После этого краткого вступления в темные времена лап­ландской древности возвратимся к нашему путешествию. Все собрались к пылающему огню, разведенному посредине хижины. Женщины сидят, однако ж, в некотором отдале­нии от огня, а одна молодая, цветущая девушка ушла в далекий угол и с детской радостью рассматривает кольцо, ложку и платок, привезенные ей женихом с базара. Муж­чины взапуски хлопочут около горшков, проворно погру­жают в кипящую воду каждую поднимающуюся частичку мяса, временами вынимают кусок и с видом знатоков про­буют, уварилось ли оно. Не забывается при этом и норвеж­ская водка. Водка развязывает язык лапландца: начинают­ся шутки, разговоры, веселые рассказы, и вечер проходит, таким образом, весьма приятно. Наконец горшки снимают­ся с огня, и общество рассаживается около них отдельными кружками. За сытным ужином, в продолжение которого царило глубочайшее молчание, все улеглись в самом счаст­ливом расположении духа на постели из березового хворос­та. Через несколько минут все спало уже крепчайшим сном, заснул и самый огонь, бодрствовали только звезды на небе.

На другое утро спутники наши разъехались в разные стороны, а мы продолжали путь наш по Энарскому озеру и, прибыв в деревню Патсйоки, остановились в простой лап­ландской хижине. Хозяин ее был необыкновенно умный и чуждый всяких предрассудков лопарь. Он представил мне ясно все недостатки настоящего образа жизни энарских лапландцев, указал и способы, и средства, которыми они могли бы дойти до большего благосостояния. «Олени наши, — говорил он, между прочим, — очень неверная собствен­ность. В одну ночь волки могут истребить большую часть маленького стада лапландского рыбака, а летом, в продол­жение которого за оленями не бывает почти никакого при­смотра, случается часто, что они разбегаются так, что уж и не отыщешь. Что же касается до рыбной ловли, то и эта отрасль промышленности не вернее оленеводства. Не удал­ся летний лов, истребилось оленье стадо — чем питаться бедному рыбаку во все продолжение длинной зимы? Зай­мись он, напротив, рогатым скотом — у него была бы не только верная собственность, но он и нажил бы еще кое-что продажей масла в Норвегию». И действительно, в этих ме­стах можно с успехом заниматься рогатым скотом: берега реки Ивало, обработанные финскими поселенцами, очевид­но доказывают, что возделывание лугов весьма возможно в энарской пограничной Лапландии. В самой Финляндии ред­ко встретишь такую роскошную траву, какую видел я здесь по реке Ивало; и большие поля, находящиеся при ее устье, нетрудно довести до такого же плодородия. Луговые места есть также в Камасйоки, в Иоенйоки, в Патсйоки, на остро­вах и кое-где по берегам озер. Скотоводством я отнюдь не думаю совершенно вытеснить разведение оленей и рыбную ловлю; полагаю только, что оно должно сделаться главным промыслом энарских лапландцев. Можно и при нем дер­жать оленей, ловить рыбу, охотиться за дикими оленями и вообще употреблять в свою пользу все средства, которые представляют местные обстоятельства. Без введения же в Энарский округ скотоводства возрастание бедности и нище­ты во всей стороне этой неминуемо. Стоит только вспом­нить, что оленеводство, которое в Энаре давно уже в совер­шенном упадке, в прежнее время было столько же или еще прибыльнее рыболовства. Скотоводство было бы только заменой оленеводству, так как с некоторого времени заменя­ется оно продажей водки горным лопарям. Но, может быть, скажут, что лучше оживить, усилить оленеводство. По мо­ему мнению, это совершенно невозможно, я вполне убеж­ден, что оленеводство упало не столько от внешних причин, сколько от развития образованности между энарскими ло­парями. Правда, что горные лопари во многих отношениях вредят оленьим стадам рыбаков, но главная причина умень­шения оленей, несомненно, заключается в том, что энарский лопарь привык уже к оседлому образу жизни. Чем по­стояннее место жительства лопаря, тем невозможнее ему содержать большое стадо оленей, потому что оленье пастби­ще даже и в лучших местах вытравляется скоро, а для того, чтобы оно снова поросло мхом, мало и целой человеческой жизни. .

