она очень красива, но это больше не имеет значения.

— Что ты собрался делать?

В ответ раздается стук по половицам: Йеспер встает на колени.

— Исчезнуть.

Крышка тайника поднимается, и Йеспер достает из него плотно набитый белоснежный чемодан.

— А когда ты вернешься после того, как исчезнешь?

— Мне кажется, лучший ответ, который я мог бы дать, звучал бы несколько цинично. Так что, пожалуй, ничего не буду говорить. — Стрекочет застежка-молния, и Йеспер вытаскивает из чемодана, из отделения для бумаг, пачку документов.

Девушка злится. Есть Йесперы, которые ей нравятся: Йеспер домашний, готовящий чай, Йеспер деловой, Йеспер, неловко проявляющий симпатию, — но такой Йеспер ей не нравится совсем.

— Пожалуйста, не говори со мной как с идиоткой, ты не на интервью для «Новостей культуры»!

— Хорошо, — Йеспер нервно скручивает бумаги в трубочку. — Помнишь, я тебе рассказывал про сестер Лунд? Что я их знал, что они пропали, и так далее.

— Это у моих родителей? — Брови девушки всё еще подозрительно насуплены, но рот смягчается от воспоминаний. — Ты так напился!

— Видишь, вот поэтому я и не пью, — смущенно смеется Йеспер. — Но ведь меня обязательно надо было уговорить.

— Ты был такой смешной!

— Смешной, — с горечью произносит Йеспер, — вот как. Окей. Я был смешной. Так или иначе, я иду их искать.

— Кого?

— Корне́лиуса Гу́рди. Как ты думаешь, кого?

Великолепный костяк изламывается в коленях: привалившись спиной к стене, модель садится на пол.