В другой части Либерти, той, что располагалась ближе к окраинам города, где наряду с канализационными и энергетическими заводами разрастались свалки, где телефонные столбы имели тенденцию наклоняться, а предприятия были преимущественно «закрытого типа» (конторы сантехников и стеклодувов, небольшие фабрики одежды, алкогольные магазины с решетками на окнах и металлообрабатывающие мастерские), располагалась полоса индустриализма, в конце которой красовалось грубое скопление трейлеров, прямо как ракушки на панцире черепахи. Если кому-то придет в голову посчитать, он насчитает пятьдесят трейлеров, расположенных в шахматном порядке рядами по десять, по бокам которых тут и там стояли еще несколько – все последующие вырастали на свободных клочках земли так же бессистемно, как дикие маргаритки.

Парк был обозначен при входе изогнутой металлической аркой со словами, которая тянулась от верха одной разрушающейся кирпичной стены до другой, а под ней проходила подъездная дорога с выбоинами. Именно под этой аркой однажды проезжал каждый из трейлеров в надежде найти свободное место, которое потом можно было бы назвать своим, устало обосноваться на отведенном прямоугольнике земли (разумеется, с оплатой за три года вперед) и поспать.

Вывеска гласила: «ОКНО НА МОРЕ». Каждая буква была вылита из твердого металла, давно проржавевшего от дождя и потускневшего от времени. Название врало; хоть море и находилось всего в шести милях от отеля, обнаружить его можно было только с вертолета. Через так называемое «окно» трейлерного парка можно было увидеть только несколько квадратных миль зарослей кустарника, покатую гору, большую часть года скорее коричневую, чем зеленую, и, в дальнем конце этого прекрасного пейзажа, юго-западный угол парковки «Уолмарта».

Один из таких разбросанных трейлеров был прижат к краю парка. Это место жители называли «баками» – вдоль низкой бетонной стены выстроился ряд больших металлических мусорных контейнеров. Когда-то яркие разноцветные баки давно стали единообразными и теперь походили на сбившихся в кучу ворон, окрашенных в серовато-черный цвет годами жестокого обращения со стороны людей, богов и зверей, переживших целое поколение мусора, воздействие любых погодных условий и реки собачьей мочи на ржавых стальных колесах.

Этот трейлер, напоминавший брошенный в грязь бежевый кубик лего, был домом Мусорного Томми Пэтчена, камнемета и хулигана.

Там родители Томми смотрели «Ночное шоу» и распивали пузырь бурбона «Эван Уильямс». Томми лежал в своей спальне в задней части трейлера, ближе всего к бакам, читал старый, потрепанный журнал «Хэви Метал», который одолжил ему Грейсон, и решал, подрочить ли на голую мультяшную цыпочку верхом на белом леопарде или дочитать комикс о космических мутантах, которые порабощали женщин Земли. Он как раз перелистывал страницы обратно к желанному изображению, когда что-то или кто-то трижды постучал – тук-тук-тук – в маленькое окно его спальни.

Томми слегка подпрыгнул от неожиданности и поднял глаза на окно. Оно было маленьким и открывалось горизонтально, а стекло было таким же искаженным и полупрозрачным, как в ванных придорожного мотеля. Оно находилось высоко, но не настолько, чтобы до него не смог дотянуться озабоченный семиклассник вроде Томми. У стены прямо под окном стоял ящик из-под молока, забитый стандартным набором подростка – комиксами, бейсбольными карточками, неиспользованными копилками – все это служило подспорьем. В грязи снаружи у окна стоял похожий ящик, в любой момент готовый для использования. Томми давным-давно освоил этот трюк с ящиками, когда ему нужно было залезть обратно в свою комнату посреди ночи (или ранним утром) после тусовки с парнями и пивом на дерьмовой заправке. Или, в редких случаях, после встреч с Бэтс, не совсем уродливой четырнадцатилетней соседкой, (которая, божежтымой, раньше была его няней), во время которых они целовались и играли пальчиками на той же упомянутой заправке, если девушке удавалось улизнуть из своего трейлера на другой стороне парка.

