– Мужики, но в комнате слышен ваш разговор. И что мне теперь делать? Зная, что у вас с Мишей (хозяина моей комнаты так звали) проблемы, я бы тут не появился. Он сказал, что с вами договорился, что вы не возражаете. Я заплатил ему деньги, привез свое барахло…

Моя прямота застала их врасплох, повисла пауза, затем толстяк крепко хлопнул (прямо-таки припечатал) стаканом об стол и под завязку налил вина, черного как деготь.

– Пей, – сказал толстяк.

– Ты, сразу видать, парень нормальный, – сказал второй, когда я выпил. – Живи, живи тут, но денег этому, – и кивнул в сторону моей комнаты, – не плати, понял? Ни копейки не плати.

– Как же я могу не платить?

– А так, не плати, и все! – и врезал кулаком по столу. Затем взял бутылку и ткнул горлом в стакан, и, обнаружив, что бутылка пуста, сказал:

– Ну а теперь тебе бежать, как самому молодому. Это, как выйдешь, за углом метров двести, возьми две таких же.

И так мир был спасен, но уже через полгода под давлением молчаливых, тяжелых взглядов я понял, что и это жилище придется покинуть. Никаких неудобств соседям я не доставлял, напротив, своим тихим деликатным существованием напоминал о постоянном присутствии чуждого элемента.

А мужики были такие: Аркадий, старший, лет ему около пятидесяти. Классическое воплощение литературного образа своей профессии – мясник из гастронома! Большие жирные руки, красное лицо на могучей шее, она складками расширялась книзу, пирамидой врастала в торс – бегемот, другого слова тут не подберешь. И конечно же плечист в животе. Занимал Аркадий самую маленькую комнату, но (профессия обязывала) имел два самых больших на тот момент холодильника, до отказа забитых мясом. Один располагался в его крохотной комнате, другой на общественной кухне и вызывал у хозяина постоянную тревогу за содержимое. Разговаривая с ним, я всегда чувствовал на себе испепеляющий взгляд: «А не крадешь ли ты, мил человек, мои непреходящие ценности, пока я сплю»? Раз в неделю к нему приходила Валентина, не то подруга, не то бывшая жена, его же примерно возраста, тихо готовила ему борщ и тихо уходила.

Второй сосед, Жора, этот походил уже на медведя (прямо зоопарк), в недавние студенческие времена был спортсменом-гребцом и даже выступал за сборную Москвы. По профессии он был архитектор. Нет – архитектор – это гордое название, Жора был всего лишь один из кучи сидящих за кульманом в проектном бюро. Да, но ведь он окончил архитектурный институт, так что деваться некуда, будем называть его архитектором. Жора без всякой причины сразу углядел во мне противника, антипода и даже врага. Будучи всего лишь на три года меня старше, являл собой образ человека, крепко стоящего на ногах, знающего себе цену. В ближайшей пивной в тридцатиградусную жару, обливаясь потом, он с вызовом доказывал мне, что настоящий мужчина обязан в любом положении, в любую погоду быть в пиджаке, белой рубашке и галстуке. Через стол стоял я, в выцветшей майке и никогда не глаженных штанах, стоял и видом своим непотребным насмехался над его стремлением войти в жизнь солидно, подготовленным к выполнению важных задач и занять соответствующее место в обществе. И моя беспечная неуверенность вызывала в нем законную брезгливую ненависть.

Жору, нечасто правда, посещала невеста Света, строгая симпатичная дама. В отличие от Аркадия, конкурирующего с Жориными плечами животом, невеста составляла серьезную конкуренцию своим задом. А в общем-то они составляли пару крупных красивых людей.

– Ты как ходишь в таком виде перед Валентиной?! – раздраженно ворчит Аркадий. Жора скребет косматую грудь, сонными глазами смотрит на Аркадия, пытаясь сообразить, что от него хотят; так, видимо, и не поняв, берет с плиты чайник и молча отправляется в свою комнату и по пути уже непонятно кому бросает: «Нужна мне эта старая коряга, перед кем это, интересно, я тут должен штаны одевать»? Аркадий, конечно, это слышит, но затевать скандал не решается. Впрочем, жили они мирно, мясник и архитектор, духовно были близки. Встречались на кухне и вместе поправляли здоровье в выходные дни.

