Расследование затронуло болевые точки милиции. Арестованные работники оказались «обыкновенными бандитами в милицейских мундирах»[1547]. И это уже вовсе не «кто-то кое-где у нас порой…». Вырисовывалась система приписок в оперативной отчетности и сокрытие преступлений. Были проверены морги судебно-медицинской экспертизы Мосгорисполкома. Результаты ошеломили:
«В 1979 и первой половине 1980 года в бюро скопилось около сотни подлинных актов вскрытия трупов с явными признаками умышленного убийства, свыше сотни — с тяжкими телесными повреждениями, где можно было предположить любой механизм их образования, и около 150 актов по случаям автодорожных происшествий. Все это означало, что ни по одному из этих фактов не возбуждались уголовные дела, не велось расследование, и лица, совершившие эти преступления, остались безнаказанными. Все эти преступления были укрыты и не нашли отражения в статистической отчетности»[1548].
Щелоков был напуган и нервничал, он попросил Генерального прокурора проинформировать его подробнее о судах над милиционерами и, главное, просил не афишировать результаты следствия: «Огласке не предавать!»[1549]. Тем не менее о положении дел в МВД заведующий сектором органов внутренних административного отдела ЦК КПСС Альберт Иванов готовился доложить запиской для рассмотрения в Политбюро[1550]. Не успел.
Тело Иванова обнаружила приехавшая с дачи жена в половине четвертого дня 17 июля 1982 года. На правом виске — входное пулевое отверстие (выходного отверстия не было), а рядом с телом испанский пистолет марки «Старлет» калибра 6,35. Этот пистолет был подарен Иванову министром внутренних дел Афганистана Саидом Гулябзоем 30 марта 1982 года в Кабуле, где Иванов был в командировке. Экспертиза установила, что его смерть наступила за сутки до момента обнаружения тела. Прокуратурой было возбуждено уголовное дело по факту смерти Иванова. К делу приобщили газету «Правда» за 15 июля с какими-то неясными пометами Иванова шариковой ручкой на первой странице. Предсмертной записки он не оставил, а по собранным следствием сведениям выходило, что после возвращения из Афганистана весной 1982 года Иванов болел и часто выпивал. Следователь прокуратуры сделал вывод о самоубийстве, и 9 августа дело закрыли[1551].
Вместе с тем вопросы остались. Накануне смерти в гостях у Альберта Иванова был некий Игорь Устинов. Он не был другом семьи. По крайней мере, жена Иванова сообщила, что ничего о нем не знает. Похоже, речь идет о высокопоставленном сотруднике КГБ, но Иванов курировал лишь МВД, и что его могло связывать с начальником управления «Н» 2-го Главного управления КГБ СССР генерал-майором Игорем Устиновым. Управление «Н» — любопытная структура. Это научно-оперативное управление второго главка, куда входили информационные системы КГБ и стекались данные о гражданах, попавших в поле зрения КГБ. Управление имело информационно-аналитические функции, вело учет заграничных поездок советских граждан и визитов иностранцев, а также фиксировало все контакты советских граждан с иностранцами. Вот где всё знали.
Не был ли Устинов посланцем Андропова, а его визит прощупыванием почвы, прочно ли сидит в своем кресле Щелоков? Ходили разговоры, что Щелокова скоро снимут с должности и его место должен занять именно Альберт Иванов, выходец из МВД, имевший звание генерал-лейтенанта внутренней службы. По другим рассказам, в сейфе застрелившегося Альберта Иванова был найден проект решения ЦК о назначении министром внутренних дел зятя Брежнева — Чурбанова вместо Щелокова[1552].
Что же это за интриги за спиной Брежнева против верного ему Щелокова? А возможно, уже и сам Брежнев склонялся к мысли избавиться от скомпрометировавшего себя министра и посадить в его кресло своего зятя. Брежнев заметно отдалил от себя Щелокова. В 1982 году зафиксированы лишь два звонка: 24 мая Щелоков не дозвонился, и важный знак — сотрудники Приемной генсека даже не доложили Брежневу об этом звонке, а второй и последний телефонный разговор Брежнева со Щелоковым состоялся 9 ноября, накануне Дня советской милиции[1553]. Но этот звонок, скорее, имел протокольный и предпраздничный смысл. Возможно, Щелоков просто приглашал генсека присутствовать на торжественном заседании и праздничном концерте. Не случилось — на следующий день 10 ноября смерть Брежнева отменила и то, и другое.