Я сейчас сказал, что энарские лопари сделали уже не­которые успехи на пути просвещения. Это заметно более всего в религиозном отношении. Они читают много, сведу­щи в христианском учении и ведут жизнь тихую и богобо­язненную. Преступления между ними очень редки, если исключить одно довольно обыкновенное, состоящее в том, что лопарь-рыболов застрелит заблудившегося оленя из ста­да горного лопаря. Но это и не почитается важным про­ступком, что видно даже и из того, что один слишком уж совестливый рыбак спрашивал меня пресерьезно: «Действи­тельно ли грех — застрелить иногда оленя, принадлежа­щего горному лопарю?». Вообще же энарские лопари гну­шаются несправедливым присвоением чужой собственнос­ти. Энарский лопарь примерно трезв в сравнении с други­ми лопарями. Подобно большей части смертных, он не пре­небрегает стаканом водки, когда ему предложат его, но лишнего не выпьет почти никогда. Говорят, будто энарс­кие лопари корыстолюбивы, любостяжательны и недобро­желательны; эти упреки, может быть, и не совсем неосно­вательны. Я заметил только, что они чрезвычайно мелоч­ны во всем, что сколько-нибудь касается их частной выго­ды, а вместе с этим и завистливы к счастью и удаче друго­го. Впрочем, эти недостатки не могут не развиться в наро­де, живущем в бедности, принужденном постоянно бороться со скупой, суровой природой.

Говоря о просвещении энарских лопарей, не могу не ска­зать несколько слов и о их домашней жизни. В этом отноше­нии они образовались, по крайней мере, настолько, что име­ют дома, хотя и живут в них только зимой. Летом они ведут кочующую жизнь, переходят из одной хижины в другую и ловят рыбу то в том озере, то в другом. Когда же рыбная ловля кончится и наступит зима, рыбак возвращается в свою уединенную хижину, построенную в каком-нибудь бедном горном месте. При выборе места для зимнего жилища он имеет в виду только хорошее пастбище для оленей, древес­ную кору для собственного продовольствия и топливо. Исто­щится хоть одна из этих трех потребностей — он необходимо должен искать другое место. Старики сказывали мне, что таким образом им приходится переселяться три, четыре, даже пять раз в течение жизни. Понятно, что при таких условиях лопарь и не хлопочет об улучшении жилья своего. Горница его едва вмещает членов семейства и несколько овец, кото­рые, не взирая на кроткую их природу, содержатся в заклю­чении под кроватью. Вышина горницы под верхней кро­вельной балкой равняется росту большого человека, по бо­кам же нельзя стоять прямо. Часть горницы, отведенная ов­цам, составляет иногда особое отделение, потому что несколь­ко углубляется в землю. Кухня образует другое отделение. Что касается до печи, то устройство ее очень просто: она состоит из двух бросающихся в глаза частей — из огромного отверстия и трубы, через которую пламя беспрепятственно поднимается вверх. Единственная вещь, которая в лапланд­ской хижине походит на роскошь, — это верешок стекла, кое-где вставленный в маленькое оконное отверстие. Столы и стулья — величайшая редкость. Не везде найдешь даже и ложку, потому что похлебку свою лопари хлебают обыкно­венно чумичкой. При некоторых хижинах бывает еще ма­ленькая клеть, куда прячут платья и все, что не помещается в горнице. У богатых лопарей бывают, впрочем, и особые овчарни, а у имеющих коров, разумеется, и особые для них закуты. Кроме того, в каждом хозяйстве при летних и зим­них жилищах есть один или несколько небольших чуланов. Они устраиваются на высоких столбах для предохранения поклажи — обыкновенно съестных припасов — от волков, росомах и других хищных зверей.

Что касается до хозяйственного быта энарских лопа­рей, он известен всякому, кто читал какое-нибудь описание пограничной Лапландии. Рыболовство составляет их глав­ный промысел: они все — рыбаки. Рыба, не съеденная ле­том, сушится и прячется на зиму. Но в холодную пору ло­парь не довольствуется этой легкой пищей. Он любит, что­бы за обедом, к которому приступает обыкновенно поздно вечером, было и мясо; утром же удовлетворяется остатками прошедшего дня или сушеной рыбой. Многие лопари запа­саются, сверх того, хлебом, сырами (оленьим, коровьим и овечьим), замороженным оленьим молоком, морошкой, ку­маникой и другими подобными лакомствами. Лопарь-ры­бак добывает мясо частью охотой за оленями, частью от своего маленького стада, но чаще всего покупкой у горных лопарей. Хотя горцы неохотно продают своих оленей, пото­му что стада их и без того почти ежедневно уменьшаются волками, которые, по выражению одного горного лопаря, так же опасны оленям, как дьявол людям, но водка — мо­гучий, все побеждающий посредник. Заедет путешествен­ник в горную деревню и поднесет, по обычаю, хозяевам рюмку или две водки, его тотчас же начнут дарить жареной олениной, языками, мозговыми костями и тому подобным. Отказаться — значит обидеть хозяина, а примешь — необ­ходимо отплачивать водкой, следуя пословице: дар за дар, или отдай мое назад. Забудешь выполнить эту обязанность — о ней напомнят. Затем следуют новые дары и новое уго­щение, и это продолжается до тех пор, пока есть еще капля водки в бутылке путешественника. Из этого очевидно, ка­кой неслыханный барыш может получить смышленый ку­пец продажей водки горным лопарям. Неудивительно, что и энарские лопари почитают торговлю ею весьма важным промыслом.