Сегодня Томми не планировал вылазку. Никто из парней ему ничего не говорил, поэтому ночным посетителем могла быть лишь Бетти «Бэтс» Маккиллен, непревзойденная няня. Томми приподнялся на затекшем локте, у него уже потекли слюнки при мысли, что это действительно Бэтс, и она вот-вот сделает ему первый минет, если он сможет ее убедить – и Господь свидетель, он давно пытался,– что это не страшный грех.

– Бэтс? – сказал он приглушенным тоном, чтобы не спалиться родителям.

Ответа не последовало, и Томми уже собирался вернуться к журналу, теперь уже твердо решив сначала подрочить, а потом почитать, когда снова раздался стук. Медленнее. Настойчивее. На этот раз парень даже разглядел руку через полупрозрачное стекло. Размытый кулак, представляющий собой черное пятно на фоне темно-синей ночи.

Тук. Тук. ТУК.

Томми скатился с кровати и осмотрел узкий коридор, ведущий в гостиную. Ему открывался вид на телевизор и половину Джея Лено в дурацком белом парике, исполняющего какую-то тупую сценку,– наверняка его родители откинулись на спинку дивана, потягивали дерьмовый виски и курили сигару. Он тихо закрыл дверь до щелчка, а потом на всякий случай запер. Они к нему не зайдут – никогда не заходили,– но если дверь заперта, они точно не станут пытаться. Пойдут в кровать, громко потрахаются и отключатся.

Возбужденный журналом и все больше думая о том, что, возможно, сегодня Бэтс наконец-то сдастся, Томми надел черную толстовку, поправил в зеркале прическу и отправился на разведку.

Он встал на изогнутый жесткий красный пластик и открыл окно.

– Бэтс?

Тишина.

Думая скорее либидо, чем мозгами, Томми высунул голову из окна, чтобы проверить, кто к нему пришел.

Массивная рука схватила его за волосы, пальцы были такими длинными, что обхватывали почти всю его голову. Рука дернулась, и парень начал кричать от боли – от страха – когда вторая грубая рука зажала его лицо.

С легкостью и быстротой, с какой вытаскивают винную пробку, Томми протащили через окно за голову и вытащили в ночь.

Он упал и сильно ударился о землю, из легких вышибло весь воздух. Не успел он среагировать, как что-то мощное надавило ему на живот, и быстрая череда ударов обрушилась на ребра с силой кувалды. Томми услышал, как в груди что-то хрустнуло, и он не мог дышать, не мог говорить. Не мог кричать. Боль была такой невыносимой, что работала похлеще новокаина, а рот открывался и закрывался, как у рыбы, выброшенной в речную грязь.

Он открыл глаза и на долю секунды увидел лицо нападавшего. Ужас и осознание пронзили его с такой силой, что он потерял всякую возможность мыслить рационально. Парень пробормотал несколько слов, среди которых могли быть «мама» и «помогите». Или, возможно, «прости».

Томми перевернули на живот. Грязь забилась ему в рот и глаза, а пронзительная боль от сломанной кости в груди вспыхнула, как от удара ножом. В мозгу что-то взорвалось. Невероятно большие руки схватили его за голову по бокам, и зазубренный валун вонзился в нижнюю часть позвоночника. Когда его голову оторвали от земли, позвоночник согнулся, и Томми понял, что массивное колено пригвоздило его к земле так, будто он был насекомым, приколотым к стене булавкой.

Томми подумал о девушке из журнала и ее белом леопарде… или это был тигр? Он представил, как скачет с ней верхом на этом тигре, держа девушку за обнаженную талию, и они убегают далеко-далеко…

Гигантские руки сжали, затем повернули с быстрой, дикой легкостью. Шея Томми хрустнула, как высохшая куриная кость.

Мальчик обмяк. Нападавший мгновение постоял, переводя дыхание, затем поднял тело и отнес к бакам, расположенным всего в нескольких ярдах. Там тело бесцеремонно выбросили вместе с мусором всего трейлерного парка. Утром его увезут на грузовике на свалку, где оно будет зарыто в землю, чтобы вечно лежать среди всеобщего хлама.

Из трейлера в прохладный ночной воздух просачивались звуки «Ночного шоу». Зрители громко смеялись.