Может, верят и не все, что нет до Радомилы Воронецкой княжичу Свирскому дела, а только подозревать – одно, а увериться – иное.

– Ну, здравствуй, панна Эльжбета, – усмехается бессовестно, глядит исподлобья. Α потом, как ни в чем не бывало книги да пергаменты на стол мой кладет. Ну ни дать ни взять – студиозус примерный, над науками чахнет.

– И тебе здравствуй, княжич, – гoворю я вполголоса.

Уж как тепереча глядеть на него, сама не знала.

А Юлиуш Свирский улыбается, что кот сметаны объевшийся, но хоть язык на привязи придержал, уже и за то спасибо. А что смотрит… Ну так кто только не смотрит на меня?

Сижу и я смирно, задания, наставниками назначенные делаю, а сама нет-нет, да и посмотрю на шляхтича перед собою. Словно против воли собственной. И глупости всякие в голову лезут, к примеру, как целовал он меня, гад бессовестный.

А княжич, когда взгляд мой ловил, улыбался этак… странно улыбался,иначе. И от этого так неловко становилось, что хоть под стол прячься! А только нельзя виду подавать!

Стоило только из столовой выйти, как запропал Юлек. Улизнул, словно и не было его.

Лех только плечами пожал, мол, ну запропал друг самолучший и запропал, и нет принцу до княжича Свирского и дела никакого.

Томаш говорить ничего не стал, а сотоварища все ж таки отправился искать. Мало ли, что стрясется с Юлеком без пригляда. Не бессмертный все-таки, да и в историю ввязался – никому не позавидуешь.

Следом за Потоцким и Томаш Сапега увязался. Делать ему все одно было нечего, так чего бы и не поискать рыжего? Всяко веселей, чем за принцем Лехом следом ходить, уж больно наследник смурной в последнее время. И чем дальше,тем угрюмей принц Лех становился – точно туча грозовая, того и гляди молния ударит.

Вот только куда мог запропасть Юлек, ещё поди пойми. Куда ни заглядывали шляхтичи – нигде их друга не было. Уже под самый конец решили в библиотеку зайти. Так, для очистки совести. Не то чтобы никогда не заглядывал туда Свирский, да все больше к книгам его тянуло перед экзаменами.

На этот же раз в библиотеке друг и сыскался. Сидит за столом, навроде как учится с великим усердием. Сказал бы кто Мареку, в жизни не бы не поверил. А напротив рыжего сидит Эльжбета Лихновская как ни в чем не бывало и тоже вся в науки с головой погрузилась. На пергаменте чтo-то пишет, в книгах страницы переворачивает.

– Да ты только глянь! – шепнул Сапега. Даром, что недогадлив был княжич Сапега, а и то подвох почуял.

А поглядеть было на что.

Сидят за столом друг против друга Элька с Юлеком. У обоих учебников гора, пергаменты рядом разложены ворохом. Сразу видно, при деле студиозусы, науки магические постигают. И ведь даже не смотрят друг на друга, не переговариваются промеж собой даже. Только вот...

– Увел рыжий девку-то у высочества, – опешил Томаш. Едва не прежде самого Марека понял Сапега, в чем ту подвох. – Глазом не моргнул!

Марек огляделся тревожно – не слушает ли кто. Ведь Томашева правда, панночка Лихновская хоть крепость и неприступная, а для рыжего княжича ворота все ж приоткрыла. Может,и хотел Юлек за некроманткой зловредной от подозрений спрятаться, вот только, похоже, заигрался он.

– Ты не болтай только. А то взбесится Лешек. Как есть взбесится и наворотит чего в сердцах, а оно никому не надо. Элька-то на высочество и не глядела, но ведь Леху-то не объяснить. Он Юлека точно со свету сживет за этакое.

Как пришло время на занятия идти, поднялась я из-за стола, принялась пергаменты да книги собирать, будто ни в чем не бывало. На докуку рыжую и не смотрю. А как мимо него проходить стала,так перехватили руку мою пальцы чужие, горячие, с моими переплелись, да всего на несколько мгновений. А после отпустил меня Свирский, словно бы и не случилось ничего.

А сердце в стуке суматошном зашлось.

Вот же отродье бесово! Они с Радомилой мало что не сговорены, а он и ко мне клинья подбивает… На да ладно, после разберемся. И со Свиpским в том числе.

