От изумления великого у меня язык отнялся.

Это ж сколько тогда лет магу сему?

– Α звать меня, студиозусы, магистр Здимир Αмброзиевич Кржевский, – возвестил наставник как ни в чем не бывало. – Теоретическую некромантию буду в ваши головы вкладывать, чтобы в них хоть что-то завелось помимо дури великой.

Тут и стало мне ясно, что бежать-то навроде как и поздно.

Про магистра Кржевского, что был постарше самой этой Академии, мне ещё батюшка поведал, а тoму его батюшка. Знатно старичок этот, ещё будучи не таким и старым, с прапрадедом Константином повоевал.

Вот только было кое-что занимательное… Маги, конечно, живут подольше, чем прочие людишки, полтораста сотен лет протянут всяко, вот только магистр Кржевский ещё во времена моего прапрадеда был уже немолод. Не стар – то да, но и не молод.

Так что по-всему выходит…

Невесело как-то выходит.

Цельных два часа рассказывал нам Здимир Амброзиевич увлеченно да старательно про тонкую науку некромантию, кою он преподавать счастье имеет. Много чего мне батюшка поведать за жизнь недолгую успел, да и тетушка учила меня умениям тайным со всем старанием. Да только того, что магистр Кржевский поведал, я прежде слыхом не слыхивала. И формул зубодробительных столько записать пришлось, что рука заныла.

Навроде и привычная я была к письму, а все ж таки не настолько.

После лекции, пока собиралися все прочие студиозусы, окликнул меня профессор и задержаться велел.

Насторожило то меня свыше меры всякой, а только спорить с наставником не след. Даже и с таким.

– Α ты подойди, девонька, подойди поближе, – велел Здимир Амброзиевич, когда прочие соученики разошлись. А сам все смотрит да пристально этак, внимательно.

Я и подошла, хотя чувствовала себя престранно. Как будто оказалась в сказке страшной, что тетка Ганна мне на ночь сказывала. Там вечно дите малое, в лесу заплутавшее, к себе чудо-юдо какое подманивает да все ласковым голосом. И ничем то добрым для дитя не заканчивалось.

Но, пусть не хотелось, а все же к профессору Кржевскому я подошла.

Вблизи он показался еще древней, чем издали – кожа желтая, морщинистая, что пергамент иссохший,и сам костлявый.

– Экая ты… – наставник пробормотал, ко мне подавшись, да разглядывая пристально.

Экая я. И экий – он.

– И что скажешь? Про меня скажешь, панна Лихновская? Ты же девица глазастая.

Выдохнула я этак с присвистом и говорю.

– А ведь вы лич, Здимир Αмброзиевич.

Так-то вроде старичок и старичок, не странней прочих, а вот если приглядеться как следует, можно подметить и тo, что грудь у магистра Кржевского не движется и что глаза у него влажным блеском не посверкивают. Неживой он. Но и не мертвый.

Ухмыльнулся профессoр довольно. А зубы у него белые да острые оказались. Такими только плоть живую и рвать.

– Лич, панночка, лич. Всяко бывает промеж некромантов, порой жить все не надоедает, да только тело подводит. Плоть – она слабая. Вот иногда мы ее и меняем. Боишься?

Я в ответ только головой покачала.

Чего только мне за жизнь видеть не доводилось. Почитай, лич и не самое страшное. Тем более, что нежить такая разума не лишена вовсе, на всех подряд кидаться не станет.

– Ну вот и славно. Глядишь, и поладим, - довольно магистр отвечает и взгляда от меня неживого не отводит. - А говорить я с тобой хотел вот о чем. Искал я себе ученика. Студиозусов у нас тут пруд пруди, а вот особенного, что бы знания сокровенные передать, ещё поди сыщи. Думал уже, что никого не выберу, а тут такой подарочек. Не пойдешь ко мне в ученицы, панна Лихновская?

Замерла я в нерешительности великой, ни да, ни нет молвить не смею.

Навродė и соблазнительно предложение сие, а только и неспокойно на душе стало – этакое внимание не пустяк. С прапрадедом-то профессор Кржевский враждовал – и долго.

– Ну ты уж подумай. Посоветуйся с кем знающим, – понимающе хмыкнул лич, сомнения мои углядев. – Я же не тороплю. Времени у нас с избытком.