Чувствовал ли Щелоков нависшую над ним опасность? Конечно. Щелоков был не так наивен и прост. И у него были свои глаза и уши в ЦК, да и возможность действовать. Описавший в мемуарах эти события следователь Калиниченко искренне считает, что с Ивановым расправились: «По оперативным данным, его ликвидировали по указанию Щелокова. Была в распоряжении министра группа оперативников, занимающихся “мокрыми” делами. Разговоры о ней я впервые услышал после смерти заместителя Щелокова Папутина»[1554]. Калиниченко пишет, что накануне ввода войск в Афганистан первый заместитель министра внутренних дел Папутин был обнаружен с огнестрельным ранением головы в своей квартире. После расследования прокуратурой был сделан вывод о самоубийстве. При этом, недоумевает Калиниченко, «непонятно только, почему Папутин стрелял правой рукой в левый висок»[1555]. И между прочим, смерть Папутина открыла Чурбанову дорогу в первые заместители к Щелокову. Вот так совпало!
Уход Кириленко
После похорон Суслова надежды Кириленко вести заседания Секретариата ЦК полностью провалились. Его оттеснили, и председательское кресло на заседаниях прочно занял Черненко. За сохранение своего положения в Политбюро и Секретариате ЦК КПСС Кириленко продолжал бороться все оставшиеся месяцы, но его игра была проиграна с самого начала.
Если еще в 1981 году Кириленко несколько раз поручали проведение заседаний Секретариата ЦК КПСС, то в 1982 году после смерти Суслова заседания Секретариата ЦК вел Черненко. Всем был памятен стиль, в котором Суслов вел заседания Секретариата: «спокойно, демократично, стараясь укладываться в регламент», и на его фоне Кириленко выглядел беспомощно: «Руководить заседанием Секретариата ему было трудно. Не хватало эрудиции, умения правильно высказать мысль, тактично проявить требовательность»[1556]. А последнее заседание, которое он вел, «привело всех в шоковое состояние. Это было уже не косноязычие, а потеря памяти»[1557].
В июне 1982 года к ведению Секретариата ЦК КПСС наряду с Черненко подключился Андропов. Причем чаще всего, когда заседание вел Черненко, Андропов отсутствовал на этом заседании и наоборот[1558]. Кириленко оставалось только молча взирать на их триумф, глотая обиду. Ему не на кого было опереться в Секретариате ЦК.
А ведь с Кириленко Андропов мог быть знакомым еще со времен своего пребывания в Рыбинске. В этом городе Кириленко в 1936 году окончил Рыбинский авиационный технологический институт, был уже партийным человеком. Много лет спустя, в мае 1978 года, Кириленко прибыл в Рыбинск с почетной миссией вручить городу орден Трудового Красного Знамени. Держал речь, в которой проникновенно вспомнил юность, сообщив о своем особом чувстве волнения: «К этому у меня есть и личные причины. Для меня приезд в Рыбинск — это как бы возвращение в город моей юности. Здесь, в авиационном институте, я постигал основы науки, учился у рыбинских рабочих, техников и инженеров применять полученные знания»[1559]. И самое интересное — помянул добрым словом своего коллегу по Политбюро: «В Рыбинске начали свой трудовой путь многие партийные и государственные деятели, советские военачальники, писатели и работники искусства. Ныне на посту члена Политбюро ЦК КПСС работает ваш земляк, уважаемый Ю.В. Андропов»[1560]. Да, начали трудовой путь многие деятели, но Кириленко назвал одного, чье имя уже стало хрестоматийным, достойным поминания в партийных святцах. Однако в газетном отчете в «Правде», опубликовавшей речь Кириленко в изложении, этого теплого пассажа об Андропове не привели.