Когда к Жоре приходила невеста, он почему-то всегда начинал буянить, видимо, излишне нервничал перед свадьбой. Представился однажды случай, когда он и мне пытался продемонстрировать свою мощь.

Вышло так: Несмотря на рабочий день (Жора уже при параде – костюм, галстук, рубашка белая, запонки блестят), мужики с утра уселись за бутылкой – это я видел. А вскоре все стихло – разошлись, значит. К середине дня работу мою прервал настойчивый звонок в дверь (значит, в квартире никого). Открываю…

На пороге эффектная дама: высокая, стройная красавица, хотя и не так уж молода.

– Мне, пожалуйста, Жору.

На вид она была прилично старше Жоры.

– Жоры нет, – говорю.

– А где он?

– Так ведь на работу ушел.

Дама растерянно молчала, в руках у нее была миленькая сумочка, и она быстро перебирала руками тоненький ремешок.

– Я бы хотела оставить записку, можно?

– Конечно, проходите, – пригласил я. Она зашла в коридор и неловко на сумочке стала писать на клочке бумаги, затем, пытаясь вставить записку в дверную щель, слегка надавила, а дверь-то и открылась… На минуту она застыла, уставясь в пустоту, затем скомкала записку, прикрыла дверь и испуганной кошкой бросилась из квартиры.

Я не очень любопытный, и дела соседей меня не интересовали. Но тут неясное беспокойство закралось и не давало сосредоточиться. И я решил заглянуть в Жорину комнату: может, случилось что, помощь нужна… Заглянув, увидел выразительную картину: на кровати лежал Жора навзничь, причем только одной своей половиной, другая висела, упираясь ногой в пол. Рубашка задралась на грудь, волосатое пузо нервно вздрагивало; руки в стороны (одна на весу), растянутый галстук на боку, а по пузу и дальше на пол, аж до дальнего угла комнаты рассыпались роскошные багровые розы и смешно между ними стояла пустая бутылка. Жора храпел, распустив слюни. Я прикрыл дверь, успокоился (никого не зарезали) и пошел к себе.

– Ты должен был меня растолкать, дать в морду, облить водой – поднять во что бы то ни стало! – бушевал Жора. Хорошо выспавшись, отдохнув, теперь с новыми силами, обозлившись на весь свет, он в гневе метался по квартире, готовый крушить все, что попадет под руку.

– Если она не вернется – убью.

Схватил охотничий нож и со звериной силой всадил в стол, пробив его насквозь. Новенький стол этот, сияющий зеркальной полировкой, и еще несколько предметов, то, что называется мебельным гарнитуром, на днях был подарен его родителями к предстоящей свадьбе.

С ударом, видимо, вылетела и вся агрессия и сменилась слезливым мычанием. Вздрагивая плечами, размазывая по лицу мокроту – великан плакал… Мне было жаль его. Всхлипывая, он рассказывал, как познакомился с ней на юге, что никогда не встречал такой красивой женщины, что она из Ростова и что приехала к нему в гости на несколько дней и теперь уже, конечно, не вернется…

Мелкий этот эпизод никак не мог повлиять на наши отношения. Уже на следующий день сосед был привычно беззаботно-весел.

Грозовая туча зреет медленно и, накопив энергию, вдруг треснет и в клочья разорвет небо. Последней каплей, вызвавшей бурю, был ничтожный повод.

Увидев пришедшую ко мне подругу (когда-то подруга занималась в балетной школе, в балерины не выбилась, но великолепную фигуру приобрела на всю жизнь и была похожа на точеную статуэтку), Жора уязвлен был до невозможности – это была еще одна оплеуха, не меньшая, чем мое занятие искусством. Он вообще не мог спокойно пройти мимо привлекательной девицы. Когда, допустим, на улице вдруг появлялась и, мелькнув, исчезала навсегда случайная красотка, он просто заболевал. А тут у него под носом к какому-то субтильному ничтожеству приходит такая!.. Нет, такой наглости он не ожидал.

– Скромник, тихоня, и работаешь ты сторожем (эту информацию он случайно узнал от моей мамы)! – уже на утро кидал мне Жора обвинения, как следователь НКВД «японскому шпиону». – Валенком прикидывается, а к самому тут такие ходят!.. Это тебе не какая-нибудь коза драная – это уже… – и тряс куда-то вверх пальцем, не находя слов.