Вылетела я из аудитории, ног под собой не чуя. И сердце в груди перепуганной птахой колотилось. Лич – это все ж таки лич… Это вам даже не с бесами делом иметь.

Кто ж вообще пана ректора надоумил этаких профессоров в Академию нанимать? Нет, знаний-то у магистра Кржевского накопилось, поди, преизрядно,тут никто спорить не станет. Но что ж в черепе его помимо знаний собралось?! Нежить – твари весьма коварные. И чем умней – тем коварней!

И на кой Здимиру Амброзиевичу ученик потребовался? Эвона как сказал – знания сокровенные передать. Чего ради? Ну не помирать же лич собрался, в самом деле? Χотел бы на тот свет отправиться – уже давно в могилу бы лег, чай невелика хитрость. Так ведь нет! Вон он, бодрый вполне себе, хотя и совершенно неживой.

Тут уж точно без теткиного совета никак не обойтись. Она-то воробей стреляный, наверняка подскажет как быть. И отцова сестра мне точно только добра желает, ей верить завсегда можно. Α всяческим там немертвым профессорам веры никакой нет.

И вот иду я по кампусу в мысли свои погруженная, а тут на те – его высочество из-за угла выворачивает со всей честной компанией. В Академии магической навроде как студиозусы промеж собой все равные, так что я ухом не повела – мимо пройти решила. И тут княжич белобрысый мне дорогу заступил.

– Доброго вечера, панночка. Куда путь держите?

Чую – вином от принцева дружка тянет да сильно так!

Пока некроманты мудрость веков постигают – все прочие в загул идут. И до своего загула эти паны уже дошли.

Зыркнула я на княжича исподлобья и отвечаю:

– Кому вечер добрый, а кому и нет.

Была я после разгoвора с магистром Кржевским в волнении и расстройстве и досужие разговоры вести всяко не желала. Пусть даже и с принцем.

Рыжий, Свирский, кажиcь, друга своего за руку придержал. Мол, не cлед с этой связываться.

Глянькось! Один сглаз – и вон как поумнел! Верно моя тетка говорит – мужиков надо держать в строгости,тогда и за людей сойдут. А проклятие мое уже снять успел.

Обошла я княжича, чье имя даже запомнить не удосужилась, и дальше пошла. Уж больно спать хотелось опосля ночи бессонной.

– И что же ты, панночка, не здороваешься как положено?

А это уже принцу неймется.

Развернулась я и на наследника королевcкого уставилась. Того уже рыжий княжич за плечо тряс. Вроде как не хотел он, что бы принц со мной связывался?

Да только нелегко человека во хмелю на ум наставлять.

– Не в том я настрoении, чтобы здороваться, - отзываюсь я с прoхладцей, взгляда не отводя. Уж не мне принца Леха смущаться. - И в Академии один студиозус другому не кланяется.

И чего только ко мне привязаться вздумал? Чай купчиха из провинции для королевского дитяти мало интереса представляет, даже если и упилось это дитятя. Или надоумили люди добрые про то, кто мои предки,и теперь любопытство принца терзает нестерпимо?

– Экая ты, панночка Эльжбета, неласковая. Это из-за некромантии, что ли? – никак не унимался наследник престола.

Я только плечами пожала. Не привыкла я любезничать по приказу. В городе родном надо мной хозяев не было. Шляхта местная Лихновским точно была не указ, градоправитель и подавно. Так что ни перед кем я сызмальства спины не гнула.

– И из-за нее тоже.

Сказав то, развернулась и прочь пошла. Некогда мне было досужие беседы вести. Нужно было тетке письмецо написать да отправить как можно скорей.

Радомила уже в комнате над книгами корпела, и радости на лице у княжны я как-то не заприметила. Неужто и дня не минуло, а уже не лежит у соседушки душа к наукам колдовским? Недолго тогда продержалась.

– Это что же? - спрашивaю с недоумением. – С первого дня учебного – и этакие великие труды?

Нам-то Здимир Амброзиевич много не задал. Главу учебника прочесть, формулы заучить, да на пару вопросов ответить письменно, и чтобы не одной строкой – а с рассуждениями.

Расфыркалась Воронецкая что твоя кошка, да глаза сощурила недовольно. Злится, стало быть, да сильно!