К Дариушу Симоновичу как на казнь шла, честное слово. Подготовилась-то к занятию самолучшим образом, домашняя работа без сучка без задоринки сделана, аж сама собoй горжусь. А только некромантия – дело такое, все не выучишь и не предусмотришь.

И рана, что я на руке профессора прежде подметила, ой как призадуматься заставляла. Потому как некромансеры – люди дюже аккуратные, по пустякам свою кровь всяко не льют, дороже золота ее ценят.

Вошла я в аудиторию первой, глянула на Дариуша Симоновича, а тот будто схуднул с последней встречи нашей и лицо бледное, что у покойника. Разве что улыбка прежней осталась. Или же нет? Кто ж разберет этих некромантoв… Даром, что сама я те же науки изучаю, а только куда же мне понять тех, кто уже много лет силы из смерти черпает?

– Вечера доброго, студиозусы, – молвит профессор Ясенский и всех собравшихся взглядом обвoдит.

Соученики мои хором нестройным свое «здрасть» проворчали, по местам расселись и замерли, очередной гадости от магистра ожидая. Потому как на них Дариуш Симонович был горазд – тут всех прочих наставников наших обошел.

Стоит рядом с кафедрой профессорской ширма, беленькая такая, аккуратная. И уж до того чистенькая, что ажно сердце екнуло мое, сразу недоброе почуяло. Потому как ничего хорошего профессор Ясенский скрывать бы так не стал.

– Ну что, кто к практическим заданиям готов? – наставник спрашивает с ехидцей.

И руку, конечно, никто не поднял. Ученые уже да и не раз. Добровольно никто и не высовывался. Особливо я. Вот подчас зло брало, когда мне как девке послабления делали, мол, если не парнем родилась, так и на толковое ничего и не способна. Да только когда доходило до уроков Дариуша Симоновича, думалось, что лучше бы и пожалел он меня.

– Лихновская, а ну-ка иди сюда.

Ну вот как назло! А все потому что староста и девка – сразу среди прочих студиозусов курса нашего выделяюсь. На прочих профессор Ясенский будто и не глянул.

Парни сзади захихикали. Я не глядя кулак им показала, напомнила, стало быть, что ссориться со мной не след. Кулаки у меня, конечно, не пудовые, зато колдовство черное всегда выручит.

Смеяться все-таки соученики не перестали.

Деваться некуда, пришлось к наставнику подойти, пусть и не хотелось. Еще и предчувствия мучили недобрые. И вот навроде как чего ради беспокоиться? В аудитoрии я, рядом соученики. Да что такое произойти может.

– Ну-кось, студиозус Лихновская, глянь за ширму. Что там у нас такое?

Стоило только шаг сделать, как распахнулась дверь настежь да ещё и с грохотом. Тут все замерли, смолкли, потому как мало нарушать покой нашего факультета решался. Ценили некроманты порядок и правила поболе всех прочих.

Так и не некромант явился прямиком на занятие.

– Здравия всем желаю, - с порога заявил княжич Свирский. Улыбается так, словно бы задумал что. – Тут пан ректор Лихновскую к себе вызывает.

Покосилась я на наставника – стоит он, на шляхтича молодого глядит, а у самого лицо что каменное, еще поди пойми, о чем мыслит. А принцев друг только ухмыляется, будто так и надо.

– Что-то уж больно поздно пану ректору возжелалось беседы вести, – молвит Дариуш Симонович. Не рад он тому, что с урока его мне уйти придется.

А Свирский только плечами пожимает.

– Казимир Габрисович приказал, ему-то точно видней.

Против воли пана Бучека не больно-то и попрешь, так что отпустил меня Ясенский, напоследок велев конспекты у соучеников и самой материал разобрать. Деваться некуда, пообещала я да за Юлиушем Свирским вышла.

Вот только повел меня рыжий прохвост куда угодно, но уж не в сторону ректората. Как поняла я то,так и замерла на месте, шага не сделала.

Вcпомнила я посиделки в библиотеке, и как будто щеки потеплели. И вот, кажется, а чего тут такого? Ну, позанимались за одним столом, от силы парой слов перемолвились. И сравнения нет с тем, как подчас рыжий шляхтич соловьем перед девками разливается. Вот только… оттого и смущалась я малость.