«Рассматривался вопрос о строительстве Атоммаша. Юрий Владимирович дает слово Игнатию Новикову, зампреду Совмина. Игнатий Трофимович, солидный человек, еще Хрущевым назначенный, выходит и говорит: “Там тяжелая обстановка, но я съезжу туда и разберусь, на этой неделе не могу, занят, а через неделю слетаю”. Тихонов, предсовмина его поддержал. А Юрий Владимирович спокойно заявляет: “А я думаю, что надо исключить Новикова из партии и снять с работы”. Две минуты молчания. Потом тот же Тихонов говорит: “Правильно, давно надо его исключить из партии и снять с работы”. И все один за другим согласились. На следующее утро у Новикова отобрали партбилет и дачу. Мне удалось только пенсию ему отстоять. Таков был стиль работы Андропова»[1652].
Конечно, столь молниеносное исключение из партии маловероятно, но пенсионером Новиков стал без проволочек.
Свои подходы к выстраиванию взаимоотношений со странами советского блока и основы политики Кремля Андропов изложил на встрече с лидерами социалистических стран, прибывших в Москву по случаю празднования 60-летия образования СССР. Это был важный разговор, где прозвучали и откровенные оценки положения и были высказаны пожелания о скоординированных совместных действиях соцстран. Андропов принял лидеров Венгрии, ГДР, Чехословакии и Болгарии 20 декабря 1982 года. Прежде всего Генеральный секретарь ЦК поблагодарил прибывших на торжества и тут же взялся объяснять наличие серьезных проблем в советском сельском хозяйстве: «Большое внимание уделяем производству зерна. Его нам все еще не хватает, прежде всего для фуража. Тут и погодные условия оказывают свое пагубное влияние, и некоторые другие причины»[1653].
Андропов признал трудности в промышленности и отставание в производстве товаров широкого потребления. А дальше самое интересное. Прикрываясь «письмами трудящихся», Андропов изложил первоочередные цели своей политики:
«В Центральный Комитет партии идет большой поток писем трудящихся с требованиями более активно и целенаправленно заняться проблемой наведения порядка на производстве, принять более действенные меры в борьбе с пьяницами, прогульщиками, нарушителями трудовой дисциплины. Обращается внимание на необходимость более жесткой борьбы с хулиганством, наведения общественного порядка в городах. Люди прямо говорят нам: за полгода или даже за год вы колбасы нам не дадите столько, сколько надо, а вот навести порядок за это время можно и нужно»[1654].
Ну и, конечно, об идеологии:
«Не упускаем мы из виду и идеологическую сферу. Послабления здесь или какой-либо ненужный либерализм вредны. К сожалению, любители проверить действенность партийного влияния в этой области еще находятся. Пришлось недавно приостановить постановку или снять со сцены московских театров несколько пьес сомнительного содержания, порочащих социалистическую действительность»[1655].
Довольно странно и смешно было слышать рассуждения о колбасе. Но для Андропова это была «больная тема». Игорь Синицин вспоминал: «…Юрий Владимирович слишком упрощал проблему инакомыслия в Советском Союзе. Он не хотел видеть в ней тягу людей к свободе, борьбу против полнейшей регламентации жизни в советском казарменном коммунизме. Несколько раз, и не только с глазу на глаз со мной, но и публично он заявлял, что если бы государство могло обеспечить население колбасой, то в стране не существовало бы никаких диссидентов»[1656].
И вот, Андропов признал, что советская власть не способна накормить народ. Ведь в Европе колбасы достаточно — иди и купи. Кто мешал Андропову бросить средства на это? Тем более при его убежденности, что наличие колбасы — залог устойчивости системы. И что это за фантасмагорическая картина — тотальная дисциплина при отсутствии колбасы? Но нет — важнее вооружение. Вот тут денег не жалели. Из сказанного Андроповым стало ясно — соглашение с американцами по ракетам средней дальности вряд ли может быть достигнуто. Позиция Кремля и в неуступчивости, когда здравые аргументы отвергаются, и в полном недоверии Западу, который подозревается в обмане:
«Если говорить о наших отношениях с Западом, то приходится констатировать, что они не улучшаются. С нашей стороны в этом вопросе был сделан не один шаг. В ноябре у меня состоялись беседы с Бушем и Шульцем, однако практических результатов они, к сожалению, не дали. Переговоры в Женеве американская администрация пытается использовать как средство усыпления и обмана общественного мнения своей страны. Выдвигая свое предложение о т. н. нулевом варианте, она хочет убить сразу двух зайцев: пойдет СССР на “нулевое решение”, значит он глупец, не пойдет — можно свалить на него вину за срыв переговоров»[1657].
Отдельной темой стала Румыния. Андропов с тревогой сообщил, что Чаушеску сделал заявление о приближении срока окончания действия Варшавского договора и предлагает социалистическим странам «в одностороннем порядке первыми пойти на разоружение», что, по его мнению, «побудит на принятие аналогичных шагов и американцев, и их партнеров по НАТО»[1658]. Андропов расценил выполнение такого плана как «преступление перед народами» и призвал дать Чаушеску коллективный отпор, если он с этим выступит на совещании стран блока[1659]. Напоследок Андропов заверил в неизменности политической линии страны и призвал лидеров стран Варшавского блока чаще встречаться.
Венгерский лидер Кадар выступил с уверенным заявлением: «Возьму на себя смелость утверждать, что, несмотря на трудности, положение у нас в стране прочное»[1660]. Андропов мог только ухмыльнуться, он-то месяцем раньше на пленуме ЦК утверждал, что американцы в финансовом отношении «поставили на колени Польшу и в какой-то мере Венгрию». Здесь же, на доверительной встрече не стал огорчать Кадара своими выводами. Зато в выступлении Кадара прозвучала любопытная фраза, на которую Андропов вовсе не обиделся, а, наверное, счел за комплимент:
«Возьму на себя смелость сказать, что в Советском Союзе управление весьма централизовано. Не хочу оскорблять ничью память, тем более что Л.И. Брежнева я глубоко уважал, но мне кажется, что в последние годы состояние его здоровья отражалось на работе. Просто говоря, у вас никто не двинется, если не двинется Центральный Комитет, а Центральный Комитет ждет, что скажет Генеральный секретарь, и все хотят, чтобы он взял всю ответственность на себя»[1661].
Кадар поделился впечатлениями от переговоров с руководителями Итальянской компартии (ИКП). Он вступил с ними в спор: «Мы сказали им, что между социализмом и капитализмом ничего третьего нет. Есть либо капитализм, либо социализм. Тяжкая ошибка делать заявления о “неспособности” социалистических стран к развитию. Эта позиция не марксистская и не реалистичная. Я им сказал: если вы в этом вопросе и не на одной платформе с Рейганом, то очень близки к нему. ИКП говорит о том, что исчерпались движущие силы “советской модели”, а Рейган утверждает, что коммунизм — это ошибка человечества»[1662].
Выступали и другие лидеры. Жаловались, что-то просили, например нефть. Но о том, что у них нет будущего — этого никто из них признавать не хотел. Хонеккер с тревогой заговорил о Польше: «Освободили Валенсу. Теперь он каждый день выступает по телевидению. Что же это за “обновление”?»[1663]. Живков жаловался на Чаушеску: «…я потратил на работу с ним много усилий и пришел к убеждению, что этот человек неисправим. Все мои попытки убедить его в ошибочности, неправильности его позиций оказались бесполезными. Трудно сказать, кто он — закоренелый националист или больной шизофренией человек»[1664]. Интересно, что сообщение об этой встрече Андропова с лидерами Венгрии, Чехословакии, Болгарии и ГДР в газетах было дано так, как будто это были отдельные беседы, а не общая встреча[1665]. Не хотели афишировать в качестве чего-то подобного совещанию?
